Смекни!
smekni.com

Приключения демократии в Старом и Новом Свете (стр. 2 из 5)

Таким образом, политейя оказывается не просто смешанной политической формой, но всесодержащей, поистине универсальной. Эта ее всеобщность делает демократический аспект не только необходимым, но в определенном смысле основополагающим, ибо всесодержащим может быть лишь то, что исходит от всех и устремлено к благу всех и каждого 5.

Подобную же трансформируемую, а потому универсальную политическую организацию римляне концептуализировали как республику, т. е. общее благо (res publica), в противоположность частному благу (res privatd}. Латиняне при этом прежде всего обращали внимание на форму и субстанцию общего блага. Формальная сторона, а тем самым устойчивость, жесткость, статуарность системы, выражается как ее состояние, образ, сложение. Субстанциональная сторона представлена прежде всего как множество, а также как общественное благо, польза, здоровье. Здесь заключена еще неочевидная пока связь с последующей концептуализацией современных понятий гражданского общества, массы, класса.

Имперская «прививка» свободы. Обретение индивидуумом самостоятельных политических ролей происходит так или иначе, в более или менее отчетливых формах фактически повсеместно на протяжении промежуточной эпохи. Очевидным и закономерным этапом имперского развития, экспансии становится эмансипация политической личности — хотя бы через образование вольного по-граничья, разбойничью или пиратскую вольницу. Таким образом, имперская организация способствует развитию политической личности, слободской автономности и корпоративных свобод. Нежелание замечать это существенно обедняет общественное мнение последних лет, а параноидальная подмена и смешивание имперского начала и деспотии второго поколения (общее между ними только в выделении самостоятельной и нередко профессиональной военной силы) резко и фатально деформируют отечественное политическое мышление. Империя как раз предполагает установление режима мира и законности, например Pax Romana. В соответствии с замечательной формулой Вергилия («Энеида», VI, 847—853) миссия Рима, точнее, достоинство римских граждан, заключается в том, чтобы, во-первых, «вводить обычаи мира», во-вторых, «милость (т. е. относительную автономию и внутриполитическую свободу) покорным давать» и лишь в последнюю очередь «войною обуздывать гордых». В отличие от силового навязывания произвольного режима, основанного на личном, групповом или «демократическом» чувстве справедливости, что характерно для модели завоевания или самозавоевания вторичной деспотией, империя ограничивает себя формализованным правовым режимом, который создает пространства свободы для корпораций, слобод и разного рода федератов. При этом общее правовое пространство включает частные правовые ареалы. Получают развитие институты договора и арбитража, что помогает вписывать в усложняющуюся политическую систему наследуемые ею демократические институты и нормы. Империя оказывается республикой более высокого порядка, в идеале универсальной, «поднебесной».

Происходившее на протяжении всей промежуточной эпохи укрупнение политических образований было немыслимо без активного использования договорных отношений. Этот феномен также наблюдается повсюду. Однако наиболее четкое выражение, к тому же в контексте ключевой дифференциации сакрального и мирского порядков, договорный принцип получил в виде Завета (ковенанта) между избранным народом и Богом. Этот принцип был воспринят христианскими и мусульманскими теократиями 6.

При панорамном взгляде на переходную эпоху бросаются в глаза дифференциация, усложнение политических систем. От перезревших, разбухших деспотий осуществляется переход к протоимпериям, держащимся силой вооруженной руки. Начинает вырисовываться пространство «вчинения» (im-perium) политического режима из властного центра. Это пространство постепенно заполняется коммуникационными цепями, а затем и сетями. Возникают бюрократия, регулярный и упорядоченный сбор налогов, архивы, письменная кодификация законов и установлении, судопроизводство и т. п. И наряду с ними продолжают развиваться и обогащаться демократические принципы и процедуры на самых разных уровнях — от куриальных собраний и встреч братств ветеранов до дискуссий в сенате. Наконец, возникает вертикальная теократическая составляющая, которая также обладает немалым демократическим потенциалом, ибо образуется вокруг стержня отношений «Вседержитель—народ», где любые правители, монархи или аристократы — всего лишь посредники в осуществлении Завета (ковенанта, договора), связи между народом и универсальным конституционным императивом горней державы.

Западноевропейская вертикаль. Христианская Европа осуществила важную новацию — создала политический порядок, который можно было бы охарактеризовать как вертикальную империю. В горизонтальном разрезе западный христианский мир в течение столетий представлял собой пространство политической раздробленности несмотря на безуспешные объединительные попытки Карла Великого, а затем некоторых властителей Священной Римской империи. При отсутствии горизонтального порядка вертикальная составляющая империи была в полной мере сохранена и даже укреплена. И дело здесь не только и не столько в роли католичества и папского престола, сколько в том, что на протяжении веков как безусловная политическая реальность воспринимался «империум» — унаследованная от Рима общая и высшая всеевропейская (всехристианская или католическая) власть, «мистическое тело», по определению средневековых юристов, которое в то же время было отправным моментом, источником построения политического и правового порядка в каждом отдельном королевстве, княжестве или городской коммуне. Властители здесь как бы брали на себя частичное осуществление «империума».

Противопоставление республики (политии) деспотии (патримониуму) не позволяло сохранявшим культурную преемственность европейцам признать варварские королевства республиками. Оросий отмечал, что готы не способны соблюдать законы из-за необузданного варварства, а потому никакая республика невозможна. Папа Григорий Великий в письме к ромейскому императору Фоке подчеркивал принципиальное различие между королями язычников (reges gentium) и императорами республик (reipublicae imperatores), поскольку первые господствуют над рабами, а императоры подлинных республик — над свободными 7.

Варварские королевства — образцы вторичной деспотизации — самими их создателями концептуализировались с заметно более низкой степенью рационализации в понятиях родовой (общинной) стихии. Вполне естественно, что обобщения высокого уровня абстракции (типа политической системы) попросту ускользали и воспринимались через высокоиндивидуализированные понятия — конкретные и осязаемые: королевство франков, датская марка, город св. Петра и т. п. Конечно, в отдельных национальных языках и политических традициях находились определенные компенсаторные решения. Однако в масштабах Западной Европы можно говорить, пожалуй, лишь о сохранении несколько упрощенного и редуцированного концепта республики в юридической латыни. Затем, в каролингские времена, республика начинает связываться преимущественно с субстанцией общего блага. Формальная же сторона обеспечивается властителем. Он придает республике политическую форму в виде заботы, управления, а также служения 8.

В средние века республикой, равно как и империей христиан, именовался весь западнохристианский мир, однако данное слово могло быть отнесено к любому сообществу и поселению 9. Именуются республиками и корпорации. В знаменитом студенческом гимне «Гаудеамус» об университете поется: «Да здравствует республика и те, кто в ней царит». Ремесленные цеха, купеческие гильдии, рыцарские ордена, монашеские братства и, особенно, республики ученых не просто наследовали демократический генотип, но совершенствовали его и обогащали многообразием форм организации, обычаев и традиций.

Понятие «политическая система» нашло эллинизированную форму «полития» с переводом аристотелевской «Политики» на латинский, осуществленным в середине XIII века Вильемом ван Мербеке. Одновременно с ним это слово ввели в употребление Альберт Великий и Фома Аквинский. Представитель следующего поколения схоластов Уильям Оккам не просто пользовался для обобщающей характеристики политической целостности словом «полития», но уже наметил тонкие различия: «Общество есть множество граждан, его населяющих, порядок коего называется политией» 10. Таким образом, при сохранении представления о политической целостности в ней вновь начинает прорисовываться цицероновское различение людского множества и его организации. Общество здесь еще слито с политией, но фактически уже намечены их последующие дифференциация и противопоставление — в качестве государства и гражданского общества.

Другая и в перспективе не менее важная особенность трактовки Оккамом понятия политии связана со стремлением отделить формы властвования частичные (исключающие какую-либо часть множества граждан) и неполные (использующие только отдельные привилегированные центры власти) от всеобщих и полных политии или республик. В этой связи оксфордский схоласт различал властвования королевское и политическое, а также подразделял последнее на властвования аристократическое и политическое в строгом смысле, чем предвосхитил позднейшую логику Ш. Монтескье, который среди недеспотических форм правления различал монархию и республику с подразделением последней на аристократическую и демократическую.

Италия: доблесть и расчет. Оккамовская логика использовалась и ранними итальянскими республиканцами. Развитие республиканского, а тем самым и демократического наследия осуществлялось благодаря рационализации смешанного правления, в частности путем разделения и балансирования различных аспектов политической системы. Это было связано с политикой итальянских городов-государств, с их концептуализацией как республик, самостоятельных и органичных политических тел 11. В этом контексте столкновение многообразных интересов, среди которых устремления монархов-узурпаторов были лишь одним из частных моментов, позволило сформулировать идею обобщенного интереса политического целого, или государственного расчета. В конечном счете оформилась оппозиция разномасштабных явлений: целостной республики и частичного монархического правления. Тем самым монархия оказывалась естественной и ограниченной (!) частью республики.