Вот как представляет "государственное хозяйство без частной собственности на землю и капитал" один из выдающихся теоретиков социализма К. Родбертус: "Но теперь, вместо того чтобы покупать у себя самого сырой продукт, снова продавать его самому себе как полуфабрикат и т.д., оно (государство) должно только так проявить свою волю, чтобы сырой продукт шел на фабрики и, после того как он пройдет по различным производственным ступеням, распределялся бы между потребителями... Это совершалось бы при помощи административного распоряжения, приблизительно так, как в настоящее время в каком-либо сельском хозяйстве необходимо лишь хозяйственное распоряжение управляющего для того, чтобы вымолоченная рожь была доставлена на другой ток для очистки".[[3]]
В таком обществе хозяйственные связи между контрагентами и нормы обмена устанавливаются и поддерживаются центром посредством иерархически построенной системы управления. Добровольный обмен либо полностью запрещен, либо существенно ограничен, а его остатки вытеснены на периферию экономической жизни, где они формируют сферу теневой экономики. Таким образом, обмен заменяется распределением. Субъекты хозяйственной деятельности меняют свой статус продавцов и покупателей на статус государственных служащих или чиновников-исполнителей воли или "хозяйственных распоряжений управляющего", а государство целиком поглощает гражданское общество, сливается с ним в единое нерасчленяемое целое.
Как писал в 1809 г. один из специалистов в области "Staatskunst" А.Мюллер (1779-1829), "государство не есть простая мануфактура, ферма, страховое учреждение или торговая компания; оно есть тесное единение всех физических и духовных потребностей, всего материального и духовного богатства, всей внутренней и внешней жизни нации - единение в великом, умственном, вечно движущемся и живущем целом".[[4]] Попытки воплотить в той или иной форме, под тем или иным флагом эти идеалы в жизнь характерны для ряда тоталитарных режимов XX века.
Государственное назначение цен как желанная альтернатива вольному, рыночному ценообразованию всегда было непременным элементом многочисленных проектов "идеального" государства будущего. Следующим по рангу «злом» общественного устройства общества в этих проектах считалась частная собственность как источник нравственной испорченности людей (в том числе и самой гордыни, осуждаемой христианской моралью).
В одном из них, принадлежащем перу известного немецкого философа И. Г. Фихте, в частности, можно прочесть: "Правительство должно, согласно установленным принципам, назначить цены всем предметам, поступающим в торговый оборот, и наблюдать на основании закона, чтобы они не были произвольно изменяемы. Таким образом, каждому обеспечивалось бы то, что ему следует, а не то, что дает слепой случай, эксплуатация ближнего и насилие. В таком государстве все граждане являются слугами целого общества и каждый из них получает следуемую ему часть из богатств этого целого. Никто не может особенно обогатиться, но никто не может и обеднеть. Каждому гражданину в отдельности и всему обществу обеспечено, таким образом, спокойное и равномерное существование".[[5]]
В другом проекте о «наилучшем устройстве государства» Томаса Мора утверждается, что «…распределить всё поровну и по справедливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность. Если же она останется, то у наибольшей и и смой лучшей части людей навсегда останется страх, а также неизбежное бремя нищеты и забот».[6] Вплоть до конца 80-х гг. такое государственное назначение цен, правоотношения по поводу собственности и с примерно той же аргументацией оставались под именем "планового ценообразования", "государственной дисциплины цен", "государственной формы собственности" официальными доктринами политики цен и отношений собственности в СССР.
Может ли "видимая рука" государства полностью заменить "невидимую руку" рынка, "левая" рука "правую"?
Утвердительный ответ на этот вопрос был дан итальянским экономистом Э. Бароне в статье "Министерство экономики коллективистского государства", опубликованной в 1908 г. Согласно Бароне, при определенных допущениях теоретически возможно обеспечить посредством командно-административных методов не менее эффективное распределение ресурсов, чем посредством рынка. Из этой же возможности исходили, по-видимому, и авторы некоторых работ по теории оптимального планирования в СССР в период 60-70-х гг.
Иной ответ был дан русским философом и экономистом П.Б.Струве. "Оба эти идеала, - писал Струве, - в формальном смысле одинаково неосуществимы, одинаково утопичны. Общественно-экономический процесс не может ни сам до конца рационализироваться на основе свободной игры хозяйственных сил, ни быть до конца рационализирован велением какого-нибудь субъекта власти".[[7]] Струве высказал убеждение в "имманентном дуализме" этого процесса. Опыт XX века, в том числе и опыт нашей страны, подтвердил справедливость этого вывода.
Дуализм, о котором писал Струве, проявился, в частности, в теории "рыночного социализма", разрабатывавшейся на Западе в 30-40-х гг. (О. Ланге, Ф. Тейлор, А. Лернер), а также в тезисе о "социалистическом рынке", выдвинутом некоторыми кругами в СССР на рубеже 90-х гг.
Реальное же подтверждение этот дуализм получил в смешанной экономике, существующей в большинстве развитых стран. Экономика смешанного типа регулируется и рынком, и государством, хотя в разных странах или в одной стране на разных этапах ее развития тот или иной способ регулирования оказывается явно преобладающим. Известны разные варианты организации экономики смешанного типа: "шведская модель", "социальное рыночное хозяйство" в Германии, японская, американская и другие модели.
По мнению некоторых, командно-административная система в СССР в конечном счете эволюционировала (или выродилась) в экономику согласований, или бюрократический рынок, где отношения между выше- и нижестоящими представляли уже не столько отношения администрирования и исполнения, сколько отношения обмена.[[8]]
Господствовавшие в нашей стране до последнего времени командно-административные методы сочетались с использованием системы цен, играющей, конечно, несравненно более важную роль в странах с преобладанием рыночной экономики. Правда, в отличие от последних волевые, административные методы распространялись у нас и на систему ценообразования, установление уровня и соотношений цен различных товаров.
С другой стороны, властное, государственное регулирование цен имело место на протяжении всей их писаной истории, хотя рамки и формы такого регулирования никогда не достигали тотального огосударствления ценообразования, характерного для командно-административной системы, существовавшей в нашей стране.[[9]]
Людей никогда не покидала мысль о желательности так или иначе покончить с конкуренцией. Но для этого необходимо преодолеть ограниченность ресурсов, либо сократив потребности до уровня возможностей общества, либо "развив" эти возможности до уровня потребностей.
Творцы и приверженцы некоторых религиозных и философских систем проповедовали необходимость ограничения потребностей некоторым разумным уровнем потребления простого, живущего в естественных условиях человека. Другие, наоборот, связывали будущее "царство свободы" с высочайшей степенью развития производительных сил, когда все источники общественного богатства польются полным потоком, в результате чего сам собою осуществится принцип "каждому - по потребностям".
Рыночный механизм не претендует на то, чтобы полностью преодолеть ограниченность ресурсов, но он может ослабить, смягчить эту ограниченность.
С одной стороны, рыночный механизм стимулирует наиболее полное и эффективное использование наличных ресурсов. И страны с развитой рыночной экономикой лидируют сегодня в научно-техническом прогрессе и социальном развитии.
С другой же стороны, рыночный механизм возлагает бремя ограничения потребностей на каждого отдельного человека.
Это достигается не посредством навязывания людям (или воспитания у них) какого-то "разумного" уровня потребностей, а путем преобразования потребностей в платежеспособный спрос.
Таким образом, "самостоятельность хотенья" каждого ограничивается его платежеспособностью, или, иначе, его готовностью расплатиться за удовлетворение одного своего "самостоятельного хотенья" самостоятельным же отказом от удовлетворения какого-то другого, менее важного для него "хотенья". Это может нравиться или не нравиться, но рынок ориентирован не на удовлетворение потребностей потребителей, а на удовлетворение спроса покупателей.
В условиях ограниченности ресурсов конкуренция за их использование неустранима, а борьба с ней бесперспективна. Можно принудить конкуренцию принять ту или иную форму, вытеснить ее на периферию экономической жизни, облегчить или затруднить процедуру выбора, даже лишить экономических агентов легального права осуществлять выбор, но за это придется платить определенную экономическую и социальную цену.
Задача же состоит не в устранении (что невозможно) или подавлении (что возможно, но неэффективно) конкуренции, а в том, чтобы придать ей цивилизованные, достойные человека формы, заставить ее работать на благо людей.