Таких “чико-омбре” было много. Лучшим снайпером у сандинистов был 12-летний Хосе Кастильо. Сначала он был разведчиком, но в бою у Тельпанека был ранен в ногу и охромел. Тогда Хосе стал снайпером.
Подростки приходили даже из-за границы. Прославившийся храбростью “чико-омбре” Хуан Альберто Родригес пробрался к Сандино из Гондураса. Ему тогда было 12 лет. Сандино пытался отправить мальчишку домой, но ничего не вышло. Тот сам раздобыл себе оружие, убив морского пехотинца – и доказал таким образом свое право быть партизаном.
Еще армию Сандино звали “армией поэтов”. Любимым занятием сандинистов было соревнование в чтении стихов Рубена Дарио. Дарио – это гений, гордость маленькой Никарагуа. Рубен Дарио был великий новатор, в начале ХХ века он изменил лицо не только никарагуанской, не только латиноамериканской, но вообще всей испаноязычной поэзии. Пабло Неруда писал: “Без Дарио латиноамериканцы вообще не умели бы говорить”.
Сандино любил стихи Дарио до безумия – и считал, что должен всех ознакомить с ними. Когда герильерос занимали селение или город, обязательным элементом пропаганды было чтение стихов Рубена Дарио.
Особенно любили сандинисты, понятно, те стихи Дарио, которые были официально запрещены, – за “подрывную направленность”. Например, “Рузвельту”:
США, вот в грядущем
захватчик прямой
простодушной Америки нашей, туземной по крови...
Ты прогресс выдаешь за болезнь вроде тифа,
нашу жизнь за пожар выдаешь,
уверяешь, что, пули свои рассылая,
ты готовишь грядущее.
Ложь!
Можно представить себе, с каким злорадным удовольствием декламировали сандинисты финальные строки этого стихотворения:
Берегись Испанской Америки нашей – недаром на воле
бродит множество львят, порожденных Испании львом.
Надо было бы, Рузвельт, по милости господа бога,
звероловом быть лучшим тебе, да и лучшим стрелком,
чтобы нас удержать в ваших лапах железных.
Правда, вам все подвластно, но все же неподвластен вам бог!
У сандинистов были “лучшие чтецы” такого-то стихотворения и “лучшие чтецы” такого-то. Выходил один – и читал стихотворение Дарио, посвященное Хуану Рамону Хименесу с такими вот горькими строками:
Иль нас отдадут свирепым варварам в мученье?
Заставят нас – миллионы – учить английскую речь?
Иль будем платить слезами за жалкое наше терпенье?
Иль нету рыцарей храбрых, чтоб нашу честь сберечь?
Потом выходил другой партизан – и читал пламенное стихотворение “Лев”:
Народ разбил свои оковы вековые;
всесильный, как поток, и мощный, как титан.
Бастилию он сжег; пожары роковые
поет труба; сигнал к спасенью мира дан.
Рыча и прядая, спускается с высот
лев – Революция, как ветер очищенья,
и щерит пасть свою и гривою трясет.
Впрочем, сам Сандино больше всего любил декламировать “Литанию Господу нашему Дон-Кихоту”:
Царь славных идальго, печальных властитель,
исполненный мощи сновидец-воитель,
увенчанный шлемом мечты золотым;
на свете никем еще не побежденный,
фантазии светлым щитом охраненный.
Ты сердцем – копьем необорным – храним.
Похоже, Сандино чувствовал какое-то внутреннее родство между собой и Дон-Кихотом. Это замечали и другие. Американец Леджен Камминс, когда захочет уязвить в своей книге об интервенции США в Никарагуа лидера сандинистов, назовет его “Дон-Кихотом на осле”. А спустя 40 лет тот же образ – образ Дон-Кихота – придет на ум Че Геваре, когда он, оправляясь в свою последнюю герилью в Боливию, напишет в прощальном письме: “Мои ноги уже чувствуют бока Росинанта...”
Не сумев разгромить и тем более “поймать” Сандино, оккупанты стали делать одну ошибку за другой. Отчаявшийся посланник США в Манагуа Эберхард даже предложил Вашингтону официально объявить сандинистам войну – после этого можно было ввести в Никарагуа хоть 100, хоть 200 тысяч солдат. Госдепартамент обдумал это предложение и ответил: объявлять Сандино войну нельзя, потому что это означает признание сандинистов воюющей стороной, а не “бандитами”.
Американцы перешли к тактике “выжженной земли” в партизанских районах. По малейшему подозрению в сочувствии к Сандино людей расстреливали. В северных районах крестьянам отрубали руки – чтобы они не могли держать оружие. Только за первый год боев американцы полностью сожгли и разрушили 70 сел.
Измотанные в боях, постоянно терпящие поражение, в атмосфере всеобщей ненависти “маринерз” постепенно теряли человеческий облик, превращались в садистов. В 1933 году тогдашний президент Никарагуа Сакаса передаст США длинный список задокументированных военных преступлений американских солдат – с просьбой “хоть кого-то наказать”, чтобы успокоить общественное мнение в Никарагуа. Американцы никого, естественно, не наказали.
В списке Сакасы были такие, например, имена и факты:
Лейтенант морской пехоты Мак-Дональд. Сжег заживо в Сан-Рафаэле-дель-Норте вместе с домом семью из 8 человек, в том числе 6 детей;
Лейтенант Стюарт. Расстрелял из пулемета в Ла Конкордии 23-летнего Эдуардо Сентено; у живого еще Сентено отрезал уши и привязал к хвосту своей лошади – как трофей;
Лейтенант Ли. У крестьянина Сантоса Лопеса отобрал пятимесячного ребенка, побросил младенца в воздух и “поймал” на штык. У крестьянки Мануэлы Гарсия отнял двухмесячную девочку и, схватив за ножки, разорвал пополам;
Рядовой Фелипон. В Сан-Рафаэле-дель-Норте утопил годовалого мальчика только за то, что того звали Аугусто, как Сандино. В селении Ла Пинтада ножом вспорол грудь 12-летнему подростку, вырвал у него сердце – и бросил собакам;
Рядовой Мартин. Застрелил в Манагуа пятилетнего ребенка – просто так, для развлечения. (Впрочем, рядовой Мартин недолго прожил после этого. Сосед убитого мальчика, 12-летний Дуино, выследил Мартина и однажды в ресторане, на глазах у всех, убил ударом в грудь заточкой. Весь ресторан сделал вид, что ничего не произошло и никто ничего не видел. Дуино ушел в горы, к сандинистам.)
В результате армия Сандино выросла до 2 тысяч человек и до конца боев, несмотря на потери, численность ее не снижалась. Партизан было бы еще больше – их ограничивала нехватка оружия и боеприпасов.
Американцы объявили за голову Сандино награду в 100 тысяч долларов. Предателей среди партизан не нашлось.
“Маринерз” и “национальная гвардия” обычно не брали пленных. Но вскоре от простого расстрела они перешли к изощренным вариантам казни. Например, “корте де кумбо” – пленного привязывали к дереву и затем сильным ударом мачете сносили верхушку черепа; “корте де чалеко” – пленному отрубали обе руки, вспарывали живот, а затем отрубали голову; “корте де блумер” – пленному отрубали руки и ноги и оставляли умирать от потери крови.
Сначала Сандино отпускал пленных (не таскать же их за собой!), но, узнав о зверских казнях своих товарищей, приказал пленных расстреливать. Он провозгласил также своим врагом все американские компании и их служащих. Потери американцев резко возросли. Среди них началась паника.
Никогда раньше в Никарагуа американские компании не трогали. Венесуэльский генерал Рафаэль де Ногалес, наблюдавший как-то войну между либералами и консерваторами в Никарагуа, обратил внимание, как тщательно воюющие стороны старались не навредить своими действиями американской “Куямель фрут компани”. Баржи с бананами “Куямель фрут” спокойно пересекали линию фронта, рабочих с плантаций “Куямель” ни одна из сторон не призывала в армию...
Сандино эту традицию нарушил. В городе Кабо-Грасиас-а-Дьос он разрушил, сжег и взорвал все имущество американских фирм, а заодно и частные владения американцев. 17 высокопоставленных служащих “Юнайтед фрут” и “Стимшип компани” были расстреляны. Сандино полностью разгромил рудники и лесозаготовки американских компаний “Фрайберг мэхогани”, “Менгал компани”, “Брэгменс блафф ламбер компани”, “Отис мануфекчуринг” и других. Американцы побежали из Никарагуа. Командование было вынуждено оттянуть часть “маринерз” из зоны боев в глубь страны – для охраны американской собственности.
Но это не помогло. В начале октября 1932 года колонна сандинистов под командованием генерала Умансора развернула наступление на Манагуа и захватила город Сан-Франсиско-дель-Каринсеро в трех часах пути от столицы. В Сан-Франсиско, на берегу озера Манагуа, многие американцы (в том числе и офицеры морской пехоты) скупили дома и участки – и превратили город в курорт. Теперь они всего этого лишились.
США явно проигрывали необъявленную войну.
А тут еще стали нарастать внешнеполитические проблемы. О Сандино с восторгом писали в европейских газетах. Анри Барбюс назвал его “генералом свободных людей”, Ромен Роллан – “героем”. Во всей Латинской Америке прославляли Сандино. Когда в 1928 году новоизбранный президент США Гувер совершал поездку по странам Латинской Америки, его везде встречали многочисленные демонстрации солидарности с сандинистами, а в Аргентине на Гувера даже было совершено покушение.
В самих США все больше людей протестовало против войны в Никарагуа. Всеамериканская антиимпериалистическая лига пикетировала Белый дом, требуя вывести из Никарагуа войска. Правительство посадило в тюрьму 107 членов Лиги, но протесты не прекращались. Возник даже “Чрезвычайный комитет по обсуждению политики США в Никарагуа”.
В крупнейших газетах и журналах обозреватели язвительно спрашивали правительство: а что это мы делаем в Никрагуа? Известный политический обозреватель Хейвуд Браун прославился статьей, в которой издевательски осведомлялся, почему правительство посылает войска для “защиты американской собственности” в Никарагуа, но не посылает в Монако? – ведь в казино Монако американцы теряют гораздо больше собственности. И если в Никарагуа “маринерз” для того, чтобы ловить “бандитов”, то зачем ездить так далеко? – Чикаго гораздо ближе.
Наконец, в Сенате США подняли вопрос, почему правительство ведет в Никарагуа боевые действия, в то время как решение о боевых действиях за пределами США может быть принято только Конгрессом США...