Смекни!
smekni.com

Структура слова (стр. 6 из 7)

Заимствование есть активный процесс: заимствую­щий язык не пассивно воспринимает чужое слово, а так или иначе пере­делывает и включает его в сеть своих внутренних системных отношений.

Ярче всего активность заимствующего языка выступает в процессах калькирования. Но и при материальном заимствовании она проявля­ется вполне отчетливо.

Во-первых, все фонемы в составе экспонента чужого слова заменя­ются своими фонемами, наиболее близкими по слуховому впечатлению;соответственно закономерностям заимствующего языка изменяются слоговая структура, тип и место ударения и т. д. Ср. русское слово со­вет и заимствованные из русского фр.soviet /sovjiet/, англ.soviet /s'ouviet/ или /s'aviet/, нем.Sowjet /zio:vjet/ или /zavj'et/: несвойствен­ное французскому и другим языкам русское палатализованное /v/ всю­ду заменено сочетанием /vj/ или /vi/; поскольку при заимствовании учитывалось написание русского слова, гласный первого слога везде передан буквой о, которая читается по правилам соответствующих языков либо как открытый, либо как закрытый гласный, либо как дифтонг; начальный согласный в немецком произносится как звонкий в соответствии с правилами чтения буквы s. Подобная субституция (подстановка) фонем происходит, разумеется, и при заимствовании на слух (только в этом случае не примешивается влияние письменного облика слова). Так, в русск. флигель, заимствованном из немецкого (нем.Flugel 'крыло'), вместо немецкого /у:/ имеем /i/, вместо /I/ и /g/ соответственно IV 1 и /g'/. Изменение слоговой структуры при заимство­вании ярко, обнаруживается, например, в японской форме нашего слова комсомол: по-японски оно звучит как /komusomoru/ с превраще­нием всех слогов в открытые путем добавления /и/ (а также с заменой /l/ на /г/, поскольку японский язык не знает звука /l/).

Во-вторых, заимствуемое слово включается в морфологическую си­стему заимствующего языка, получая соответствующие грамматические категории. Так, система, панорама в русском языке женского рода, как это нам представляется естественным для существительных (не обозначающих лиц), оканчивающихся на -а, хотя в греческом их прото­типы среднего рода; при этом превратилось в окончание им. п. ед. ч. и заменяется в других формах другими русскими окончаниями, тогда как в греческом оно принадлежало основе (неусеченная основа systemat- видна в косвенных падежах, ср. также систематический). В иных случаях, напротив, окончание чужого слова воспринимается при за­имствовании как часть основы. Так, русск. рельс, кекс заимствованы из английского (англ.rail 'рельс',cake 'пирожное, торт' и т. д.), причем заимствованы были формы множественного числа, осмысленные как формы единственного; поэтому английский аффикс множественного числа вошел в состав основы русского слова. То же наблюдаем в слове бутсы (из англ.boot 'ботинок'), но здесь заимствованное слово было сразу оформлено как множественное число, а формы единственного числа (бутса и т. д.) были образованы от множественного. Если заим­ствуемое существительное оканчивается нетипичным для русского языка образом, оно попадает в разряд неизменяемых по падежам и чис­лам, но синтаксически получает все полагающиеся существительному формы (что проявляется в согласовании: маршрутное такси, интерес­ного интервью, белому какаду) и тот или иной грамматический род (чаще всего средний). Заимствованные прилагательные, независимо от того, как они оформлены в языке-источнике, получают в русском языке один из суффиксов прилагательного, обычно -н-, и полагающие­ся окончания; глаголы тоже получают все глагольные категории вплоть до специфически славянской категории вида (правда, иногда возникает «двувидовость», т. е. омонимия форм совершенного и несовершенного вида, разграничиваемая контекстом, например, у глаголов линчевать, стартовать, у многих глаголов на -ировать). Естественно, при заим­ствовании происходит и утрата (вернее, невосприятие) грамматических категорий, чуждых заимствующему языку.

В-третьих, заимствуемое слово включается в систему семантиче­ских связей и противопоставлений, наличных в заимствующем языке, входит в то или иное семантическое поле или, в случае многозначно­сти, в несколько полей. Обычно при этом происходит сужение объема значения (ср. англ.dog 'собака' и заимствованное русск. дог 'коротко­шерстная крупная собака с тупой мордой и сильными челюстями') или сокращение полисемии: многозначное слово чаще всего заимству­ется в одном из своих значений [ср. фр.depot 1) 'вклад, взнос', 2) 'по­дача, предъявление', 3) 'отдача на хранение', 4) 'вещь, отданная на хранение', 5) 'хранилище, склад, депо', 6) 'сборный пункт', 7) 'аре­стантская при полицейском участке', 8) 'осадок, отложение, нагар' и др. и заимствованное русск. депо, сохраняющее, и то лишь частично, пятое значение французского слова]. Кроме того, при заимствовании слово часто утрачивает мотивировку (см. § 123).

После того как заимствованное слово вошло в язык, оно начинает «жить своей жизнью», независимой, как правило, от жизни его прототипа в языке-источнике. Его звуковой облик еще больше приближается к структурам, типичным для данного языка; так, в за­имствованных словах русского языка, по мере их более полного освое­ния («обрусения»), происходит замена твердых согласных перед орфо­графическими c соответствующими палатализованными (ср., с одной стороны, «необрусевшие» декольте, декорум, реквием, секанс, тембр, тент, термы, с другой–«обрусевшие» декада, декрет, декан, рейс, сейф, театр, телефон; особенно поучительны сопоставления слов, содержащих исторически одни и те же морфемы, но произносимых по-разному в зависимости от степени «обрусения»: демос /d'/ – но де­мократия /d/, сервис /s/но сервиз /s'/, террарий /t/ – но террито­рия /t'/).Заимствованное слово может подвергаться новым граммати­ческим преобразованиям, устраняющим черты «чуждости» (ср. пере­ход несклоняемых в литературном языке пальто, жалюзи и т. д. в про­сторечии в разряд склоняемых существительных); оно «обрастает» производными, претерпевает семантические изменения наравне с «исконными» словами и может получить совсем новое значение. Так, русск. стекло, др.-русск. стькло представляет собой старое, еще обще­славянское заимствование из готского, где соответствующее слово stikis значило 'кубок'; на славянской почве название было перенесено с изделия на материал[5].

Многие заимствованные слова настолько осваиваются языком, что перестают ощущаться как чужие, а их иноязычное происхождение мо­жет быть вскрыто только этимологическим анализом. Так, в русском языке совершенно не ощущаются как заимствованные слова корабль, кровать, тетрадь, фонарь, грамота (пришли из греческого); очаг, ка­бан, казна, кирпич, товар, утюг, карандаш (из тюркских языков);лесть, князь, холм, хлеб, хижина, художник (старые заимствования из германских языков, в двух последних прибавлены русские суф­фиксы).

Какие элементы языка заимствуются? Главным образом заимствуются, конечно, «номинативные», назывные единицы, и больше всего существительные. Заимствование служебных слов имеет место лишь изредка. В составе знаменательных слов заим­ствуются корни и могут заимствоваться аффиксы – словообразова­тельные и редко формообразовательные, причем при благоприятных условиях такие заимствованные аффиксы могут получить продуктив­ность. Так, многие греческие и латинские словообразовательные аф­фиксы стали очень продуктивными во многих языках. При контактах между близкородственными языками заимствуются порой и формооб­разовательные аффиксы. Так, например, русский литературный язык использует в системе причастий суффиксы церковнославянского про­исхождения.

Устойчивые словосочетания материально заимствуются реже; ср., впрочем, тет-а-тет из фр.tete-a-tete 'с глазу на глаз' (букв. 'голова к голове') или сальто-мортале из итал.salto mortale 'смертельный пры­жок' и некоторые другие. Однако устойчивые сочетания, пословицы и т. п. часто калькируются, буквально переводятся «своими словами». Ср.: др.-греч.typhlos hoeros=русск. любовь слепа; лат. divide et impera= русск. разделяй и властвуй; фр.le jeu ne vaut pas la chandelle = русск. игра не стоит свеч; нем.aufs Haupt schlagen= русск. разбить наголову.

Среди заимствованной лексики выделяется особый класс так называемых интернационализме в, т.е. слов и строи­тельных элементов словаря, получивших (в соответствующих нацио­нальных вариантах) распространение во многих языках мира. Ср., например, русск. революция, фр.revolution, нем.Revolution, англ.reuolufion, исп.revolucion, итал. rivoluzione, польск.rewolucja, чешск,revoluce, сербскохорватск. револуциjа, литовск.reuoliucija, эст.revolutsioon и т. д.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

При рассмотрении судеб заимствованной лексики немало­важным является вопрос о том, какова общественная оценка заимство­ваний и интернационализмов. У разных народов в разные периоды истории и в разных социальных слоях эта оценка была неодинаковой. В определенных случаях со стороны некоторых общественных групп наблюдалось особое пристрастие ко всему иностранному, мода на иностранные слова, связанная иногда с интенсивным заимствованием достижений более передовой культуры, иногда же – со стремлением верхушки общества отгородиться от «простонародья». В зависимости от конкретных исторических условий обильное заимствование ино­язычных слов могло быть прогрессивным явлением (например, в Рос­сии при Петре I) либо, напротив, явлением реакционным (например, в России времен Грибоедова, справедливо высмеивавшего «смешенье языков французского с нижегородским»). Чаще в истории наблюда­лось другое явление, так называемый пуризм (от лат.purus 'чи­стый') – сознательное противодействие проникновению иноязычных слов, стремление очистить язык от «иностранщины». Пуризм тоже мо­жет быть разным по своему общественно-политическому содержанию.