Филон Александрийский дал личностное понимание Бога. Характеристика Бога как личности была существенным шагом вперед в направлении формирования христианского мировоззрения, но еще оставалась проблема понимания преодоления пропасти между Богом и миром. Необходимо было ввести опосредующие силы. Для этой цели Филон использует одно из центральных понятий античной философии — понятие Логоса. Так же как и в античной философии, Логос — это мировой порядок, красота и гармония. Это закон, приводящий все разнообразие вещей к единству. Но в отличие от античной философии, Логос у Филона выступает как сотворенный Богом дух, который первоначально есть божественный разум. В представлении Филона о Логосе недоставало лишь отождествления его с мессией — Христом. Логос, отождествленный с Христом, появится вскоре после смерти Филона в Евангелии от Иоанна: "Вначале было Слово (в греческом подлиннике Логос) и Слово было у Бога и Слово было Бог" (Ион,1,4). Таким образом, возникает версия, что извечно существовавший Логос воплотился в Иисуса Христа. Иисус Христос интерпретируется как Бог, но понятие "Бог" — не тождественно понятию "Христос". Между ними существует известное различие, ибо иначе трудно понять смысл земного существования Логоса, его цель и назначение в мире. Бог-Отец невидим, а Логос-Сын должен воплотиться среди людей, чтобы те через него узнали об Отце. Логос Филона как посредник "не изначален, как бог, не рожден, как мы, но он посредине этих крайностей, совпадая с обеими"1. Он, с одной стороны, для людей есть отражение трансцендентного бога, а с другой — делает возможным отражение людей для бога. В одном случае он есть эманация божества как у стоиков, в другом — он в духе платоников является творением бога.
Настроение части высших слоев римского общества, оказавшее немалое влияние на формирование и развитие христианской идеологии, нашло яркое выражение в сочинениях Луция Аннея Сенеки. Сенека был стоиком — представителем философской школы, от которой многое позаимствовал живший несколькими десятилетиями ранее Цицерон. Тем более характерно различие в политических взглядах этих двух крупнейших представителей римской философской мысли. Цицерон выступал за активное участие в общественной жизни. Его волновали политические конфликты и столкновения в столице и на окраинах государства, он выдвигал определенную программу переустройства республики. Обширная переписка Цицерона наглядно свидетельствует, сколь бурно он реагировал на текущие политические события. До нас дошло большое количество сочинений Сенеки, в том числе и его письма. Хотя Сенека был воспитателем будущего императора Нерона и даже одно время стоял у кормила власти, он не проявлял ни малейшего желания участвовать в политической жизни. Он заявлял, что вести судебные процессы, участвовать в политических интригах и писать прошения — худшая участь для человека. Мудрец, хоть и обязан трудиться для родины, но должен стремиться лишь к самоусовершенствованию, размышлять о божественном и вести тихую, созерцательную жизнь. Даже в ранних произведениях Сенеки, в его "Утешениях", провозглашается бренность земной жизни и настойчиво проводится мысль о том, что смерть является величайшим благом. Он заявляет, что умершие праведники возносятся на небеса и ведут там блаженное существование. Основа человеческой мудрости в этом бренном мире, единственное средство жить счастливо — это покорность судьбе. Борьба против ее превратностей — дело, не достойное истинно мудрого человека. Только повиновение судьбе порождает невозмутимость духа, совесть, нравственные нормы, общечеловеческие ценности. Утверждение общечеловеческих ценностей зависит не от государственных требований, а всецело от общительности. Под общительностью Сенека понимает признание единства человеческой природы, взаимную любовь, всеобщее сострадание, заботу каждого человека о других, ему подобных, независимо от социального положения. Сенека в качестве нравственного императива признал "золотое правило морали", которое звучало следующим образом: "Обходись со стоящим ниже так, как ты хотел бы, чтобы с тобою обходились стоящие выше"1. Христианству были созвучны постулаты Сенеки о скоротечности и обманчивости чувственных удовольствий, необходимости заботы о других людях, самоограничении в пользовании материальными благами, недопущении разгула страстей, гибельных для общества и человека, скромности и умеренности в повседневной жизни. Также соответствовали христианскому "духу" и сформулированные Сенекой принципы индивидуальной этики. Личное спасение предполагает строгую оценку собственной жизни, самоусовершенствование, обретение божественного милосердия.
Более всего христианство заимствовало от иудейской религии. После смерти и воскресения Иисуса Христа в Иерусалиме осталась община его последователей во главе с апостолом Петром. Помимо нее к 60-м годам I в. на территории Палестины существовало еще несколько раннехристианских общин. Их наличие на данной территории подтверждено данными науки. В 1947 г. недалеко от Мертвого моря (район Вади-Кумран) ученые обнаружили древние свитки, ставшие известными мировой общественности под названием Кумранских рукописей. Эти рукописи рассказали о поселении иудаистской секты эссе-нов, которая по многим положениям вероучения и культа, а также образу жизни была близка к христианству. Общность мировоззренческих принципов у эссенов и первоначальных христиан прослеживается в мессианстве — ожидании скорого пришествия Учителя праведности, в эсхатологических (от греч. eschatos — последний, учение о конце мира) представлениях, в истолковании идеи греховности человека, в обрядности, в организации общин и отношении к собственности. Археологические раскопки в местах находок кумранских свитков показали, что здесь был центр эссенов. Подтверждается общность имущества у обитателей Кумрана. Мы узнали также, что один из вождей общины — Наставник справедливости — был казнен еще до римского завоевания в 63 г. до н. э. нечестивым первосвященником, и что эссе-ны верили во вторичное появление этого наставника именно в день падения Иерусалима. Эти верования были распространены в явно нехристианской среде. Однако именно в них содержится наиболее важный элемент легенды об Иисусе.
Без уяснения тесной связи с иудаизмом многое в христианстве будет выглядеть непонятным. Христианство возникает как секта иудаизма. Оно ставит перед собой задачу очистить иудаизм от "вредных" наслоений, которые привнесли в него книжники и фарисеи, превратившие живое учение в систему косных и автоматических ритуальных действий. Для книжников и фарисеев буква закона была дороже его сути. Христианское учение развивается в полемике с иудаистскими книжниками и фарисеями, хотя поначалу не претендует на что-то принципиально новое. Вместе с тем в Евангелиях довольно четко обозначена линия противопоставления нового учения иудаизму. Эта линия уже отчетливо обозначена в знаменитой Нагорной проповеди Иисуса Христа. Проповедь необычна не только по своей сути, но и по форме. Учитель противопоставляет свое понимание нравственной нормы, долга и счастья всему, что было до Него. Однако он не отменяет, неуничтожает старое, а как бы углубляет и развивает его. Именно чувствуя свою связь со всей многовековой традицией, верность ее духу, он мыслит себя самого как ее продолжателя, Творца, а не слепого раба, и выступает от имени всего лучшего, что охраняет традиция, от имени ее святыни, ее Бога. Верность этой святыне дает Ему внутреннее право отождествлять себя с ней. И он решительно противопоставляет себя букве закона. Через всю проповедь проходит, как рефрен: "Сказано в законе, а Я говорю вам...".
Основное направление в христианском переосмыслении иудаизма состоит в углублении содержательного нравственного начала религиозного учения, в утверждении ведущей роли принципа любви. "Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас." (Мф. 5.44). Нагорная проповедь — это, по существу, словесная икона, не норма, а идеал. Начинается она с "заповедей блаженства". Познавшим блаженство оказывается вовсе не тот, кто достиг "благ земных", а скорее совсем наоборот, тот, кто понял их незначительность, недостаточность и полюбил нечто большее.