А. И. Ильенков
Что значит "я"? "Я" бывают разные!
(Кролик - Винни-Пуху)
Как известно, Александр Блок придерживался совершенно определенного взгляда на композицию поэтической книги. Взгляд этот, несомненно, восходит к декларации В. Я. Брюсова в его предисловии к "Urbi et Orbi" (1903), где, между прочим, говорится: "Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений, а именно книгой, замкнутым целым, объединенным единой мыслью. Как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы к последней. Стихотворение, выхваченное из общей связи, теряет столько же, как отдельная страница из связного рассуждения" 1 . Полностью разделяя такой подход, Блок составил свое итоговое "собрание стихотворений" как единое сюжетное произведение - лирический трехтомник. В предисловии к его первому изданию (1911) автор пишет: "Тем, кто сочувствует моей поэзии, не покажется лишним включение в эту и следующие книги полудетских или слабых по форме стихотворений: многие из них, взятые отдельно, не имеют цены, но каждое стихотворение необходимо для образования главы; из нескольких глав составляется книга , каждая книга есть часть трилогии; всю трилогию я могу назвать "романом в стихах"…" 2 . В письме А. Белому от 6 июня 1911 г. он уточняет: "Таков мой путь … все стихи вместе - "трилогия вочеловеченья", от мгновенья слишком яркого света - через болотистый лес - к отчаянью, проклятиям, "возмездию" и… к рождению человека "общественного", художника, мужественно глядящего в лицо миру, получившего право изучать формы, сдержанно испытывать годный и негодный матерьял, вглядываться в контуры "добра и зла" - ценою утраты части души…" 3 .
Именно в соответствии с блоковской "идеей пути" в большинстве исследовательских работ о творчестве Блока в целом (например, в таких, как "Творчество Александра Блока" Л. И. Тимофеева, "А. Блок. Личность и творчество" Л. К. Долгополова, "Путь Александра Блока" Н.Венгрова, "Гроза над соловьиным садом" А. Е. Горелова и др.) господствует метод изучения поэтики главным образом в плане поэтической эволюции. При этом неизбежен двоякий взгляд на всякую лирическую единицу: с одной стороны, как на самоценное художественное явление, с другой - как на составную часть целого произведения. Когда К. Г. Исупов говорит: "Анализ и типология блоковских циклов показывает, что цикл поддается определению, как "совокупность завершенных и автономных текстов", но эти завершенность и автономность оказываются мнимыми, как только мы осознаем эти же стихотворения как сверхтекстовое единство, т.е. на уровне циклической композиции" 4 , он, вероятно, имеет в виду эту мнимость только в момент осознания цикла как сверхтекстового единства, но не более того. Возникает риск вообще проигнорировать завершенность и автономность цикла, и, как нам представляется, именно это произошло в отношении "Стихов о Прекрасной Даме" (далее СПД), и шире - первой книги "Собрания стихотворений", так как в издании 1911 г. эти понятия тождественны. Рассмотрение СПД в качестве составной части "трилогии" заслонило необходимость ее изучения как самостоятельного завершенного произведения (кстати, возможно ли изучение эволюции без понимания первоначального положения вещей?).
Почему же мы полагаем, что СПД изучены недостаточно? Слишком противоречивы оценки этой общепризнанной "отправной точки блоковского пути". Вот что писалось о главной героине книги: "Под "Прекрасной Дамой", каков бы ни был реальный образ, вызвавший посвященные ей стихи, он (Блок. - А. И.) разумел божественное, вечно женственное начало, которое должно, широко проникнув в мир, возродить, воскресить его < …> . Это ведет к тому, что в стихах о "Прекрасной Даме" как бы совсем нет ничего реального. Все чувства, все переживания перенесены в какой-то идеальный мир" (В. Я. Брюсов, 1915); "Что прекрасная дама поэзии Блока есть хлыстовская богородица, это понял позднее он" (А. Белый, 1916); "Увлечение Блока Л.Д. Менделеевой < …> поэтически выразилось в мистическом преклонении перед ней…" (В. Н. Орлов, 1960).
Подавляющее большинство исследователей, давая общую оценку эмоционального строя книги, говорят о выраженной серафической окраске, о "наивной одержимости", "заряде молодого оптимизма", "умиротворенности". З. Н. Гиппиус первой сказала о "налете смерти", о "русалочьем холоде" этих стихов, которые "мистичны, но не религиозны" 5 . Почти шестьдесят лет спустя Н. Венгров, сравнивая СПД со стихами В. С. Соловьева, определенно указал на трагизм и дисгармонию, именно и отличающие блоковские стихи от гармонии и молитвенности поэзии Соловьева: "тот "запредельный мир" полон для героя молодого Блока неласковым, недружелюбным, неприветливым. Тема неразделенной любви окрашивается в мрачные тона. Рядом с ней живут пугающие призраки <…>. Его преследуют страшные видения. Не лазурь, не весна, не утро являются определяющими символами его первой книги стихов, а скорее метафоры-символы, окрашенные эмоциями тревоги и страха <…> мистические призраки и темные пугающие видения" 6 . Безусловно, в СПД присутствуют молитвенные, даже ортодоксально христианские настроения, но это не только не позволяет закрывать глаза на те стихотворения, где воплощено противоположное начало, напротив, это должно заставить тем более пристально всмотреться в соотношение этих тем в художественном мире книги.
Самая суть творческой эволюции Блока традиционно понимается как стремительный бесповоротный отход от представлений, выраженных в СПД. Эта традиция, кажется, получившая начало от резких высказываний А. Белого о втором сборнике Блока "Нечаянная радость", подхваченная и продолженная в советский период, настолько прочна, что до настоящего времени единственным решительным ее противником был только сам А. А. Блок, и то, впрочем, не всегда последовательным. Тем не менее справедливость этой традиционной точки зрения вызывает у нас серьезные сомнения.
В рецензии на "Нечаянную радость", опубликованной в 4-м номере журнала "Перевал" (1907), А. Белый пишет: "Второй сборник стихов А.Блока выдвигает совершенно новые для поэта мотивы <…> В драме "Балаганчик" горькие издевательства над своим прошлым <…> Вместо "сияния красных лампад" мы видим болотных чертенят… Вместо храма - болото… Нам становится страшно за автора…" 7 . Блок ответил на это в письме от 6 августа 1907 г.: "Считаю, что стою на твердом пути и что все написанное мной служит органическим продолжением первого - "Стихов о Прекрасной Даме"…". В самом деле - "болото" точно так же имело место в первой книге, как и во второй, а "сияние красных лампад", которое Белый противопоставляет болотным чертенятам, при определенном взгляде на вещи может оказаться с этими чертенятами явлением одного порядка. Автор, во всяком случае, считал, что вся история его внутреннего развития "напророчена" в СПД и признавался, что в этой книге вздумал тревожить темные силы и уронил их на себя (письмо А. Белому 22 октября 1910 г.) 8 .
Точно так же советские исследования, приветствующие (в рамках концепции превращения Блока из реакционного символиста в революционного романтика) отход поэта от религиозных догм, от того, что В. Н. Орлов называл "мистическими бреднями Вл. Соловьева" 9 , явно преувеличивают радикальность такого отхода. Блок, признававшийся, что не одолел и половины "Оправдания добра", никогда не был ни приверженцем философии Соловьева, ни ортодоксальным христианином. Вот еще выдержки из его писем: "Теперь всадник ездит мимо. Но я наверное знаю, что это не Христос, а милый, близкий, домашний для души, иногда страшный. А Христа не было никогда и теперь нет…" (А. Белому) 10 ; "…я ни за что, говорю вам теперь окончательно, не пойду врачеваться к Христу. Я его не знаю и не знал никогда" (Е. П. Иванову) 11 ; "…силу принесло Соловьеву то Начало, которым я дерзнул восхититься, - Вечно Женственное, но говорить о Нем - значит потерять Его: София, Мария, влюбленность - все догматы, все невидимые рясы, грязные и заплеванные, поповские сапоги и водка" (Г.И. Чулкову) 12 .
Так в эпоху символизма и соцреализма видели в творческой биографии Блока одно и то же, зеркально-противоположно расходясь лишь в оценке увиденного. Однако "предаваться тихим молитвенным грезам любви" (А. Е. Горелов) и "уронить на себя темные силы" (А. Блок) - это не одно и то же. Не одно и то же "прямой как стрела путь" (А. Блок) и "самоосмеяние" (А. Белый). Как могло случиться, что за долгие десятилетия изучения творчества Блока этот вопрос не только не был решен, но даже и поставлен со всей определенностью?
Вероятно, немаловажную роль сыграл в этом психологический фактор. Во-первых, это устойчивое представление о СПД как о тексте крайне темном, едва ли поддающемся анализу (с последней определенностью об этом говорит А. Е. Горелов: "Усилия, потраченные на расшифровку их темного и весьма условного содержания, эстетически не всегда и окупаются" 13 . Во-вторых, как это ни парадоксально, - уверенность в том, что содержание СПД в целом, наоборот, очень понятно, и может быть передано одной-двумя стереотипными фразами о возвышенной любви и мистических ожиданиях лирического героя. Справедливости ради надо заметить, что обе точки зрения на книгу возникли благодаря высказываниям самого Блока. "Блок признавался, что многих тогдашних стихов он больше не понимает: "Забыл, что тогда значили многие слова. А ведь казались сакраментальными. А теперь читаю эти стихи, как чужие, и не всегда понимаю, что, собственно, хотел сказать автор"…" (В. Ф. Ходасевич) 14 ; "когда самого Блока спрашивали: "Ну, хорошо, объясните мне сами, что значит это "уронила матовые кисти в зеркала", - он со слабой улыбкой прекрасных губ отвечал простодушно: "Уверяю Вас, я и сам не знаю"…" (А. Н. Толстой) 15 . Особенно веским аргументом в пользу "непостижимости" СПД кажется неудачная попытка автора дать в 1918 г. прямой биографический комментарий к этим стихам - как, кстати, и сам факт такой попытки говорит в пользу максимального сближения героя СПД с биографическим автором. Пример стихотворения "Пять изгибов сокровенных…", которое, по признанию поэта, он намеренно зашифровал, чтобы "запечатать тайну", не может не расхолодить энтузиазм исследователя: разумеется, нет никакой возможности анализировать намеренно зашифрованный текст, а индуктивный метод соблазняет полагать, что так же зашифрованы и все остальные стихи Блока.