Смекни!
smekni.com

Этнография религии Легенды о возвращении из загробного мира (стр. 1 из 6)

Этнография религии. Легенды о возвращении из загробного мира (по восточнославянским материалам)

Криничная Н. А.

Легенды о возвращении человека (чаще: его души) из загробного мира - одна из разновидностей цикла нарративов, повествующих о посещении визионером "того света". Возможность такого путешествия, по народным верованиям, обусловливается состоянием обмирания, т.е. временного выхода души из тела, который имеет разные градации в промежутке между жизнью и смертью. В легендах о посещении потустороннего мира повествуется о том, как человеку удается попасть в запредельное инобытие, совершить по нему своего рода экскурсию и, получив временную отсрочку от смерти, возвратиться в мир живых, чтобы поведать людям об увиденном там, либо услышанном с назидательной целью - воспользоваться оставшимся сроком жизни для спасения души. "Ядро" этих легенд определяется "бродячим" сюжетом, известным в различных этнокультурных традициях, имеющим многочисленные варианты и версии, равно как и разные формы бытования: устную, рукописную, книжную. Структура основанных на этом сюжете текстов легко расчленяется на составляющие мотивы, каждый из которых, варьируясь, может занять в том или ином рассказе либо превалирующее, либо периферийное положение, а то и вовсе отсутствовать.

Легенды о посещении "того света" неоднократно оказывались в поле зрения исследователей, одни из которых называли их "обмираниями", другие - "видениями". В первом случае акцент делается на переживании визионером состояния временной смерти, во втором - на созерцании им картин загробного мира.

В восточнославянской фольклористике эту тему открыли Н. И. и С. М. Толстые. В получившей известность статье "О жанре "обмирания" (посещения того света)" (Толстые 1979: 63 - 65) исследователи рассмотрели два полесских текста "обмираний". Определив их место в системе других фольклорных жанров, авторы выявили их композицию и структурные особенности, выделив 1) заставку: предуведомление о предстоящем обмирании, 2) основной текст: путешествие по загробному миру, 3) концовку: пробуждение от сна и возвращение к жизни, рассказы об увиденном и запретах на этот счет. Вопросы же о мотивировках отсрочки смерти, о способах возвращения к жизни и сверхзнании, полученном "там", не поднимались.

Статья Н. И. и С. М. Толстых стимулировала дальнейшее собирание и публикацию подобных произведений, их комментирование и анализ (Гура и др. 1983: 70, 71; Лурье и др. 1994: 22 - 26; Толстая 1999: 22, 23; Добровольская 1999: 23, 24).

Подводя некоторые итоги предпринятым в этой области разысканиям, СМ. Толстая пишет: "Рассказы такого рода не раз привлекали внимание собирателей, но предметом специального изучения пока что не стали ... хотя некоторые [их] особенности заметны даже на том скудном материале, который уже введен в научный оборот" (Толстая 1999: 22).

Рукописная нарративная традиция, связанная с легендами "визионерского" цикла, представлена публикацией текстов, их комментариями и анализом в статьях И. М. Грицевской, А. В. Пигина, акад. Н. Н. Покровского, Е. М. Юхименко (Грицевская и др. 1993: 48 - 68; Пигин 1994: 68 - 71; 1997: 551 - 557; 2000: 216 - 222; Пигин и др. 2003: 129 - 138; Покровский 1997: 39, 40). Рассмотрение устных легенд о посещении "того света" в соотнесении с рукописной и книжной традициями предпринято в одной из глав недавно вышедшей книги автора этих строк (Криничная 2004: 220 - 293).

Аналогами интересующих нас восточнославянских легенд служат средневековые европейские "видения", сложившиеся в самостоятельный литературный жанр, который имеет фольклорные истоки. Анализ этих произведений принадлежит акад. А. Н. Веселовскому, А. Я. Гуревичу, Б. И. Ярхо и другим исследователям (Веселовский 1866: 152 - 209; Гуревич 1977: 3 - 27; 1981: 176 - 239; 1982: 348 - 358; 1989: 94 - 110; Ярхо 1989: 18 - 77 и др.).

Однако ни в одной из названных работ легенды о возвращении из загробного мира не стали предметом специального исследования.

Цель этой статьи - на основе текстологического анализа всей совокупности легенд, в которых достаточно репрезентативно представлен мотив возвращения обмиравшего из загробного мира, выявить круг религиозно-философских взглядов русского народа, связанных с обозначенной тематикой. Речь идет о концепции, предполагающей взаимообусловленность состояния миров - "того" и "этого", об осмыслении человеческого бытия как подготовки к инобытию. В этой связи закономерна постановка вопросов о предпосылках и целях отсрочки смерти визионера, о способах его возвращения к земной жизни, о последствиях посещения "царства теней" как для самого обмиравшего, так и для социума, к которому он принадлежит. Предполагается так же осветить и некоторые проявления взаимодействий языческих и христианских элементов в рамках единого сюжета, пульсирования архетипов в непрерывающейся традиции изображения контактов между мирами.

Названные легенды необходимо рассмотреть в соответствующем фольклорно-этнографическом и культурно-историческом контексте с привлечением духовных стихов, а также произведений апокрифической, агиографической, святоотеческой литературы и, разумеется, текстов самого Св. Писания, где обнаруживаются мотивы, сходные с устойчивыми компонентами исследуемых нарративов.

Отсрочка смерти

Возвращение визионера из загробного мира обусловлено в первую очередь тем, что он попадает туда живым. Это со всей очевидностью следует из русской легенды, где визионер норовит пройти в мир теней во плоти, заслужив справедливый упрек со стороны привратников: "Нет, суды не входят в телесах*" (Виноградов 1923: 312). Живым аналогичный персонаж предстает на "том свете" и в украинской легенде: "А чего ты сюда пришел, не умерший" (Толстая 1999: 22. N 4). В белорусской легенде не преминут сказать обмершему: "... тебе еще нельзя тут быть" (Гура и др. 1983: 70). То же наблюдается и в рукописной традиции. Обитатели загробного мира не признают визионера принадлежащим к сонму усопших: "Ты не совсем еще пришла сюда" (Грицевская и др. 1993: 57). Мало того, они даже торопят обмершего с возвращением, поскольку есть опасность, что люди на земле могут похоронить его тело, пока связанная с ним душа находится здесь. "Опоздаем, раба Божия Агриппина, и - чего доброго - схоронят тебя заживо: тогда за тебя на нас спросится" (Азбелев 1992: 351. N 236), - беспокоятся ангелы-хранители, водившие обмершую по загробному миру. В белорусской легенде приводится мотивировка неминуемого возвращения визионера на белый свет: "Чего ты сюда попал! Тебе еще рано" (Гура и др. 1983: 71). Такой же смысл имеет подобная мотивировка и в болгарских нарративах: обмершим еще "не пришло время идти туда", т.е. они не исчерпали отведенный судьбой срок (дни, недели, годы), не достигли положенного предела земной жизни: "... у нее еще оставались дни на земле" (Тодорова-Пиргова 1999: 26. N 4). Или: "Уходил, уходил, но вернулся после, потому что время его еще не пришло" (Там же: 25. N 3). Как вытекает из анализа апокрифов Древней Руси, именно это обстоятельство послужило причиной возвращения к жизни и пророка Исайи: "И сказал мне [ангел]: "Вернись в одежду [плоть] свою, пока не истекут твои дни. Тогда придешь ко мне сюда"" (Милъков 1997: 96).

Легенда о человеке, который угодил в загробное царство ранее установленного срока, была распространена уже в I-II вв. Она обнаруживается в произведениях Плутарха, Лукиана, а в V в. - в сочинениях христианского автора Августина. Так, Клеодем (в сатире Лукиана), не исчерпавший на земле положенного срока, был по ошибке доставлен через какую-то пропасть в Аид вместо кузнеца Демила, жившего уже сверх отведенной меры. Когда проводник представил Клеодема властителю царства мертвых Плутону, тот сказал: "Его пряжа еще не закончена, так что пускай уходит". При этом он велел привести сюда кузнеца Демила, который "живет уже сверх веретена". Здесь опять-таки имеет место осмысление времени и судьбы как кудели на прялке или ткани на станке богов (Криничная 2000: 87 - 113). По приказу Плутона ошибка была исправлена: Клеодема возвратили на землю, тогда как кузнец Демил немедленно умер (Лукиан 1955: 205).

Здесь напрашивается сравнение с соответствующими стихами из поэмы Данте, вобравшей в себя всю совокупность мотивов, входящих в западноевропейскую нарративную традицию "визионерского" цикла:

Он начал: "Что за рок тебя подвиг

Спуститься раньше смерти в царство это?

И кто, скажи мне, этот проводник?"

"Там, наверху, - я молвил, - в мире света,

В долине заблудился я одной,

Не завершив мои земные лета".

Данте. Божественная Комедия: Ад. XV. 46 - 51.

Так для чего же при наличии строгих правил коммуникаций между мирами, несмотря на запреты и преграды, живые все-таки могут оказаться в царстве мертвых? Надо полагать для того, чтобы обмершие воочию узрели наглядно-чувственные картины блаженства праведников и мук грешников, воплощающие идею загробного воздаяния, и напомнили людям о неизбежности посмертного суда: "Ты видела, что я тебе показал, так все опиши людям, потому что человеческие души проходят через эти мытарства" (Лурье и др. 1994: 25. N 1).

Предполагается, что визионер, побывавший в загробном мире, сможет на конкретных примерах доходчиво объяснить своим сородичам и соседям, что земное бытие всего лишь подготовка к инобытию, где каждому воздастся по делам его. Услышанное непосредственно от очевидца должно, по промыслу Господнему, подвигнуть грешные души на покаяние, без которого не будет спасения: "Скажи своим на селе, что все они забыли Меня. Если не покаются, все погибнут. ... Всем скажи, чтобы каялись" (Шевченко 1999: 28). Согласно этому рукописному тексту, более христианизированному по сравнению с устными легендами, Господь в знак подкрепления своего наказа-предупреждения обещает визионеру послать людям знамение в виде трех сильных громовых ударов, грозя в случае, если это не возымеет надлежащего действия, покарать их моровой язвой, от которой умрут "скорой смертью" вначале младенцы, потом скот и, наконец, взрослые люди. В украинской легенде некий старец, который водил визионера по загробному миру, показав ему вначале сад, "та такый же гарный", а затем и "провалы", где погибают грешники, велит ему возвратиться на белый свет и рассказать людям об увиденном, чтобы они каялись и давали нуждающимся "що мають, як одежду, як от там все-все-все добро" (Ястребов 1896: 156), т.е. подавали бедным милостыню. В ней, как и в покаянии и искуплении грехов, христианское сознание усматривает средство спасения. Требование проповедовать в народе "откровение", исходящее от божественных сил, выражено в рукописных "видениях" в семантической формуле, варьирующейся в известных пределах: "чтоб он, Пашко, сказал в мире"; "велела ей ... сказывать православным"; "сказать в народе ..."; "чтоб он ... объявил во весь народ, всем крестьянам"; "чтоб в народ об оном объявить" (Ромодановская 1996: 151).