Мы уже несколько раз ссылались на тезис свободного банковского бизнеса о том, что в рамках конкурентной системы существует автоматический механизм, отслеживающий сверхэмиссию. Принцип его действия состоит в том, что банкноты банков, выпустивших чрезмерное их количество, возвращаются к своим эмитентам в обмен на золото. В той части, в которой он зависит решения широкой публики поменять векселя на золото, этот тезис уже был опровергнут Мак-Кулохом. Но ведь остаются еще взаимные обязательства самих банков.
Мы также уже приводили критическое замечание Нормана о том, что и в этом случае механизм оказывается неэффективным, если все либо большинство банков решаются на экспансию и действуют при этом синхронно. Теперь мы переходим к рассмотрению аргументации, выдвинутой Маунтифортом Лонгфилдом (Mountifort Longfield) [он написал серию из четырех статен о проблемах банковской и денежной систем в Dublin University Magazine за 1840 г. Приведенная аргументация относится ко второй из этих статей (февраль 1840 г.)], который отвергал действенность такого механизма даже в случае экспансии лишь одного банка. Он иллюстрирует свой тезис арифметическим примером. Рассмотрим два банка, А и В [А и В могут так же обозначать две группы банков, одна из которых придерживается консервативной политики, а другая -- экспансионистской], принадлежащих к одной сфере бизнеса, а именно -- к сфере кредитования путем эмиссии банкнот. Предположим также, что на начальном этапе масштабы деятельности А и В были идентичны и банки имели равные объемы золотых резервов, так что для обоих:
Эмиссия векселей = 40 тыс. фунтов.
Золотые резервы = 15 тыс. фунтов.
Еженедельно каждый из банков выдает кредиты на сумму в 10 тыс. фунтов в форме платежных обязательств, получая при этом такую же сумму через погашение займов. Предположим, что возврат долгов каждому банку производится частично банкнотами самого же банка, а частично -- банкнотами другого банка, причем соотношение двух частей приблизительно равно пропорции каждого из банков в совокупном обращении.
Таким образом, в банк А еженедельно поступает 5 000 его собственных банкнот и 5 000 -- выпущенных банком В. Так же обстоит дело и в случае с банком В. В результате ежедневный либо еженедельный обмен банкнотами между банками приводит к нулевому балансу без какого-либо перемещения золота из одного банка в другой.
Предположим теперь, что банк А вдруг решает увеличить масштабы кредитования на 20 тыс. фунтов и добавляет эту сумму к своей эмиссии; эмиссия же банка В остается неизменной. В результате соотношение эмиссий двух банков изменяется с 1:1 до 3:2 в пользу банка А. Теперь В получит уже 6000 банкнот банка А, лишь 4000 -- своих собственных, и через неделю возвратит 6 000 банкнот А в банк А. Но ведь и масштаб операций банка А вырос и соотносится с аналогичным показателем В в той же пропорции 3:2.
Отныне еженедельно размер выдаваемых кредитов, а значит, и сумма, возвращаемая в банк его должниками, составляет уже 15 тыс. фунтов, из которых 9 тыс. фунтов -- банкноты, выпущенные банком А, и 6 тыс. фунтов -- банкноты банка В. После того, как эти банкноты возвращаются в банк В, оказывается, что баланс двух банков опять нулевой и золото, как и прежде, остается у своих владельцев. Таким образом, банк В не имеет возможности контролировать экспансию банка А.
Однако в дальнейшем население потребует обмена излишка банкнот на золото, и возникший спрос на него будет распределен между двумя банками соответственно доле каждого из них в совокупной эмиссии. Предположим, что суммарный спрос на золото составляет 20 тыс. фунтов. [Лонгфилд делает предположение, что совокупное обращение возвращается на прежний уровень; это, однако, не меняет сути главного аргумента.]
Таким образом, итоговая позиция банка А выглядит следующим образом:
Эмиссия = 48 млн. фунтов.
Золотые резервы = 3 млн. фунтов.
Для банка В:
Эмиссия векселей == 32 млн. фунтов.
Золотые резервы = 7 млн. фунтов.
Итак, золотые резервы банка, не увеличившего свою эмиссию, сократились в большей степени, чем сумма его банкнот в обращении. Если администрация банка пожелает в этой ситуации сохранить прежнюю долю резервов, составляющую 15 к 40, ей придется сократить масштабы кредитования "с 40 тыс. до примерно 30 тыс. фунтов." "Отсюда следует, что ситуация, при которой один эмиссионный банк в состоянии иссушать золотые резервы своего конкурента, вполне возможна; если же первый банк имеет достаточно капитала, он может покончить со своим соперником полностью. Чтобы избежать подобной катастрофы, второй банк будет вынужден сократить эмиссию, тем самым, давая своему сопернику возможность еще более расширить операции. Так будет продолжаться до тех пор, пока более сдержанный банк окончательно не откажется от ведения бизнеса. Поэтому банк может быть принужден к проведению политики искусственного расширения, ранее уже освоенной его конкурентами, из соображений самозащиты. Если же в стране существуют несколько акционерных эмиссионных банков, ее экономическая жизнь начнет страдать от чередующихся периодов высоких и низких цен, стабильности и паники, буйных подъемов и общих спадов в торговле. Наиболее успешным станет тот банк, который будет наиболее активен в периоды экономического подъема, а при приближении паники будет быстрее других сокращать кредиты и уменьшать эмиссию, прибегая к наиболее жесткой политике. Трудно придумать систему, более вредоносную для процветания великой торговой державы, чем та, которая дозволяет всякому желающему печатать и пускать в оборот средства обращения, в то время как в их интересах будет выпускать как можно больше бумаг в периоды искусственного бурного экономического роста и уменьшать эмиссию, когда торговля начинает стагнировать и для ее оживления необходимы дополнительные стимулы."
Заключение Лонгфилда, таким образом, в точности соответствовало выводам Мак-Куллоха: вовсе не банк-экспансионист находится во власти консервативного банка, а наоборот -- последний зависит от милости первого; средств автоматического контроля за эмиссией не существует; напротив, соперничество банков ведет к всеобщей экспансии.
Лонгфилд затронул здесь важнейшее противоречие теории свободного банковского бизнеса. Никто впоследствии так и не попытался ему ответить, а мы отложим детальное рассмотрение справедливости этого аргумента до заключительной главы.
До сих пор мы пытались собрать воедино довольно-таки разрозненные высказывания различных людей, поскольку до того момента, к которому мы теперь вплотную подошли, никакой систематической дискуссии о свободном банковском бизнесе не велось. В Англии, например, позиции Банка считались незыблемыми, а споры, как правило, сводились к противостоянию банковской и денежной школ, а также к обсуждению общих проблем построения системы центрального банка. Вероятно, первая попытка организовать сколько-нибудь систематическую дискуссию о преимуществах свободной конкуренции была сделана первым редактором журнала The Economist Джеймсом Уилсоном (James Wison), на протяжении 1845-1847 гг. опубликовавшим в этом журнале серию своих статей на эту тему. [Также вышли в виде одной книги, "Capital, Currency and Banking", в 1847 г.] К моменту их выхода в свет окончательный приговор свободному вхождению в эмиссионный бизнес уже был вынесен Банковским Законом 1844 г. Вероятно, вследствие этого статьи Уилсона представляли собой попытку скорее проанализировать природу и истоки происхождения уже принятой к тому времени системы, нежели дать рекомендации о замене ее альтернативной. Главной целью статей стало опровержение теорий денежной школы.
Привилегированное монопольное положение Банка Англии, по мнению Уилсона, лежало в основе отставания Англии от Шотландии, особенно значительного в сфере депозитного бизнеса [cм. Статью III]. Возведенные на более солидной основе и внушавшие обществу больше уверенности в собственной устойчивости, шотландские банки явились продуктом отменно работающего механизма свободной конкуренции. В Шотландии никогда не существовало каких-либо ограничений на число партнеров, учреждающих банковскую фирму, и еще до наступления эпохи акционерных обществ фирмы обязательно состояли из большого числа широко известных и богатых людей. "Не приходится сомневаться в том, -- говорил Уилсон, -- что, если бы не законодательные препоны образованию банков, возведенные в интересах монополии Банка Англии, в стране, причем как в столице, так и в провинции, уже давно существовало бы множество крупных и преуспевающих акционерных банков. Это помогло бы избежать появления слабых банков, банкротство которых периодически вызывало столь значительные потрясения." ["Capital, Currency and Banking", p. 282.]
"Почему, -- спрашивал Уилсон, -- в то время как общество и законодательные органы готовы отказаться от ограничения свободы в сфере депозитного бизнеса, они, тем не менее, считают слишком рискованным делом давать разрешение на выпуск банкнот до востребования? Денежная школа в качестве причины такой дискриминации обычно приводила тот факт, что эмиссия банкнот, в отличие от депозитной деятельности, приводит к росту массы денег в обращении. Разумеется, Уилсон, как представитель банковской школы, согласиться с подобным аргументом не мог. Эта школа отвергала возможность расширения эмиссии банкнот до сколько-нибудь нежелательного уровня при условии неукоснительного поддержания их конвертируемости в золото и вместе с тем считала, что приведенное выше различие между банкнотами и депозитными обязательствами отнюдь не является действенным. Однако многие по-прежнему отрицали, что вклады до востребования являются частью денежного обращения, и всеобщее признание этого факта состоялось лишь во времена Мак-Леода (Macleod) ["Theory and Practice of Banking", 1855].