Так рассматривая картины Дали через призму толкований Бергсона, все они по своей сути являются эпистомологическими метафорами. В своих работах дали использует прием изображения «физическим анаморфозом» (искажением). Так в картине «Постоянство памяти он уничтожает время при помощи известных «мягких» часов. В «Тайной жизни» Дали есть такая запись: «Почему у вас часы растекаются, – спрашивают меня. – Не в том дело, что растекаются, – отвечаю я. – Дело в том, что мои часы показывают точное время». И действительно, именно в этом секрет гипнотического воздействия картины. Несмотря на странность и фантастичность сюжета, деталей, картина дает точный по-своему образ Времени.
Художник создал некий "код", который должен вести к "тайнам" его творчества, его личности. Живописные и графические работы Дали во многом построены как тексты: история мировой культуры предстает как серия метафор, которые художник включает в свои произведения. И такого рода "цитатность" также роднит его с мастерами прошлого. Так, в картине "Испания" "прочитываются" рисунки Леонардо да Винчи, в портретах и натюрмортах явственна связь с искусством итальянского живописца XVI века Джузеппе Арчимбольдо.
Художник опирается на традиции, но осмысляет эти традиции на основе собственного метода, который, по его мнению, позволяет выявить единую связующую нить в произведениях, казалось бы, не имеющих ничего общего.
Философские взгляды художника, по его признанию, во многом предопределила концепция бытия и сознания испанского мыслителя Мигеля де Унамуно (1864-1936), особенно его утверждение, что перед лицом экзистенциального "отчаяния" в человеке возникает "надежда" на восстановление онтологического единства "твари" и "творца", что "печаль" и "скорбь" - это свидетельства зависимости от абсолюта, а "из собственного глубинного ничто человек черпает новые силы, дабы стремиться быть всем".
Подобно М. Унамуно, Дали выражает во многом анархический бунт против повседневности, "абсурдности" человеческого бытия. Дали противопоставляет этому "иррационалистическое спасительное безумие", так называемый "кихотизм", в котором как бы сливаются Дон Кихот и Христос.
Дали воспринял феноменологический призыв Эд. Гуссерля "Назад к вещам", осознавал предметы как наиболее очевидный носитель человеческого и онтологического смысла, сближаясь в этом с "метафизической живописью" Джорджо де Кирико.
В его картинах, скульптурах, изделиях прикладного искусства - в так называемых сюрреалистических объектах - реальные предметы превращались в предметы метафизические, становились предметами-знаками.
Таким образом, произведение искусства - это пластическая философская метафора, главное в изображенном (или созданном предмете) - это способность обладать значениями. В картинах Дали они получают алогичные, парадоксальные связи, абсурдный контекст, вырываются из привычных связей и обессмысливаются, то есть их смысл расширяется до бесконечности.
Очень важно при анализе творчества Дали не останавливаться, как это чаще всего, к сожалению, бывает, на уровне знака, на рассмотрении сложной мифологии и иконографии его произведений, а проникнуть в своеобразие его образного языка.
Дело в том, что - при всём богатстве "словаря" образов-символов, на котором "говорит" Сальвадор Дали в своих картинах и графических листах, при всей поразительной изобретательности художника в этой области - главное в нём то, что он блистательный мастер, создатель великолепных станковых картин и изысканной станковой и книжной графики.
В огромном наследии Дали около десяти картин представляют собой "столп и утверждение истины" (название известного труда П. Флоренского) художника, которые он выразил на языке живописи.
Над всей землей, красивой и спокойной, вознеслось огромное распятие, оно осеняет землю, хранит её. Светлый треугольник, в который вписано распятие, пронзает сонную успокоенную мглу. Это свет мира.
"Распятие", или "Восьмигранные гиперкубы", раскрывает другую грань в духовном пути художника - его веру в жизнеутверждающую, даже, можно, пожалуй, сказать, спасительную силу совершенной формы, сакрального числа. Строгие геометрические формы воплощают число восемь, олицетворяющее, согласно Луллию, земную гармонию: Христос же, воплощающий платоновское Единое, вместе с восьмеркой образует абсолютную, небесную девятку.
Возле распятия, помещённого в интерьере дома Дали, изображена Гала - жена художника, облаченная в тяжелые "сурбарановские" золотистые одеяния. Если в первом "Распятии" Христос предстает в своей божественной, небесной природе, то во втором - выявлена его человеческая ипостась.
Подлинной вершиной духовных исканий художника является его великолепное полотно "Тайная вечеря". В нём воплощено философско-религиозное и эстетическое кредо Дали. Здесь "воздух", и свет, и конструкция, и сон, и явь, и надежда, и сомнение. В центре большого горизонтального полотна изображён Христос, но в трёх ипостасях: как Сын, сошедший на Землю, он сидит за столом со своими учениками, но потом мы замечаем, что он вовсе и не сидит за столом, а погружен по пояс в воду, то есть крестится водой, или Духом Святым, и тем самым воплощает вторую ипостась Троицы, а над ним призрачно высится мужской торс - словно часть композиции "Вознесение" - возвращение к Богу-Отцу. Апостолы изображены с молитвенно сложенными руками и низко склоненными к столу головами - они словно поклоняются Христу или спят - в этом случае есть аллюзия на евангельский текст, содержащий просьбу Христа не спать, пока он молит Бога: "Пронеси эту чашу мимо меня". Эта картина Дали удивительно гармонична и светла, сочетания сине-голубых, жёлто-золотистых красок близки к цветовому строю рублёвской "Троицы".
Трудно представить себе, что это тот же художник, который одновременно несёт в своей душе кошмарные образы ада. Апостольский язык "Тайной вечери" выражен и тем, что вся композиция заключена в огромный додекаэдр, двенадцать граней которого (как и апостольское слово двенадцати учеников Христа) объемлют всё мироздание.
Необычайный дар Сальвадора Дали, его всеохватная универсальность, позволяющая мастеру воплотить в зримых образах микро- и макромиры, делают его восприемником великих традиций титанов эпохи Возрождения. Творчество Сальвадора Дали предстает как один из общечеловеческих символов культуры нашего столетия.
Дали много «теоретизировал» (в своем далианском парадоксально-сюрреалистическом стиле) об искусстве, о сюрреализме, о своем творчестве, писал о тех или иных художниках. В результате мы имеем достаточно целостную далианскую эстетику, которая не только интересна для понимания творчества самого Дали, но и характерна вообще для духовно-эстетической ситуации ХХ в.
Своими предшественниками и истинными сюрреалистами он считал Ф. Ницше, маркиза де Сада, Эдгара По, Ш. Бодлера. Активно опирался на Фрейда, теорию архетипов Юнга, читал современные работы по ядерной физике (любил их за то, что ничего в них не понимал, как писал он сам), почитал Эйнштейна.
Самого себя он считал не просто сюрреалистом, но – самим сюрреализмом. Свой метод творчества (и способ жизни) он определял как " параноидально-критический ", признаваясь, что действует согласно ему, но сам до конца не понимает его.
Демонстративно именовал себя (как и всех каталонцев) параноиком, полагая, что «истинная реальность» заключена внутри человека, и он проецирует ее на мир посредством своей паранойи. С ее помощью человек (художник, прежде всего) отвечает «мировой пустоте», утверждает свою самодостаточность.
Параноидальность наиболее полно выражается в бредовых видениях, ночных кошмарах, снах, мистических видениях. Испанские мистики, полагал он, все были сюрреалистами (как и основатель монашества св. Антоний).
«Паранойя, – писал он, – систематизирует реальность и выпрямляет ее, обнаруживая магистральную линию, сотворяя истину в последней инстанции».
Суть своего метода он видит в свободном от разума проникновении в сферу иррационального и «победу над Иррациональным» путем его художественной «рационализации» – создания «рукотворной цветной фотографии, зримо запечатлевшей иррациональное, его тайны, его странности, его утонченность и оголенность».
С помощью своего метода Дали пытался «прочитать» и передать в своем искусстве «послание из вечности», которое открывается лишь во сне и в бредовых состояниях.
Всякая «хорошая живопись», считал он, содержит в той или иной форме это «послание». А к этой живописи Дали относил названных выше классиков искусства, Пикассо и Миро из своих современников и, в первую очередь, свое собственное творчество.
Этот метод, естественно, требовал от художника высочайшего профессионализма в живописной технике, умения создавать «рукотворные фотографии», т.е. предельно иллюзионистические изображения. Отсюда постоянное стремление Дали к овладению всеми тонкостями живописной техники старых мастеров, его культ Рафаэля, Леонардо, Вермера, постоянные размышления о значении Традиции, о Ренессансе, классицизме и т.п.
Отсюда и его резко негативное отношение практически ко всем своим современникам-авангардистам (ибо они отрицали значение классической живописной техники, или пренебрегали ею) и особенно – к абстракционистам, которых он едко высмеивал и вообще не считал за художников. Он был убежден, что после Первой мировой войны авангардисты практически уничтожили живопись, а он, Дали, призван возродить, «спасти» ее (не случайно, писал он, я и имя ношу – Спаситель – Сальвадор).