Хоменков А. С.
Почему наш мир прекрасен? Почему формы и цвета живой природы не во всем соответствуют принципу биологической целесообразности, но во многом следуют общим закономерностям гармонии, выявляющимся путем строгого математического анализа? И, наконец, как эти эстетические закономерности соответствуют тому или иному мировоззрению, призванному дать ответ на вопрос о происхождении нашего мира?
В свое время создатель теории эволюции — Чарльз Дарвин — предположил, что случайно появляющиеся в живой природе эстетические закономерности привлекают особей другого пола и закрепляются в последующих поколениях. Однако при таком способе объяснения загадка красоты природы подменяется загадкой эстетического чувства. В самом деле, почему у живых существ в процессе эволюции должно появиться эстетическое чувство, если оно способно, в конечном счете, порождать такие бесполезные, а иногда даже и обременительные структуры, как, к примеру, хвост павлина. Ведь с таким хвостом гораздо труднее спасаться от хищника, чем без него. Согласно учению Дарвина, всё, что препятствует выживанию вида, должно быть безжалостно отметено естественным отбором, оставляющим на нашей планете лишь самых сильных, самых быстрых, самых проворных. Но вот незадача — эстетические закономерности, присущие живой природе, вовсе не вписываются в прокрустово ложе этого дарвиновского идеала.
При изучении природы мы находим в ней все больше эстетических признаков, которые выявляются, как правило, не сразу, но после детального математического анализа. Эти признаки никак не связаны с проблемой приспособления вида к окружающей среде. Такой вывод известный русский биолог Любищев сформулировал еще в 1925 г. Он показал, что морфологические структуры биологических объектов «лишь в частных случаях определяются выполняемыми функциями, а в более общем случае подчиняются некоторым математическим законам гармонии. В многообразии форм есть своя, не зависимая от функции упорядоченность» (Мейен и др., 1977, с. 119–120). Можно сказать, что эстетически правильные формы в строении живых существ, абсолютно бесполезны в плане повышения жизнеспособности организмов.
Это, в частности, касается пропорции золотое сечение. Исследователи отмечают, что «в природе золотое сечение находит себе весьма разнообразное применение в области видимых соотношений частей органических созданий высшего порядка из области животного и растительного царства. Так, например, тело человека, взятое в средних идеальных пропорциях, во многих ясно различных частях своих являет целые серии крупных и мелких подразделений по этому закону. В растительном царстве наблюдается то же, например, длина стеблевых колен у многих злаков и расстояние последовательных ходов спиральной линии, проводимой через точки прикрепления сучьев и листьев у многих кустовых и древесных пород, развивающихся при нормальных условиях, строго подчиняются закону золотого сечения» (Розенов, 1982, с. 121 – 122). В то же время эта не имеющая своего «функционального обоснования» золотая пропорция встречается в природе в большинстве случаев в виде скрытых от поверхностного наблюдения своих производных (Шевелев, 1990, с.52). Такой же скрытый характер чаще всего имеет и симметрия биологических объектов, которую исследователи характеризуют как «одно из наиболее замечательных и загадочных явлений природы” (Петухов, 1988, с. 7). Исследования последних лет показали, что эстетически воспринимаемые формы живой природы большей частью связаны с неевклидовой симметрией, выявляемой опять таки лишь после тщательного математического анализа. То же самое можно сказать и относительно пения птиц, совершенство форм которого можно оценить лишь после применения специальной записывающей аппаратуры . Другими словами — эстетически правильные формы являются гораздо более распространенными в природе, чем это может показаться на первый взгляд.
Но каков смысл всей этой разлитой по органическому миру красоте. Зачем, в частности, птицам нужна «по-человечески» высокоорганизованная музыка? Зачем нужно соловью выводить всю ночь напролет свои прекрасные трели? Ведь для осуществления внутривидовой сигнализации достаточно было бы произнести гораздо более короткие и незамысловатые звуки и не выдавать свое местонахождение хищникам столь длительной песней. Дарвиновский подход бессилен объяснить все эти явления.
Надо сказать, что дарвинизм в последнее время столкнулся с целым рядом принципиальных трудностей, судя по всему, непреодолимых для него. В настоящее время острие спора о происхождении мира постепенно переходит к представителям двух других научно-философских направлений — креационизма и «теистического» эволюционизма. Креационисты настаивают на том, что мир был сотворен Всемогущим Богом в короткий промежуток времени и творился «без опоры» на заданные Им же впоследствии «законы природы». «Теистические» же эволюционисты (более правильно было бы назвать их «пантеистическими эволюционистами» ) утверждают, что развитие мира происходило постепенно под действием некоего разумного (точнее было бы сказать «квазиразумного») начала, способного быть неким «двигателем» и «целеполагателем» предполагаемого эволюционного процесса, внося определенные «коррекции» в существующие законы природы. За этими двумя школами стоит многовековая борьба двух глобальных духовных традиций, борьба о которой, в частности, писал известный русский философ Лев Тихомиров.
Тихомиров указывал в свое время на существования всего двух основных религиозно-философских идей — дуализма и монизма. Первое из них (от лат. dualis — двойственный) «признает существование двух категорий бытия: одну составляет Бытие Божественное, по существу своему недоступное пониманию ума человеческого и вообще какого бы то ни было "тварного" ума. Другую категорию составляет мир тварный, созданный Богом, живущий по законам, Богом данным, и по существу совершенно различный с Богом» (Тихомиров, 1997, с. 32).
Другая философско-религиозная идея, о которой писал Лев Тихомиров, — монизм (от греческого monos — один). Эта идея «принимает единство всего существующего, в котором элемент божественный если и признается, то не как нечто, по существу различное от мира материального и вообще от мира тварного, а только как особое проявление того же самого бытия, какое проявляется в виде природы материальной. Создания мира и Создателя это воззрение не признает. Вся природа – материальная, духовная и так называемая "божественная" – существует вечно» (Тихомиров, 1997, с. 32).
В истории философской мысли монистической мысли монистическое мировоззрение чаще всего проявлялось в пантеистической форме. Что касается материализма, то его можно классифицировать лишь как крайнюю форму монистического мировоззрения, в которой отсутствует обычная для пантеизма «спиритуалистическая глубина» и все сущее сводится к материальному началу – к «игре атомов» в понимании материалистов XIX века, или же к разнообразию проявления физических полей и энергий в представлениях исторически близких к нам материалистов. Впрочем, независимо от своей пантеистической или же материалистической формы, монистическое мировоззрение всецело связано с эволюционной идеей, ибо в рамках этого мировоззрения просто не может быть представлений о Сотворении мира «из ничего». Бытие, как считают монисты, может лишь постепенно оформляться, эволюционировать — либо под воздействием чисто материальных причин, как считают последователи Дарвина, — либо под влиянием неких своих глубинных, «духовных свойств», как признают сторонники «теистического» эволюционизма. Один из них — Тейяр де Шарден — писал о наличии «духовного начала, присутствующего в универсуме и направляющего его развитие» (Губман, 1991, с. 296). Такая идея «направленной эволюции» сопряжена у Тейяра с поиском «диалектики всеединства» и «пантеистической установкой, стремлением найти Бога, растворенного в мире» (там же, с. 296).
В пользу какой же из двух мировоззренческих позиций — дуализма или монизма — свидетельствуют эстетические закономерности, проявляющиеся в живой природе? Чем является красота животных и растений — отражением свободного творческого действия Всемогущего Создателя мира, или же выражением тех спиритуалистических свойств «бога-природы», которые развертываются в ходе «теистическо-пантеистической» эволюции?
Всемогущий Создатель мира, о котором говорят дуалисты — прежде всего, христианские богословы — не может быть связан никакими ограничениями при создании Им тварного мира. Эстетические закономерности при этом могут быть общими для разных классов объектов живой и неживой природы, но эта общность будет являться неким «стилем работы» одного и того же Художника, находящегося «вне холста нашего мира» и наносящего «мазки» так, как Ему заблагорассудится. Общность такого рода может иметь свои исключения, являющиеся выражением свободной воли Творца.
Что касается пантеистического мировоззрения, то здесь общность эстетических закономерностей разных классов объектов будет являться отражением одних и тех же спиритуалистических закономерностей, имманентно присущих «богу-природе». Здесь исключений из общего правила не следует ожидать, как не следует ожидать исключений из действия какого-либо химического реактива, зключенного в размазанную по холсту краску, под действием которого эта краска способна приходить в движение и порождать (постепенно, эволюционно) определенные правильные фигуры. В рамках пантеистического мировоззрения «законы природы» являются лишь проявлением тех «божественных» свойств бытия, которые, по словам Льва Тихомирова, такие же вечные и неизменные, как и она сама, ибо это пантеистическое «божество» «действует вечно одинаково, неизменно» (там же, с. 45).
Итак, нам осталось только обратиться к конкретно-научному материалу и посмотреть, существуют ли те исключения из общих эстетических закономерностей мироустроения, которые могли бы свидетельствовать о свободной воле Всемогущего Творца вселенной? Существует ли, в частности, различие в эстетике живой и неживой природы?