А что касается контроля над тем, что происходит со снимаемыми боеголовками, то, если американцев это интересует, почему же они не воспользовались тем, что российская сторона впервые сама поставила этот вопрос в процессе переговоров, и более того, считала отказ американцев от такого контроля чуть ли не основным препятствием к заключению договора?
Так идеологические догмы республиканской администрации вступают в противоречие с прагматическими интересами самих США и порождают взаимное недоверие в области, разногласия в которой Россия и Соединенные Штаты давно уже могли бы оставить в прошлом.
В общем-то, из всего вышесказанного следует, что ни Россия, ни США особенно не заинтересованы в заключении нового двустороннего договора о контроле над стратегическими вооружениями. Сославшись на выход администрации Буша из Договора по ПРО в июне 2002 г., представитель министерства обороны России в конце августа предупредил: «Если возникнет острая необходимость, Россия в одностороннем порядке выйдет из Договора о ликвидации ракет средней дальности и меньшей дальности»[29] (1987 г). Владимир Путин, выступив против планов США по созданию арсенала так называемых дестабилизирующих видов оружия (космические ядерные системы, ядерные боеголовки малой мощности и баллистические ракет высокой дальности с конвенциональными боеголовками), призвал к возобновлению диалога, с приоритетом замены Договора СНВ-1 до того, как истечёт срок его действия в конце 2009 г. В свою очередь члены администрации Буша дали понять, что считают всесторонние договоры о контроле над стратегическими вооружениями не соответствующими реалиям современного мира, в котором угроза со стороны международного терроризма и государств-изгоев стала намного важнее опасений по поводу российско-американской конфронтации.
В январе 2006 г. глава национального управления по ядерной безопасности США заявил относительно Договора по СНП: «Очень вероятно, что подобные договоры о контроле над вооружениями не являются будущим наших отношений с Российской Федерацией»[30].
Уже сегодня определение ядерного сдерживания претерпевает значительные изменения. Ранее этот процесс подразумевал режим гарантированного исключения внешней агрессии на межконтинентальном и региональном уровне. Сейчас в эту сферу постепенно включается и космический фактор. То есть кроме планетарных угроз формируется и «орбитальная» угроза.
Под космическим фактором следует понимать нечто большее, чем, например, развертывание системы НПРО США. Это совершенно новый уровень силовых возможностей Америки.
Ранее стратегия сдерживания являлась «двумерной», однако можно говорить о формировании в США новой ядреной «трехмерной» стратегии. Суть её выражается набором глобальных целей, выдвинутых Стратегическим планом Космического командования ещё в 1998 г.: полная интеграция космических, сухопутных, морских и воздушных сил и средств; обеспечение США и их союзникам свободного доступа в космос и полномасштабных действий в нем при воспрещении противнику решать подобные задачи[31]. Другими словами, цели США сводятся к полному единоличному контролю космоса, информационному контролю ситуации и глобальному подавлению любого противодействия за счёт реального ограниченного или тотального удара.
Соответственно России необходима национальная «трехмерная» ядерная стратегия, которая рассматривала бы проблему перспективного ядерного сдерживания с учётом таких факторов: глобализация угроз со стороны США, стремление США к максимальному системному и информационному вскрытию оборонного потенциала России в целях его дезорганизации и уничтожения в начале превентивного удара США.
Под влиянием тревоги по поводу гипотетической террористической угрозы официальным экспертам РФ и США предлагается начать совместную работу, а именно «обменяться мнениями о разумно необходимой степени секретности «С3» (комплекс трех «С» - команды, коммуникации, контроль), изложить общую характеристику действующих в США и России организационных и технических мер защиты систем управления и диверсий»[32]. То есть выдвигается идея обмена той информацией, которую Америке очень хотелось бы иметь в видах силового давления на Россию. По мнению США, если «С3»-сотрудничество между США и Россией начнёт успешно развиваться, то можно будет наложить накапливаемый совместно опыт другим ядреным странам. Но, на мой взгляд, эта идея не слишком реалистична. По крайне мере потому, что другие страны навряд ли захотят делать прозрачной свою ядерную политику и снабжать информацией о её проведении своих потенциальных врагов.
5.2 Проблема размещения ПРО в Европе
Россия рассчитывает, что США и НАТО серьёзно отнесутся к доводам российской стоны о нецелесообразности размещения элементов ПРО США в Восточной Европе. Как передаёт Интерфакс у России и Белоруссии есть общее принципиальное понимание того, что вопросы, касающиеся стратегической стабильности, не могут решаться в одностороннем порядке. Как сказал постоянный представитель России в ООН Виталий Чуркин: «Расширение системы ПРО, которое Вашингтон объясняет исключительно оборонительными задачами, вызовет адекватное наращивание систем наступательных вооружений со стороны нашей страны. Мы не можем рассматривать реализацию американской глобальной системы ПРО в качестве сугубо оборонительной акции. Она нарушает стратегическое равновесие в мире и ведет к созданию потенциала первого обезоруживающего удара»[33]. В Москве сложилось устойчивое представлением о том, что создаваемая Пентагоном система направлена против России.
Похоже, опасность возведения новых «стен» начинают осознавать и в самой Европе. Во всяком случае, интерес в Старом Свете к российским инициативам, повышенное внимание к переговорам США с Польшей и Чехией и даже готовность некоторых стран участвовать в них внушают определённый оптимизм.
В 2011 г. должно начаться размещение 10 перехватчиков в Польше и радиолокационных станций в Чехии. Официально объявленная США цель – улучшение возможностей по защите США от атак баллистических ракет из района Ближнего Востока. Предполагается также, что система расширит зону защиты в Европе против возможной атаки из этого же региона. При наличии сопровождения радиолокационных станций Чехии перехватчики смогут достичь большинства траекторий ракет, запущенных с баз МБР, расположенных на европейской части России. Согласно президентской директиве, подписанной в декабре 2002 г., первоначальный этап создания системы должен был стать «отправной точной для развёртывания более совершенно и расширенной по составу будущей системы ПРО»[34]. Эта система не сможет эффективно справляться с задачей перехвата современных баллистических ракет, которыми обладает Россия. Можно также отметить, что, скорее всего, ПРО не сможет в полной мере противостоять и ракетной угрозе со стороны Ирака, если такая угроза вообще когда-либо материализуется.
И всё же, размещая элементы ПРО в Европе, США получают широкие возможности перехвата российских средств ответного удара далеко от границ США, а то и перехватывать российские МБР на активном участке. И, разумеется, для США это очень выгодно. И России стоит задуматься. Ведь, по сути, кроме Запада, России никто не угрожает. Ни с одной из потенциально ядерных ракетных держав – исламских, азиатских, латиноамериканских – у России нет серьёзных конфликтных зон. И можно ли доверять России США и надеяться на сотрудничество в ядерной сфере, когда ещё совсем недавно США, например, добивались уничтожения такого мощного элемента, необходимого для эффективности советской ПРО, как Краснодарский радар, а уже сегодня вовсю используют территорию Восточной Европы для размещения собственных элементов ПРО?
Заключение
Вторая половина ХХ в. была, безусловно, одним из самых интересных периодов в истории военной стратегии. Осознавая невозможность полномасштабного ядерного столкновения, сверхдержавы, а вслед за ними и другие ядерные субъекты, разрабатывали многочисленные сценарии для избежания ядерной войны и приобретения контроля над стратегическими ядерными вооружениями. Не ослабевающий интерес к проблемам «ядерного распространения» и американской идее создания сверхмалых ядерных боезарядов показывает: на рубеже веков наши представления о возможном ядерном комплексе вновь претерпевают радикальную трансформацию. А вслед за ними неизбежно меняется и структура ядерного фактора в мировой системе.
Военные кампании 1990-х гг. показали, что так называемое высокоточное оружие (крылатые ракеты со спутниковым наведением, самонаводящиеся бомбы, цифровые технологии, моделирующие боевые действия в режиме реального времени)[35] оказались способными решать те задачи, которые прежде связывались исключительно с ядерным ударом. Однако в подобных суждениях не учитывалось одно важное обстоятельство: в войне с более серьезным противником поражающая мощь высокоточных систем может оказаться недостаточной. Эта тенденция особенно ярко проявилась в период американской операции в Афганистане. Вопросы и проблемы касательно ядерного оружия вновь вышли на передний план.
Сегодня дискуссии о тонкостях контроля над стратегическими вооружениями такие, как проблема возвратного потенциала, развернутые и неразвёрнутые боезаряды, правила засчета и т.д. приобретают новый смысл. Несомненно, контроль над вооружениями помогает ядерным державам решать некоторые вопросы, связанные с внешней, оборонной и экономической политикой, используя в качестве весомого аргумента ядерный фактор. А потому процесс контроля над стратегическими вооружениями будет долго оставаться приоритетным в проведении политики России и США.