В работе62 совещания участвовали представители финляндской правящей элиты, которые оказались в меньшинстве и свою тактику защиты строили на апелляции к высочайшей воле российского государя. Больше всего их волновало то, чтобы финляндские представители власти попрежнему смогли передавать дела по управлению Финляндии лично царю, а не его министрам. Что касается63 позиции самого Н.Х.Бунге, то он не отрицал финляндской автономии, однако, не одобрял ее чрезвычайно широких размеров. В своем докладе о ходе работ Особого совещания Бунге подчеркивал: « Важно то, что государственная власть в своих действиях опиралась не на юридические, филологические или иные толкования исторических актов, а на существующие практические потребности и принимала меры, клонящиеся к благу государства. На «благо64 государства», по его мнению, действовало бы объединение финляндских торговых и промышленных интересов с общероссийскими, преобразование финляндского войска, что было возможно при распространении на Финляндию общеимперского законодательства. Однако Бунге прекрасно понимал разницу в методах проведения российской политики в Финляндии и Польше. «Внутренняя политика России относительно Финляндии должна быть иная, чем в отношении Польши и собственно для того, чтобы Финляндия не сделалась другим царством Польским, страною нам враждебной». Он стремился65 решить проблему российско-финляндских отношений правовым путем, путем создания общего для империи и княжества законодательства.
Выработанный Особым совещанием законопроект 17 марта 1895 г. был передан на рассмотрение Николаю II, однако российский император счел целесообразным не затрагивать вопрос об общем для империи и Великого княжества законодательстве «без особого на то Высочайшего повеления».
К вопросу о причинах наступления на финляндскую автономию66.
В финской историографии предпринятое имперским руководством в конце XIX начале XX наступление на автономные привилегии Финляндии сначала характеризовалось как "угнетение" (при этом выделяли два этапа: 1899-1905 гг "первый период угнетения", 1908-1917 гг. "второй период угнетения"), затем это явление предпочитали называть "русификацией", наконец, в современных исследованиях часто употребляется понятие "унификация". 67 Причины упомянутого явления считаются дискуссионными.
В первые годы царствования Николая II развитие российскофинляндских отношений шло традиционным путем. Однако консервативный национализм постепенно превращался в официальное идеологическое направление Петербурга. При этом под консервативным национализмом мы подразумеваем стремление российской правящей элиты использовать идеологию национализма в качестве средства укрепления самодержавного режима с его традиционными институтами и ценностями. Тем не менее, не следует сводить все многообразие факторов, влиявших на финляндский курс самодержавия, только лишь к консервативному национализму.
Как показали работы финского историка Э.Пихкала, а также отечественных историков И.М. Бобович, Г.Д. Корнилова и Т.М. Китаниной, с конца XIX в. Великое княжество Финляндское превратилось в один из объектов экономического соперничества Германии и России. Германия стала главным конкурентом России на финляндском рынке.68 Еще с начала 90-х гг. она заняла здесь ведущее положение в импорте промышленной продукции. Постепенно Германия оттеснила Россию и в традиционно российской области экспорта — в зерновом экспорте. В 1910 г. удельный вес российских зерновых культур в хлебном импорте Финляндии составил примерно 36%, удельный вес немецких зерновых культур — 58%. 69 С 1907 г. Германия заняла первое место в общем товарообороте Финляндии.70 Германия являлась одним из крупнейших кредиторов Финляндии. Банкирский дом Ротшильда, Гамбургский банкирский дом «Галлер и сыновья», Дрезденский банк и др. активно участвовали в экономической жизни Финляндии. Задолженность финляндских акционерных банков немецким была на уровне 42% общей суммы займов за границей.71 Усиление экономического положения Германии в Финляндии настораживало российских предпринимателей и способствовало их натиску на имперское правительство с целью предоставления отечественному капиталу режима наибольшего благоприятствования.
Поскольку вытеснить германского конкурента из российской сферы влияния чисто экономическими средствами российской буржуазии не удалось, поэтому в обращение должны были вступить меры юридического и политического характера, призванные постепенно ликвидировать финляндскую автономию.72 В данном смысле ликвидация автономии Финляндии имела целью добиться вытеснения с финского рынка иностранных конкурентов и обеспечить господствующее положение на нем российским экспортерам.
Наряду с экономическими причинами изменения финляндского курса самодержавия в обстановке усиливающихся трений с Германией большое влияние на взаимоотношения России и Финляндии начал оказывать военно-стратегический фактор — обеспечение безопасности российской столицы. В 1898 г. германский рейхстаг одобрил Программу строительства военно-морского флота. Германия начала строить свой большой военный флот непосредственно в Балтийском море, в Кильской гавани. Финляндия с ее длинными побережьями слишком ясно стала превращаться в потенциальный плацдарм для нападения.73 Многие российские военные также полагали, что в случае германо-российского конфликта Швеция выйдет из состояния нейтралитета, вступит в войну на стороне Германии и попытается вернуть Финляндию. 74 С точки зрения финских историков Т.Полвинена, О.Сейткари и Р.Роппонена, военно-стратегический фактор являлся главной причиной «второго периода угнетения».75 Безопасность Петербурга требовала интеграции Финляндии в общеимперскую систему обороны.
Следует обратить также внимание на значение фактора «финляндского примера». Российские правительственные круги опасались не столько финляндского сепаратизма, сколько влияния примера Финляндии на другие части империи, в частности на эстонское национальное движение.76 Некоторые современники задавали вопрос: «Что если за «государством Финляндским» народятся княжества Эстонское и Ливонское, ... «гетманство» Укра>инское с особыми монетами, таможнями, почтами и финансами? ... В каком положении будет тогда оборона России от внешнего врага?»77
При этом российская и финляндская стороны вкладывали разное содержание в понятие «сепаратизм». Финляндцы не требовали расширения автономных привилегий. Они защищали то, что имело в силу, может быть, и излишней уступчивости со стороны российских властей в течение XIX в. Применяя терминологию А. Орриджа и К. Вильямса, в Финляндии в рассматриваемый период имел место "автономистский национализм".78 Российская же сторона истолковывала это явление как стремление к выходу из состава империи. Однако отчасти сами финляндцы были виновны в возникновении того понимания сепаратизма, какое бытовало в России. Финляндский народ принадлежат! к молодым и малым народам Европы со свойственным им «комплексом малой страны». Знаток финской действительности В.П. Семенов-Тян-Шанский обратил внимание на особенности финляндского мироощущения на рубеже веков, заметив, что у молодой финляндской нации инстинкт самосохранения своих традиций и культуры был доведен «до болезненных форм». «Типичным примером психологии малого народа может служить «очень легкий переход законной гордости за свои традиции и культуру в националистическое самомнение и нежелание соблюдать умеренность в отношениях с империей» 79,-писал В.П. Семенов-Тян-Шанский. К примеру, русские путешественники и представители власти с недоумением знакомились с финскими учебниками и финской прессой. Излагая прошлое Финляндии, учебники истории освещали все события со шведской точки зрения, сожалея о неудачах Швеции и радуясь ее успехам. Россия же всегда была представлена в невыгодном освещении. Все успехи русских объяснялись или случаем или подкупом.80 В феврале 1891 г. русские подданные, кроме евреев, получили право свободно приобретать в Финляндии недвижимое имущество и владеть им. В основном они приобретали дачные участки в Выборгской губернии. Российские дачники, среди которых были и влиятельные особы, сталкивались с препятствиями, которые устраивала на их пути финляндская администрация. Финляндские газеты печатали статьи с призывом беречь свою землю как «основу национальной самобытности, не продавать ее выходцам с востока, людям чужого, пришлого народа».81
«Националистическое чванство» — как справедливо заметил финский историк Т.Полвинен, — «отнюдь не является привилегией одних только великих держав».82 В усердии доказать свое право на самоуправление, в публичных проявлениях антирусских настроений, в утверждениях о «превосходстве» своей культуры жители княжества переходили разумную грань, давая оружие против себя в руки тем имперским кругам, которых явно не устраивало особое положение Финляндии.83 Отсутствие умеренности в высказываниях лидеров финляндского национального движения, нарочитый акцент на особой финляндской государственности давали повод российским чиновникам интерпретировать естественное стремление малого народа к обособлению, желание сохранить свои особые права и привилегии как преступный сепаратизм. Не случайно, в конце XIX в. среди правящей элиты империи все яснее звучало требование «вторичного завоевания» Финляндии, включавшее в себя постепенную ликвидацию автономных привилегий княжества, а также присоединение к России Выборгской губернии.84
Разработка и проведение нового курса в жизнь были связаны с именами финляндского генерал-губернатора Н.И. Бобрикова, министра стастсекретаря В.К. Плеве и военного министра А.Н. Куропаткина. Все они являлись сторонниками теории инкорпорированной провинции. При этом следует иметь в виду, что Н.И. Бобриков и другие теоретики и проводники нового курса, вероятно, не являлись фанатичными русскими националистами и искренне верили, что действуют не только во благо Российской империи, но и на благо Финляндии. В переписке между А.Н. Куропаткиным и Н.И. Бобриковым постоянно звучало напоминание о Польше. Творцы нового курса верили в то, что жесткие мероприятия в отношении финляндской автономии «устранят в будущем пролитие русской и финской крови» и спасут, не в пример Польше, «сотни жизней».85 Предложения Н.И. Бобрикова находили также самую теплую поддержку у Николая II. В одном из своих писем финляндскому генерал-губернатору российский император отмечал, что «вполне согласен с вашим (Н.И.Бобрикова И.Н.) взглядом и сожалею только, что он опоздал».86