Вместе с тем из того, что содержанием лексического значения существительного только в сравнительно небольшом количестве случаев бывает предмет (например, в таких существительных, как "стол", "стул", "карандаш" и т.п.), а очень часто бывает качество, действие, отношение и т.д. (например, в существительных "красота", "высота", "хождение", "езда", "связь", "равенство" и т.п.), - очевидно, что существительное всегда "предметно" только в своем грамматическом значении, тогда как в своем лексическом значении оно может быть как "предметно" ("стол", "стул" и т.п.), так и "непредметно" ("красота", "хождение", "равенство" и т.д.), т.е. что "предметность" существительного есть его грамматическое, а не лексическое значение.
Все это вещи довольно известные, хотя и забытые. Однако здесь "предметность" интересует нас только как основание, по которому слова выделяются в грамматическую группировку существительных. Дело в том, что очень часто указывается, что основание, по которому слова выделяются в грамматическую группировку существительных, - это не только значение "предметности" (при этом часто забывают оговорить, что речь идет о грамматическом, а не о лексическом значении), но также и определенные морфологические и синтаксические свойства слова (т.е., например, в русском языке - характерные для существительного словообразовательные элементы, связь с категориями падежа, числа и рода, определенного рода сочетаемость с другими словами, способность выступать в определенной синтаксической функции, и т.д.). Верно ли это? Нетрудно убедиться в том, что грамматическое значение существительного и его морфологические и синтаксические свойства отнюдь не в равной мере - его признаки. Это очевидно хотя бы из того, что нет языка, в котором не было бы существительных, и что грамматическое значение существительных, т.е. значение "предметности" во всех языках одинаково, т.е. обязательно, тогда как морфологические и синтаксические свойства существительных очень различны в разных языках, т.е. ни один из них в отдельности не обязателен.
Грамматическое значение "предметности", как и всякое грамматическое значение, имеет определенные внешние выразители или формальные показатели. Если бы оно не имело таких внешних выразителей, оно не было бы значением, т.е. языковым явлением. Такими внешними выразителями грамматического значения "предметности" и являются морфологические и синтаксические свойства существительного. Таким образом, морфологические и синтаксические свойства существительного - его признаки только постольку, поскольку они - внешние выразители присущего существительному грамматического значения "предметности". Другими словами, только наличие в слове грамматического значения "предметности" делает это слово существительным, но о наличии в слове этого значения мы не можем узнать иначе, чем через посредство определенных внешних выразителей этого значения, т.е. через посредство присущих существительному формальных (морфологических и синтаксических) свойств. Так, русское слово "доброта" является существительным потому, что в отличие от слов "добрый", "добреть" и т.п. оно обладает грамматическим значением "предметности", но о том, что оно обладает этим значением, мы знаем благодаря его суффиксу, его связи с категориями падежа, числа и рода, его роли подлежащего или дополнения и т.д.
Отсюда очевидно, что неправ Брендель, который утверждает, что принадлежность слова к существительным (или к другой части речи) совершенно не связана с его морфологическими или синтаксическими свойствами и основана только на значении этого слова. Отрывая грамматическое значение существительного от его морфологических и синтаксических свойств, он игнорирует природу грамматического значения. Значение "предметности" и морфологические и синтаксические свойства существительного - это разные стороны одного целого. У Брендаля значение существительного - это логическое понятие, т.е. нечто, лишенное языковой специфики.
С другой стороны, поскольку как морфологические, так и синтаксические свойства существительного выявляются в равной мере лишь внешними выразителями значения "предметности", очевидно, что вовсе не обязательно в каждом отдельном случае наличие как морфологических, так и синтаксических показателей. Очень часто один морфологический показатель (например, суффикс, характерный для существительного в словах "доброта", "красота", "высота" и т.д.) заставляет осознать слово как существительное. Однако не менее часто (особенно в языках аналитического строя) одна синтаксическая функция слова заставляет осознать его в данном контексте как существительное (например, английское good в словосочетании for his good "для его пользы", но сравни a good wife "хорошая жена"). поэтому, если бы в каком-либо языке морфологические показатели вообще отсутствовали, существительные были бы в нем все равно существительными, т.е. обладали бы грамматическим значением "предметности" (хотя возможно и совпадали бы в ряде случаев по своему звуковому составу с другими частями речи, как английское good "польза" совпадает с good "хороший" и т.д.). Таким образом, грамматическое значение существительного, с одной стороны, и морфологические и синтаксические особенности существительного - с другой - это признаки отнюдь не равноправные.
Грамматические значения, подобные тому, которое обнаруживается в существительном, обнаруживаются в некоторых других частях речи - в глаголе, прилагательном и наречии. Мы не будем рассматривать их в подробности. Они уже были не раз описаны. ТаК, очень тонкий анализ их есть у А.М. Пешковского [7]. Отметим только, что значения "глагольности", "прилагательности" и "наречности" (если так можно выразиться) - это все же нечто типологически отличное от значения "предметности" (или "существительности"), поскольку последнее непроизводно от других грамматических значений, тогда как значения "глагольности" и "прилагательности" производны от значения "предметности", т.е. предполагают определенную отнесенность к существительному, а значение "наречности" производно от значений "глагольности" и "прилагателности", т.е. предполагает определенную отнесенность к глаголу или прилагательному. Поэтому, хотя основание, по которому прилагательное, глагол и наречие выделяются в особые части речи, сходно с основанием, по которому выделяется существительное, оно не совсем тождественно ему.
Но проблема частей речи была бы все же совсем простой, если бы различия между основаниями, по которым выделяются отдельные части речи, исчерпывались этим. По-видимому, однако, они этим не исчерпываются. Как это ни неприятно для грамматистов, ищущих в частях речи во что бы то ни стало последовательности и стройности или "системы", некоторые части речи явно объединяются не единым грамматическим, а единым лексическим значением.
Типичной частью речи такого рода является, конечно, числительное. В противоположность тому, что имеет место в отношении существительного, прилагательного, глагола и наречия, числительное осознается как числительное не потому, что ему свойственно особое грамматическое значение "числительности", о котором мы узнаем благодаря его морфологическим и синтаксическим свойствам, являющимся внешним показателем этого грамматического значения, но потому, что оно имеет своим лексическим значением число. Естественно поэтому, что между лексическим значением числительного и его принадлежностью к числительным как части речи не может быть такого противоречия, какое может быть в существительном между его "непредметным" лексическим значением качества, действия, отношения и т.д. и его грамматическим значением "предметности" (например, в словах "доброта", "хождение", "равенство" и т.п.). Числительное - это всегда слово, которое обозначает число. И именно потому, что его значение как части речи есть в то же время его лексическое значение, определить это значение не представляет никакого труда. Оно есть число.
Морфологические и синтаксические особенности числительного уже потому не являются показателем грамматического значения данной части речи, что они в нем даже и не обязательны. Слово, обозначающее число, может и не обладать морфологическими или синтаксическими особенностями, отличающими его от существительного или прилагательного. Если же оно ими и обладает, то эти особенности могут быть так же невелики, как особенности одной из лексических группировок существительных, - например, существительных, являющихся названием вещества, и т.п. Почему же, спрашивается, эти последние не выделяются в особую часть речи, а числительные выделяются? Потому ли, что в случае числительного эти особенности все же больше? Нет, не потому, конечно, так как никакого мерила величины этих особенностей нет. Причина того, что числительное выделяется в особую часть речи, тогда как другие группировки слов, объединенные общим лексическим значением и более или менее значительными морфологическими и синтаксическими особенностями, не выделяются в особые части речи, заключается, очевидно, в том, что в случае числительного группировка, объединенная общим лексическим значением и более или менее значительными синтаксическими особенностями, перекрывается группировками, объединенными общим грамматическим значением: среди числительных возможны и существительные, и прилагательные, и наречия (а в принципе возможны и глаголы, например, типа "удвоить" и т.п.), и, следовательно, числительные не часть части речи, а нечто, перекрывающее другие части речи, т.е. группировка такая же первичная, как другие части речи, хотя и отнюдь не соотносимая с ними как член деления одного понятия.