Смекни!
smekni.com

Марк Твен и его творчество (стр. 1 из 7)

Введение

Известный американский писатель Марк Твен родился в деревне Флорида, штат Миссури, в 1835 году. Марк Твен — лишь псевдоним Сэмюэля Лэнгхорна Клеменса, и первая заметка, подписанная знаменитым псевдонимом, относится к 1863 г.

Детские годы писателя прошли на Миссисипи, в городке Ганнибал, известном читателям всего мира под именем Санкт-Петербурга. Сэмюэль Клеменс происходил из семьи, чья судьба тесно переплелась с американским фронтиром — границей цивилизованных земель Америки. Ганнибал в ту пору был последним форпостом цивилизации, дальше шли почти неосвоенные земли. На другом бepегy Миссисипи начинались территории, свободные от рабовладения. Через Ганнибал пролегал путь переселенцев на Запад, путь рабов, которых везли по реке на хлопковые плантации в ее низовьях, и путь беглых невольников. История словно специально позаботилась о том, чтобы в этом захолустье наглядно выступили главные конфликты американской жизни прошлого столетия.

Сэмюэль Клеменс с детских лет работал учеником печатника, продавал газеты, водил пароходы по Миссисипи, работал секретарем у брата в штате Невада, в канцелярии губернатора, золотоискателем. Затем он приобщился к журналистике, а в 1867 году началась его карьера профессионального писателя. В 1888 году Клеменс закончил Йельский университет в Нью-Хэйвене (штат Коннектикут), там же получил почетный диплом доктора литературы, почетного представителя университета.

Марк Твен был представителем демократического направления литературы США, именно демократическое мироощущение Твена и помогло ему создать произведения, представляющие собой сплав достижений предшествующего искусства Америки, не став при этом подражателем авторитетам или простым продолжателем традиций.

В произведениях Твена возник полностью естественный синтез романтизма и реализма, составляющий одно из условий возникновения большого реалистического искусства. Его творчество, отчасти подготовленное и романтиками и реалистами 50-х годов, стало точкой скрещения разнородных художественных тенденций. Но романтизм был не "довеском" к реализму Твена, а органическим качеством его мировосприятия, определившим весь внутренний строй его произведений. Даже при поверхностном соприкосновении с ними ощущается, как и во всех явлениях высокого реализма, умение объединить "романтически прекрасное" с "реалистически повседневным", он сумел синтезировать эти понятия.

В произведениях Твена американский реализм обрел характерный для него художественный облик со всеми его определяющими чертами: гротескностью, символикой, метафоричностью, внутренним лиризмом и близостью к природе. Это произвело решающий сдвиг в художественном развитии Америки.

При этом наследник великих американских романтиков XIX в. был и их убежденным непримиримым противником. Борьба писателя с романтизмом носила на редкость целеустремленный и постоянный характер и продолжалась на протяжении всего его творческого пути. Причиной Твена послужило разное понимание главной задачи искусства — задачи воспроизведения жизненной правды. Вслед за романтиками он воспевал красоту "естественных", не изуродованных цивилизацией явлений жизни, разделял их ненависть ко всему фальшивому, искусственному, однако все эти черты он находил и в произведениях самих романтиков.

Подлинный сын своего народа, он обладал той ясностью взгляда, той конкретностью поэтического мышления, которая составляла характерную черту народного мироощущения. Поистине "у него был ясный взгляд на жизнь, и он лучше знал ее и меньше был введен в заблуждение ее показными сторонами, чем любой американец".

Связь Твена с трудовой Америкой, скрепленная жизненным опытом, уже с самого начала писательской деятельности определила живую силу его творческого воображения. Эти особенности мировосприятия и позволили автору взглянуть на свою страну глазами непредубежденного человека, чистыми и открытыми для новых идей.

Первая книга Марка Твена

Когда Твен стал репортером "Территории энтерпрайз", выходившей в столице Невады Вирджиния-Сити, ему открылась литературная дорога. Только в наше время были собраны все изданные там его заметки, фельетоны, очерки, скетчи, сценки. Именно в то время формируется юмор Твена — неповторимое и вместе с тем по сути своей глубоко американское художественное явление.

Твену достаточно быстро приелся юмор, рассчитанный лишь на вкусы не избалованных высокой литературой старателей да переселенцев. Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса на фоне такого юмора казалась Монбланом рядом с небольшими холмиками. В ней есть качество, которое напрасно было бы искать в анекдотах и небылицах, — это умение буквально двумя – тремя штрихами обрисовать не просто потешную ситуацию, а целый жизненный уклад, целый мир в его необычности. И это умение будет крепнуть у Твена от рассказа к рассказу, стремительно завоевывая ему известность лучшего юмориста Америки.

В то же время ему было необходимо, чтобы читатель и за самоочевидным, буйным и несдержанным гротеском видел достоверно описанную американскую жизнь со всей ее многокрасочностью. Он постарался сохранить тональность такой, какой она была в устном, не ведающем никакой литературной приглаженности изложении, он добивался, чтобы его рассказ прежде всего смешил.

Обложку самой первой его книги украшала огромная желтая лягушка, ярко выступающая на кремовом фоне переплета. Какова ее история? Откуда взялся сюжет о лягушке по имени Дэниел Уэбстер? Нашли несколько напечатанных вариантов этого рассказа. Но все же лягушку из Калавераса прославил не кто иной как Марк Твен. История вполне достоверна, ее можно было услышать в родных краях Твена или даже прочитать в газетах, издававшихся на периферии, на фронтите.

Джим Смайли проиграл на пари сорок долларов объявившемуся в Калаверасе незнакомцу, понадеявшись на удивительный талант Дэниела. Твен записал этот случай почти в точности так, как его не раз при нем излагали: незнакомец усомнился в способностях Дэниела, принял пари и, пока Смайли ловил для него другую лягушку, всыпал в пасть чемпиону пригоршню перепелиной дроби, так что бедная знаменитость не смогла сдвинуться с места. В общем-то печальная повесть об обманутом доверии и о прилежании, которое пошло прахом, но такова жизнь.

Есть особые приметы твеновского юмора, которые будут видны, если прочесть рассказ о лягушке по имени Дэниел Уэбстер внимательно. Но Твен представил этот случай, уместившийся на нескольких страницах, так, что тот смешит читателей вот уже второе столетие, и дело в неподражаемом юмористическом даре.

В этом рассказе Твена сохранена красочная атмосфера быта и нравов переселенцев. Мы отчетливо можем себе представить и этот поселок в несколько кривых улиц, уводящих в бескрайнюю прерию, и как попало одетых, давно не брившихся людей у входа в салун.

О самих лягушачьих скачках мы узнаем лишь под самый конец, а до этого Твен будет долго рассказывать о разных происшествиях из жизни Смайли. Твен? Нет, рассказывать будет некий Саймон Уилер, которому доверено вести повествование. Этот Уилер сам из Калавераса, он ее видел своими глазами и все запомнил.

Подтекстом этой ультракомической новеллы, представляющей собою обработку одного из анекдотических западных сюжетов, являлась антитеза "неотшлифованного" Запада и "прилизанного" Востока. За простодушным рассказом неуклюжего фронтирсмена Саймона Уилера, развлекающего своего слушателя-джентльмена бесхитростным повествованием о "подвигах" собак и лягушек, скрывалась мысль о существовании особого мира со своей неузаконенной шкалой ценностей, в принципе столь же законной, сколь и господствующая.

Намеком на это служили и имена героев. Дэниель Уэбстер — лягушка и Эндрью Джексон — собака являлись тезками известных государственных деятелей. Рассказ Уилера доказывает, что ему нет дела до этих знаменитостей. Излагая свою лягушачью эпопею, он "ни разу не улыбнулся, ни разу не нахмурился, ни разу не переменил того мягко журчащего тона, на который настроился с самой первой фразы, ни разу не проявил ни малейшего волнения; весь его рассказ был проникнут поразительной серьезностью и искренностью. Это ясно показало, мне, что он не видит в этой истории ничего смешного или забавного, относится к ней вовсе без шуток и считает своих героев ловкачами самого высокого полета".

В самом деле, так ли уж прост Саймон Уилер? Ведь, в сущности, в этом рассказе не один, а два повествователя — клоун и джентльмен, и неизвестно, кто из них подлинный "простак" и кто кого дурачит. Ясно лишь одно, что из двух рассказчиков фронтирсмен — более искусный. Он рассказывает лучше, ярче, сочнее и, так же как и автор, умеет видеть вещи и ощущать их внутреннюю жизнь. Иными словами, он говорит языком Марка Твена. Подобный способ изложения наталкивает читателя и на некоторые дополнительные выводы относительно характера как повествователя, так и слушателя.

Гротеск в ранних произведениях Твена

Искусство молодого Твена — это искусство гротеска. Но и гротеск бывает самый разный по своим формам, да и по сущности. На мнимой авторской серьезности основывается весь юмористический колорит рассказов молодого Марка Твена. В те времена считалось, что литература непременно должна быть возвышенной, глубокомысленной и подчеркивающей свое глубокомыслие, изысканной по языку, выстроенной в согласии со строгими правилами и законами художественного повествования. А у Твена попадались словечки грубоватые и просто жаргонные, изысканность осмеивалась беспощадно, и сам рассказ больше всего напоминал небылицу или анекдот.

Небылицы и анекдоты обязательно требовали преувеличений, обстоятельств, выдаваемых за подлинную, абсолютно достоверную реальность, явлений совершенно немыслимых, но почитаемых истинными в каждой своей подробности.

Мы читаем, как у коллежского асессора Ковалева исчез нос. Бедный Ковалев увидел свой нос — подумать только! — в экипаже, который катит по улице. А когда на почтовой станции подозрительного путника задержали, выяснилось, что нос уже успел обзавестись паспортом. Выдумка? Конечно. Все это чистая фантазия. Гоголь вовсе и не хочет, чтобы читатель даже на секунду заподозрил, будто имеет дело с событием, хоть отдаленно правдоподобным. Может быть, все это только страшный сон несчастного Ковалева, может быть, его бред, наваждение (“черт хотел подшутить надо мною”) или просто какая-то необъяснимая загадка природы. Для Гоголя это не так уж существенно. Важнее то, что вся жизнь, какой она представлена в “Носе”, нелепа и страшна до последнего предела, перевернута с ног на голову.