Но решающим моментом литературной жизни первых лет революций был приход в ряды советской литературы лучших представителей старой интеллигенции. Так, вожди русского символизма, возглавлявшие его самые основные тенденции, — Брюсов , Блок , Андрей Белый, — сумели порвать со старым миром и приветствовали пролетарскую революцию. В. Брюсов вступил в коммунистическую партию, стал инициатором и руководителем большой культурной работы, принимал большое участие в литературном воспитании молодого поколения начинающих пролетарских поэтов. Рационалист и буржуазный индивидуалист в прошлом, Брюсов увидел в пролетарской революции осуществление исторического разума и воли, свершение мечтаний самых замечательных великих людей прошлых эпох. Все брюсовские пооктябрьские сборники стихов («Миг», «Дали» и др.) пронизаны мыслью о наследовании пролетарской революцией всей мировой культуры прошлых эпох. Однако образная, интонационная и ритмическая структура этих стихов перегружена старым символистским восприятием мира. Неразрешенное противоречие между революционным политическим сознанием и эстетику и поэтику символизма составляет подлинную трагедию последних лет творчества Брюсова.
Другой характер был присущ приходу к революции приходу А. Блока. Ненависть к мещанскому застою буржуазного общества, одушевлявшая творчество Блока в предреволюционную эпоху, помогла его приходу к Великой социалистической революции. В ней он увидел не только свершение мировых мистерий, предсказанных всей философией символизма, но и социальное возмездие ненавистному миру капитализма. Поэма Блока «Двенадцать» и явилась проклятием старому миру, гимном в честь революции, воспринятой в плане люмпенской стихии, но оправданной как разрушительная и очистительная сила. Образ «метели», как воплощение стихийной сущности революционного процесса, впоследствии был широко использован рядом советских писателей. Ни роли пролетариата, ни исторического смысла революции Блок однако не понял. Элементы мистики и мессианистического национализма отчетливо сказались и в «Двенадцати» (1918) и в «Скифах» (1918). И вскоре наступает разочарование Блока в революции. Суровое лицо гражданской войны и голода, реальные условия, в которых совершалась революция, пугали Блока, вызывали в нем настроения тоски и безнадежности. Во многом аналогичен и путь А. Белого, хотя в его принятии революции мистические ноты звучат значительно сильнее («Христос Воскресе» и «Рыдай буревая стихия»). От своих мистико-антропософских концепций Белый начинает освобождаться значительно позже в романах «Москва» и «Москва под ударом» (1926—1927) и в мемуарах о символизме «На рубеже двух столетий». Мемуары Белого посвящены предвзятой и ложной идее внутреннего сродства символистской культуры и социалистической революции. Зато другая тема этих последних произведений Белого — рабство научной мысли в буржуазном обществе, кризис индивидуалистического сознания — чрезвычайно сильно звучит в них. В этих мимуарах блестяще воспроизведена атмосфера буржуазно-интеллигентских салонов профессорской и литературной Москвы перед революцией.
Гораздо решительнее и органичнее вошла в революцию группа футуристов во главе с Владимиром Маяковским . Непосредственно после победы Октября футуристы начинают безоговорочно сотрудничать с советской властью, в частности организуя газету «Искусство коммуны» — орган ИЗО Наркомпроса. Нигилистический бунт футуристов против закостеневших буржуазных литературных традиций оплодотворяется позитивным революционным содержанием.
Послереволюционные поэмы В. Хлебникова . «Ладомир» (1923), «Ночь перед советами», «Ночной обыск» — это лучшие его произведения, и в значительной степени освобожденные от прежних формалистических тенденций. В творчестве В. Каменского этих лет особым подъемом выражен пафос народной крестьянской, «разинской» революции.
Но центральное место принадлежит, разумеется, В. Маяковскому. Ранние его бунтарские мотивы, призывы к мести и разрушению буржуазного общества, идейный разрыв со старым миром, звучавший во «Флейте-позвоночнике» (1915) и в «Облаке в штанах» (1915), антимилитаристические стихи времен мировой войны — все это подготовило прямой приход Маяковского к Пролетарской революпии. «Ода революции» и «Наш марш» — первые восторженные отклики Маяковского на победу пролетариата. В эпоху военного коммунизма началось превращение Маяковского из индивидуалистического бунтаря в самого замечательного поэта пролетарской революции. Его «Приказы по армии искусств», его стихотворные передовицы в газете «Искусство коммуны», несмотря на следы анархического бунтарства футуристов с их нигилистическим отрицанием искусства прошлого как «музейного старья» представляют собой яркие манифесты подлинно-революционного народного искусства. В 1918 появилась «Мистерия Буфф» — острая политическая сатира на буржуазный строй в форме массовой агитационной народной комедии. 1919 ознаменован в творчестве Маяковского исканием прямых форм обслуживания боевых задач революции средствами искусства: стихи и плакаты в «Окнах Роста». В 1920—1921 пишется поэма «150 000 000», характернейший памятник революционной поэзии периода военного коммунизма, своего рода героический эпос революции. Разработка форм ораторской и разговорной стиховой речи, патетические интонации поэта-трибуна, обобщенный гиперболизм образов — все это служит утверждению идей интернационализма, классовой ненависти, сочетающихся с едкой сатирой на буржуазную науку и искусство. Этот первый этап октябрьского творчества Маяковского оказал огромное влияние на дальнейшие пути советской поэзии. Идейный размах стихов Маяковского и отдельные черты его поэтики отчасти усвоило молодое поколение пролетарских поэтов, формировавшееся в эти же годы.
Это молодое поколение группировалось вокруг Пролеткульта , организованного в 1917 и возглавлявшегося А. Богдановым, В. Полянским , Ф. Калининым, В. Плетневым и др. Пролеткульт сыграл большую роль в собирании сил пролетарской литературы, имел целый ряд журналов — «Пролетарская культура», «Грядущее», «Горн» и т. д. Но в деятельности Пролеткульта, отразившей идеи Богданова с его «Всеобщей организационной наукой», был ряд существеннейших ошибок. Пролеткульт стремился обособить процесс выработки пролетарской культуры от конкретной социально-политической практики рабочего класса и советской власти. В многочисленных пролеткультовских «студиях» создавалась кастово-замкнутая атмосфера, в них выращивался своеобразный пролетарский «аристократизм»; в рядах пролеткультовцев широко распространены были идеи огульного отрицания ценности буржуазного культурного наследства. Эти пролеткультовские установки, в корне противоречившие ленинской концепции культурной революции, встретили резкий протест со стороны Владимира Ильича (см. составленный им проект резолюции для I Всероссийского съезда пролеткультов, происходившего в 1920).
В 1920 группа молодых поэтов вышла из Пролеткульта и создала в Москве группу «Кузница», в Ленинграде — «Космист». Тема революции — основная в творчестве этих поэтов (Кириллов, Герасимов, Гастев, Садофьев , Казин , Крайский, Князев, Обрадович, Александровский, Полетаев и др.). При различии индивидуальностей и дальнейших литературных судеб для всех этих поэтов характерны абстрактно-романтические гимны и оды в честь революции. Радостное сознание мощи победившего класса, идеи пролетарского коллективизма и индустриализма — таково основное содержание их творчества. Наряду с влиянием поэтики раннего Маяковского в этих стихах сильно звучат тенденции символизма с его отвлеченной «космической» образностью. Отвергая в своих декларациях роль буржуазного культурного наследия, поэты-космисты сами некритически поддвергались влиянию наиболее чуждого им по мировоззрению и художественному складу литературного направления начала XX в. Сыграв бесспорно положительную роль в начальном периоде развития советской поэзии, большинство пролеткультовских поэтов при переходе к нэпу переживает тяжелый идейный и художественный кризис. Отсутствие прочной связи с конкретными задачами классовой борьбы пролетариата не позволило поэтам «Кузницы» понять исторический смысл нэпа, воспринятого ими как торжество буржуазной стихии. Отсюда рост упадочных и пессимистических настроений (см. напр. поэму Герасимова «Черная пена», 1921).