Хотя к концу ХХ века социальная наука отказывается от планов построения единой теории культуры, будучи вынужденной смириться с сосуществованием разнообразных, подчас самых противоречивых концепций, и даже оправдывает их многообразие, указанная работа надолго закрепила то относительное согласие, которое сложилось в этносоциологической литературе если не по поводу исходных установок исследования, то, по крайней мере, по поводу основной территории этносоциологического понятия культуры.
Обнаружив во втором издании своей книги 257 дефиниций культуры, Кребер и Клакхон разделили их на 6 типов. Первый выделенный ими тип дефиниций определяется как объяснительно-описательный. Это классический тип ранних этнологических определений культуры, наиболее ярким образцом которых является определение Тайлора: «Культура или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества» (Первобытная культура. М., 1939. Р. 1). Второй тип дефиниций Кребер и Клакхон определяют как исторический, в его основе — акцент на традиции, которые выступают в качестве основного культурного фактора. Затем выделяются нормативные определения, где специфической особенностью культуры считается подчинение человека определенным правилам, нормам, стандартам. Четвертый тип — психологические определения, где делается акцент на психологический механизм формирования культуры. Сюда Кребер и Клакхон относят и те определения, которые рассматривают культуру как аппарат приспособления к среде. Пятый типа — так называемые структуралистические определения, где речь всегда идет о какой-то определенной культуре, при этом подчеркивается ее целостный характер и внутренняя связь, но ничего не говорится о культуре вообще. Наконец, шестой тип определений — определения генетические, делающие акцент на выяснении происхождения культуры, противопоставляя ее природе и подчеркивая ее общественный характер. Определения этого рода американские исследователи рассматривают даже не столько как особый тип, сколько как специфический аспект, свойственный большинству современных определений.
С определенными оговорками это можно сказать о всей классификации в целом: в ней фиксируются не только и не столько самостоятельные определения, но и те существенные аспекты, моменты, стороны, которые зачастую можно найти в одном определении или в серии взаимодополняющих, разъясняющих определений одного автора. Тем более, что единого критерия классификации нет: в одном случае авторы выделяют определения, делающие акцент на раскрытие эмпирической сферы культуры, в другом — те, где внимание заостряется на тех или других методах исследования. Во многих вариантах определений культуры, получивших широкое распространение в культурной антропологии и социологии ХХ века, в частности, перекрещивается «нормативный», «психологический» и структуралистический тип дефиниций (М. Мид, Р. Линтон, М. Герсковиц, Б. Малиновский), поэтому однозначное распределение авторов по указанным градациям представляет большую сложность.
Учитывая данную классификацию, постараемся, не ограничиваясь ее комментариями, сосредоточить внимание на том, как в культурной антропологии ХХ века интерпретируется объем понятия культуры, его эмпирическое наполнение. Здесь мы можем выделить две тенденции. Одна группа авторов в определении культуры идет вслед за Тайлором, стараясь собрать в своих определениях как можно больше явлений культуры и сделать эту совокупность логически более убедительной. Сюда относятся прежде всего определения культуры, характерные для традиционной, описательной этнографии. Это самые широкие определения, ориентирующиеся на тайлоровский «комплексный» подход. Традиция Тайлора поддерживается и многими культурными антропологами, которые давая определения культуры, пытаются все же упорядочить факты культуры под определенным углом зрения. К определениям такого рода тяготеют прежде всего эволюционисты, но не только они. Таким путем идет, например, английский антрополог Б. Малиновский, основатель функционального подхода к исследованию культуры, определение которого считается одним из самых широких в этнологии ХХ века, у которого культура есть «интегральная целостность, складывающаяся из потребительских средств и благ, конституциональных творческих принципов разных групп, человеческих идей и навыков, верований и обычаев» (Szkize z teorii kultury. Warszawa, 1958. S. 29).
К такому же типу определений можно отнести определение культуры американского социолога Ф. Линда: «культура — все то, что делают люди, занимающие общую территорию, способы этой деятельности и то, как думают и чувствуют, то, чем занимаются, их материальные орудия, ценности и символы» (Lind R. Knowledge for what? Princeton., 1948. Р. 19). Близость Тайлору не означает, что между определениями культуры Тайлора и указанных авторов можно поставить знак равенства. Определение культуры Линда и особенно Малиновского относится к числу тех, которые в классификации Кребера и Клакхона получили название «структуралистических», т. е. таких, в которых речь идет об отдельных конкретных культурах, между тем как у Тайлора — о сложной целостности, характеризующей культуру «вообще». Однако, если отбросить онтологизированное и закрепленное в этих определениях различие познавательных перспектив, то с точки зрения охвата различных сфер культуры они могут рассматриваться как однотипные.
Другая группа авторов, следующих в понимании культуры тайлоровской этнографической традиции, считает его вариант определения устаревшим. Тайлоровскому «собирательному» определению культуры эти авторы, а их большинство, противопоставляют укороченные варианты, снимая перечисление вообще или подчиняя его попыткам выделения основной, самой специфической черты культуры. Попытки «упорядочивания» тайлоровской классификации интересны тем, что дают возможность проследить, как конкретно интерпретировалось в этой традиции «специфически человеческое», т. е. то, что отличает человека от животного и соответственно представить, чем конкретно занимались этнологи и культурные антропологи, сделавшие ставку на изучение реальных форм человеческой жизнедеятельности.
Здесь прежде всего следует выделить традиционалистические определения культуры, характерные для эволюционистов, которые делают акцент на факт исторической преемственности. Такой подход намечен уже в определении Тайлора. В концепции классических эволюционистов не было места для исторической случайности, т. е. для возможности появления непредвиденных явлений. Каждая последующая фаза исторического развития культуры имела лишь те возможности, которые были запрограммированы предыдущей, а в целом — логикой развития человеческой природы. Это почти автоматически отразилось на понятии культуры и было закреплено этнологической традицией. Воспроизводство человеческого опыта, повторение его в каждом поколении подчеркивают в своих опредениях и многие функционалисты, которых роднит с эволюционистами в принципе холистическая методология — рассмотрение культуры как целостности, хотя и локальной.
Среди определений, интерпретирующих культуру в терминах наследования, можно выделить два варианта. Одни авторы абсолютизируют факт воспроизводства, исключая из культуры все творческое. Примером может быть определение известного американского антрополога-эволюциониста Р. Лоуи: «Под культурой понимается вся сумма того, что личность получает от своего общества — верования, обычаи, художественные нормы, обычаи питания, умения, которые человек получает не в результате собственно творческой деятельности, а лишь как наследие прошлого, унаследованное путем формального или неформального просвещения. (Lowie R.H. The Yistory of Etnological Theory. N.Y., 1937. Р. 3). Другой вариант трактует культуру шире, включая в нее не только унаследованное, но и приобретенное в результате творческой деятельности. Здесь делается попытка деятельностной интерпретации «специфически человеческого», однако творческое, новое рассматривается как то, что возможно на основе преемственности и что в свою очередь наследуется. Иллюстрацией здесь может служить определение культуры английского антрополога Р. Ферса, близкого к функционализму, но пытавшегося сочетать его с идеей изменения культуры: «Культура подчеркивает те компоненты богатств, как материальных, так и нематериальных, которые люди наследуют, используют, преобразуют, дополняют и передают». (Firth R. Elements of Social Organization, London, 1951, Р. 27).
Особое место среди определений культуры, разрабатываемых в русле тайлоровской позитивистской установки, занимают так называемые нормативные определения. В культурной антропологии ХХ века, особенно в американской, им, пожалуй, принадлежит ведущая роль. Примером одного из самых кратких определений такого рода может быть определение А. Рэдклиф-Брауна, который рассматривает культуру как «определенную стандартизацию способов внутреннего и внешнего поведения» (Radcliff-Brown A.R. A Natural Science of Society, Gleencoe, 1957. Р. 95). Более развернутый вариант находим у известной американской исследовательницы М. Мид: культура — это «выбор из целостного поведения, который группа людей общей традиции передает в целостности детям и частично взрослым иммигрантам, становящимся членами данного общества. Она охватывает не только искусство и науку, религию и философию, к которым слово «культура» относится исторически, но равным образом и технологию, политическую практику, незначительные интимные навыки повседневной жизни в виде способов приготовления и потребления пищи или убаюкивания детей ко сну, в одинаковой мере как и методы избрания председателя совета министров, либо смены конституций» (Mead M. Cultural Patterns and Technical Change N.Y., 1961. Р. 12-13).