Смекни!
smekni.com

Третья ракета (стр. 4 из 22)

- О, тоже неплохо! Медсанбат! Сестрички-лисички. Не хуже Емельяновны, - паясничает Лешка. Примерившись, он норовит выхватить из-под ножа командира горбушку, но Желтых бьет его по руке.

- А ну погоди! Порядка не знаешь.

Возле Люси, несмело переминаясь с ноги на ногу, стоит Попов.

- Товарищ Луся. Сильно тебя просить хочу, - говорит он и смолкает.

- Ну что, Попов, говорите.

- Жена письма не слал. Почему не слал - не знай Попов. Надо штаб документ пиши. Бумага печатку ставь.

- Послать запрос? - догадывается Люся.

- Вот, вот, запрос...

- Хорошо. Попрошу завтра в штабе. Скажите мне адрес.

Попов чешет затылок и вздыхает.

- Якутия. Район Оймякон...

- Боится, чтобы жена к шаману не перебежала... Пока он тут кукурузу ест, - подтрунивает Лешка.

Люся с обидой упрекает его:

- Ну что вы, Задорожный. Все с шутками.

- Жена нету ходи шаман. Шаман нету Якутия, - серьезно говорит Попов, делая ударение в слове "Якутия" на "и".

- Не слушайте его, Попов. Я все сделаю завтра, - просто обещает Люся и закрывает сумку.

- Ну, дочка, садись ближе, поужинай с нами, - приглашает ее командир.

Однако Люся поднимается с земли.

- Нет, нет, вы ешьте. Я уже...

Она берегся за сумку, и мне вдруг становится нестерпимо грустно оттого, что Люся вот-вот уйдет и я останусь в ожидании нового далекого вечера. Девушка спешит и старается на ходу закончить свои дела.

- Лукьянов, вы все болеете? А как у вас с акрихином? Весь выпили?

- Еще на два приема максимум, - тихо и тоже с затаенной грустью отвечает Лукьянов.

- Это мало. Возьмите еще немного. Только принимать регулярно. А то некоторые выплевывают...

- Ото! Из таких ручек выплевывать? - притворно удивляется Лешка. - Вот никакая холера не берет! А то из твоих, Синеглазка, ручек по килограмму этой отравы съедал бы. Ей-богу! Чтоб я сдох!

- Ох и весельчак же вы, Задорожный! Насмешник! - улыбается в темноте Люся.

Желтых тем временем раскладывает на палатке шесть ровных солдатских паек и, видя, что мы медлим, привычно покрикивает:

- Ну, чего ждете? Калача? А ну хватай, живо!

Задорожный огромной пятерней хватает горбушку, сразу надкусывает ее и, по-восточному скрестив ноги, усаживается возле палатки. Степенно берут по пайке Попов и Лукьянов, поудобнее устраивается на земле командир. Только мы с Кривенком неподвижно сидим на бруствере.

- Нечего дремать - суп остыл. Налегай, гвардия! Синеглазка, пожалуйста, ко мне, будем на пару, так сказать, есть и так далее, - с легкостью провинциального ухажера обращается Лешка к девушке.

Люся, однако, пробует его обойти.

- Нет. Вы ешьте, а мне еще в другой расчет, к Степанову нужно.

- Без тебя? Ни в жисть, - вскакивает и преграждает ей путь Лешка. - Ну хоть пробу снять. Одну ложечку...

Люсе, видно, совсем не хочется есть, но попробуй отвяжись от этого Лешки. Кривенок неподвижно сидит на бруствере и безучастно глядит, как распинается Задорожный. Мне тоже почему-то неприятно и уже хочется, чтобы Люся не послушалась Лешки и ушла. Но она не уходит. Лешка деликатно и уверенно берет девушку за узенькие плечи и подводит к своему месту возле палатки. Мне кажется, что она оттолкнет его нахальные руки, я уже хочу крикнуть: "Отвяжись, нахал!" - но Люся вдруг послушно и легко садится с ним рядом. Лешка доволен, он добился своего и, враз сменив притворно-ласковый голос на грубый, кричит в нашу сторону:

- Эй, Кривенок! Не ешь - дай ложку!

- Иди к черту, - бросает Кривенок и вытягивается на земле.

Я вынимаю из-за голенища ложку и протягиваю ее Люсе. Но Люсе она, конечно, не достается - Задорожный вырывает ложку из моих рук, а свою с нагловатой услужливостью сует девушке.

- Ну, я только попробовать, - смеясь и, кажется, довольная его вниманием, говорит Люся. - Раз вы такие гостеприимные...

- Мы? Го-го! Мы и самого румынского короля кукурузой накормили бы. Котелок бы облизал! - хвастает Задорожный.

Люся зачерпывает суп. Какое-то время все молчат, работая ложками, потом Желтых объявляет:

- А кулеш как будто ничего: есть можно... Ну, что там слышно в ваших медицинских тылах? - спрашивает он девушку. - Скоро ли нам, дармоедам, в наступление? А то всю румынскую кукурузу поедим.

- Ерунда! Куда спешить?! От кукурузы это не зависит, - говорит Задорожный.

Но Желтых не терпит, когда ему возражают:

- Много ты понимаешь: не зависит! А ну скажи, Лукьянов, зависит ли наступление от харчей?

- Безусловно, - тихо отвечает Лукьянов. - Харч - экономический фактор, составной элемент, так сказать, всех действующих на войне сил...

Люся слушает их разговор, съедает несколько ложек супу и, взглянув в нашу сторону, говорит:

- Что же это: я ем, а хлопцы голодные.

- Не помрут, потерпят! - бросает Лешка.

- Ну как же! Идите кушать, ребята, - зовет Люся.

- Сиди, говорю! Они не голодные. Лозняк, ты голоден, что ль?

- Сыт! - кусая губы, зло говорю я.

- Ну вот видишь: он сыт!

- Ой, неправда. Притворяется, - говорит Люся, оглядываясь.

Я молчу.

- Павлик, а ты чего заупрямился сегодня? - ласково говорит она Кривенку.

- А ничего.

- Иди кушать.

- Ладно, отстань.

- Ну, что это вы такие, мальчики? Тогда это оставьте им.

Люся решительно забирает с палатки хлеб, котелок с остатками каши и идет к нам.

- Ешьте, - просто говорит она, подавая мне котелок, хлеб и ложку.

Кривенок что-то хмыкает и начинает закуривать. Курить открыто нельзя, но парень, видимо, забывает об этом и ярким огоньком раздувает цигарку.

- А ну, осторожней там! - строго прикрикивает Желтых. - Закочегарил!

- Будем есть? - тихо говорю я Кривенку, но он не отвечает, а все курит, курит.

"Вот тебе и радость, - думаю я. - Вот и дождались..."

С болью и досадой я поглядываю на тусклую в сумерках фигуру Люси, с ненавистью - на Задорожного и не могу понять, как это она не видит его наглости, не замечает пошловатых шуток, относится к нему так, будто он тут лучший среди нас, и мне даже кажется, что ей хорошо вот так сидеть с ним рядом и есть суп.

- Ну, вот что! Поужинали - дай бог позавтракать, - говорит Желтых, вытирая усы, и принимается за второй котелок. - Теперь будем пить чаек...

Но попить чаю ему не удается. Не успевает он снять крышку, как вверху неожиданно и визгливо звучит: "И-у-у... И-у-у..."

"Тр-рах! Тр-рах! Тр-рах!" - гремят в темноте вокруг нас взрывы. Горячие волны бьют в спины, в лица, обдают землей. Близкое пламя на мгновение вырывает из темноты испуганные лица, ослепляет. И снова в воздухе: "И-у-у... И-у-у!"

- Ложись! - властно кричит Желтых. - В окоп!

Я переваливаюсь через бруствер и падаю вместе со всеми в черную тьму окопа. Кто-то наваливается на меня, больно ударив каблуком в спину. Земля под нами рвется, вздрагивает раз, второй, третий... По головам, согнутым спинам ударяют комья земли, и снова все утихает.

- Собаки! - говорит в напряженной тишине Желтых. Расталкивая нас в темноте, он начинает вставать. - Засекли или наугад?

За командиром шевелятся остальные, кажется, все целы.

- О господи! И напугалась же я, - вдруг совсем рядом отзывается Люся, и я вздрагиваю - ее теплое, слегка дрожащее тело только что прижималось к моей спине. С непонятной неловкостью я отстраняюсь и, обрушивая землю в окопе, даю место девушке.

Мы все встаем, вслед за Желтых начинаем вылезать на поверхность. А возле плащ-палатки, будто ничего не было, спокойно доедая свой суп, сидит Лешка.

- Ну и быстры же на подъем! - язвит он. - Трах-бах - и уже в траншее. Вояки! Одним лаптем семерых убьешь.

Ему никто не отвечает. Желтых стоит, вслушиваясь в тревожную тишину. Впереди над холмами взлетает первая за сегодняшний вечер ракета. Теряя огневые капли, она разгорается, полминуты мигает далеким дрожащим огнем и гаснет.

- А ты не очень-то! - говорит Желтых. - Гляди, кабы боком не вылезло. Дошутишься.

- Ха! Двум костлявым не бывать - одной не миновать. Подумаешь!..

Ребята снова усаживаются вокруг палатки, опасливо поглядывая в сторону немцев, а Люся, видно еще не успокоившись, стоит на выходе из окопа.

- Ой, неужели вы не боитесь? - спрашивает она Задорожного.

- А чего бояться?

- Завидую смелым, - говорит Люся и вздыхает. - А я все не привыкну... Трусиха такая, ужас...

И тут я вижу Кривенка: он сосредоточенно и молчаливо сидит на прежнем месте и курит из кулака. Однако его безрассудная храбрость, кажется, остается никем не замеченной.

Задорожный тем временем, с аппетитом облизав ложку, встает во весь рост, потягивается и снова обращается к Люсе:

- Смелее, Люсик! С нами не пропадешь! Идем провожу тебя до второго расчета.

- Нет, спасибо, я сама, - отвечает Люся. - Где-то моя сумка? Не помню, куда и бросила.

- Здесь сумка, - каким-то приглушенным голосом впервые отзывается Кривенок.

Лешка, однако, выхватывает из его рук сумку и подает Люсе. Она надевает ее через плечо и обходит огневую, чтобы выйти на тропку, ведущую во второй батальон. Рядом идет Задорожный.

- Спасибо за ужин, мальчики. До свиданья.

- Ауфвидерзей, - развязно бросает нам Задорожный. - Я на секунду.

- Приходи почаще, - говорит Желтых Люсе. - Не забывай нас!

Я подхожу к Кривенку, поднимаю с земли опрокинутый котелок. Потом сажусь рядом и начинаю медленно жевать сухую горбушку хлеба.

5

К полуночи всходит луна.

Она как-то незаметно выползает из-за горизонта и, взбираясь все выше, начинает свой неторопливый путь по светловатому июльскому небу. Небо так и не потемнеет до утра, оно все светится каким-то неярким внутренним светом, едва притушенным дымчатой синевой ночи. Теплый южный ветерок несет с собой неясные шорохи, непонятные, похожие на человечьи вздохи, отголоски далекого гула, будто где-то грохочет танк или надрывается на подъеме машина. Далеко, видно, по ту сторону Прута, в небо взлетают тоненькие пунктиры трассирующей очереди и гаснут один за другим, будто скрываются за невидимую точку.

Вслушиваясь в ночь, мы сидим возле запорошенной песком плащ-палатки, на которой уже не осталось ни крошки пищи. Желтых, откинувшись на бок, сладко затягивается из пригоршни цигаркой, рядом опускается на землю Попов. Лукьянов остатками чая моет котелки - сегодня его очередь. Лешка, вернувшись из недалеких проводов, валяется на земле, сопит и стонет от избытка силы и какого-то душевного довольства. Один только Кривенок не подходит к нам и молча сидит на отшибе, на краю бруствера.