Смекни!
smekni.com

Языковые средства создания комического в речи рассказчика-героя Зощенко (стр. 3 из 5)

В «Словаре русского языка» С. И, Ожегова дается следующее определение: «Каламбур - шутка, основанная на комическом использовании сходно звучащих, но разных по значению слов». В «Словаре иностранных слов» под редакцией И.В. Лехина и профессора Ф.Н. Петрова читаем: «Каламбур - игра слов, основанная на их звуковом сходстве при различном смысле».

При каламбуре смех возникает в том случае, если в нашем сознании более общее значение слова заменяется его буквальным значением. В создании каламбура главную роль играет умение найти и применить конкретный и буквальный смысл слова и заменить его на то более общее и широкое значение, которое имеет в виду собеседник. Это умение требует известного таланта, которым и обладал Зощенко. В целях создания каламбуров он пользуется сближением и столкновением прямого и переносного значений чаще, чем сближением и столкновением нескольких значений слова.

«Вот вы меня, граждане, спрашиваете, был ли я актером? Ну, был. В театрах играл. Прикасался к этому искусству».

В данном примере, выписанном из рассказа «Актер», рассказчик, употребляя слово, прикасался, использует его переносном, метафорическом значении, т.е. «был сопричастен с миром искусства». Одновременно прикасался имеет и значение неполноты действия.

Часто в каламбурах Зощенко проявляется двойственность в понимании смысла.

«Я с этой семьей находился прямо на одной точке. И был им как член фамилии» («Великосветская история», 1922).

«Я хоть человек неосвещенный» («Великосветская история», 1922).

В речи рассказчика Зощенко многочисленны случаи замены ожидаемого слова другим, созвучным, но далеким по значению.

Так, вместо ожидаемого «член семьи» рассказчик говорит член фамилии, «человек непросвещенный» - человек не освещенный и т.д.

2.2.2. Алогизм как средство речевого комизма в речи рассказчика – героя

В литературно-художественных произведениях также, как и в жизни, алогизм бывает двоякий: люди или говорят несуразное, или совершают глупые поступки. Однако при ближайшем рассмотрении такое деление имеет только внешнее значение. Оба случая могут быть сведены к одному. В первом из них мы имеем неправильный ход мыслей, который вызывается словами, и эти слова вызывают смех. Во втором - неправильное умозаключение словами не высказывается, но проявляет себя в поступках, которые и служат причиной смеха.

Для действующего субъекта разоблачение обычно наступает только тогда, когда он испытывает последствия своей глупости на собственной шкуре. В жизни алогизм, - пожалуй, наиболее часто встречающийся вид комизма. Неумение связывать следствие и причины оказывается очень распространенным и встречается чаще, чем можно было бы думать. Здесь стоит вспомнить уже приведенные слова Чернышевского: «Глупость - главный предмет наших насмешек, главный источник комического». Есть и другие теоретики, которые подчеркивают значение глупости для определения сущности комизма. Кант считал, что во всем, что должно возбуждать громкий смех, «должно быть нечто, противное разуму».

Основная особенность техники создания словесного комизма у Зощенко – это алогизм. В основе алогизма как стилистического приема и средства создания комического лежит отсутствие логической целесообразности в использовании различных элементов речи, начиная с речи и заканчивая грамматическими конструкциями, словесный комический алогизм возникает в результате несовпадения логики рассказчика и логики читателя.

В «Административном восторге» (1927) разлад создают антонимы, например:

«Но факт, что забрела [свинья] и явно нарушает общественный беспорядок».

Беспорядок и порядок – слова с противоположным значением. Кроме подмены слова, здесь нарушена сочетаемость глагола нарушать с существительными. По нормам русского литературного языка «нарушать» можно правила, порядок или иные нормы.

«Сейчас составим акт и двинем дело под гору».

Очевидно, в рассказе «Сторож» (1930) имеется в виду не под гору, (т.е. «вниз»), а в гору («вперед, улучшить положение дел»). Антонимическая подмена в – под создает комический эффект.

Разлад и разнобой возникает так же за счет употребления нелитературных форм слова. Например, в рассказе «Жених» (1923):

«А тут, братцы мои, помирает моя баба. Сегодня она, скажем, свалилась, а завтра ей хуже. Мечется и брендит, и с печки падает».

Брендит – нелитературная форма от глагола «бредить». Вообще, следует отметить, что нелитературных форм в рассказах Зощенко множество: брендит вместо «бредит» («Жених», 1923), голодуют вместо голодают («Чертовщинка», 1922), лягем вместо ляжем («Гиблое место», 1921), хитровой вместо хитрый («Гиблое место»), промежду прочим вместо между прочим («Материнство и младенство», 1929), вспрашиваю вместо спрашиваю («Великосветская история»), вздравствуйте вместо здравствуйте («Виктория Казимировна»), цельный вместо целый («Великосветская история»), шкелет вместо скелет («Виктория Казимировна»), текет вместо течет («Великосветская история»).

«Прожили мы с ним цельный год прямотаки замечательно».

«И идет он весь в белом, будто шкелет какой».

«Руки у меня и так-то изувечены - кровь текет, а тут еще он щиплет».

Зощенковский рассказчик - герой комичен потому, что он просто необразованный человек, невежа. Вероятнее всего, зощенковский герой – рассказчик – это малограмотная личность, поверхностно усвоившая разные языковые клише и употребляющая их как «к месту», так и «не к месту». Именно употребление «не к месту» характеризует алогизм мышления рассказчика и инициирует комический эффект.

В воспоминаниях о Зощенко К. Чуковский писал о языке персонажей зощенковских рассказов: «Алогизм, косноязычие, неуклюжесть, бессилие этого мещанского жаргона сказывается также, по наблюдениям Зощенко, в идиотических повторах одного и того же словечка, завязшего в убогих мозгах.

Нужно, например, зощенковскому мещанину поведать читателям, что одна женщина ехала в город Новороссийск, он ведет свое повествование так:

«…и едет, между прочим, в этом вагоне среди других такая вообще(!) бабешечка. Такая молодая женщина с ребенком.

У нее ребенок на руках. Вот она с ним и едет.

Она едет с ним в Новороссийск. У нее муж, что ли, там служит на заводе.

Вот она к нему и едет.

И вот она едет к мужу. Все как полагается: на руках у нее малютка, на лавке узелок и корзинка. И вот она едет в таком виде в Новороссийск.

Едет она к мужу в Новороссийск. А у ней малютка на руках…

И вот едет эта малютка со своей мамашей в Новороссийск. Они едут, конечно, в Новороссийск…»

Слово Новороссийск повторяется пять раз, а слово едет (едет) – девять раз, и рассказчик никак не может развязаться со своей бедной мыслишкой, надолго застрявшей у него в голове».

Если Чуковский, приведя зощенковскую цитату, обращает наше внимание на косноязычие рассказчика, то автор другой, сравнительно недавней статьи считает необходимым особо подчеркнуть, что за этим косноязычием просматривается «система»:

«Смешно? Еще бы. Пока дочитаешь, обхохочешься. Но в этом долдонящем косноязычии своя система. Своя динамика. Свой сюжет…

Ну, прямо классицистическая стройность!

Таково мастерство. Но оно не то что самоцельно, оно попросту надежно спрятано от глаз. Однако четко объясняет нам способ нечеткого мышления персонажа.

Зощенко вовсе не занят стенографической (сегодня сказали бы: магнитофонной) записью поездного словотворения. Назойливо, до одурения повторяющаяся фраза о Новороссийске нужна герою-рассказчику затем, зачем нужен шест идущему через незнакомое болото по узенькой гати. И орудует рассказчик этой опорой точно так же, как орудуют шестом, - отталкивается ею. Продвигается вперед толчками.

Зощенковский персонаж не способен сразу, цельно передать свое ощущение. Нетвердая мысль его не топчется на месте, нет, но пробирается вперед с великим трудом и неуверенностью, останавливаясь для поправок, уточнений и отступлений».

Так же алогистичность речи можно заметить и в неправильном использовании грамматических форм, например:

«Если ты с их фамилии происходишь, то мы тебе покажем кузькину мать». («Великосветская история»)

«Я, говорит, против отца не злоупотребляю». («Виктория Казимировна»)

«Со мной допущено недоверие со стороны этой великосветской фамилии». («Великосветская история»)

«Он еще бьется больно клювом и крылами». («Виктория Казимировна»)

«Лежит часовой, безусловно, мертвый, и кругом – кража». («Виктория Казимировна»)

«Вот, думаю, какая парнишечка попалась» («Счастливое детство»)

2.2.3. Избыточность речи как средство речевого комизма в речи рассказчика – героя

Речь героя рассказчика в комическом сказе Зощенко содержит много лишнего, она грешит тавтологией и плеоназмами.

Тавтология - (греч. tautología, от tautó - то же самое и lógos - слово), 1) повторение одних и тех же или близких по смыслу слов, например «яснее ясного», «плачет, слезами заливается». В поэтической речи, особенно в устном народном творчестве, Т. применяется для усиления эмоционального воздействия. Например, в былине о Соловье-разбойнике: «Под Черниговом силушки черным-черно, Черным-черно, черней ворона». Поэты часто пользуются Т. и тавтологическими рифмами, например А.С. Пушкин: «Вот на берег вышли гости, Царь Салтан зовёт их в гости». Широко употребляются некоторые тавтологические словосочетания в разговорной речи, например «целиком и полностью», «к сегодняшнему дню», «день-деньской». Иногда ненужные повторы в речи свидетельствуют о бедности языка говорящего.Т. - разновидность плеоназма.