Смекни!
smekni.com

Новые возможности общения достижения лингвистики, переводоведения и технологии преподавания язы (стр. 40 из 107)

Положение вещей изменяется, если в центре внимания говорящего комплексный когнитивный процесс; в таком случае внимание может фокусироваться на одном из элементов ситуации, а не на ситуации в целом, что выражается, например, в использовании сложноподчиненных предложений с придаточными обстоятельственными. Профилирование нескольких сегментов цепи можно показать на примере: John opened the door. John opened the door with the key. The key opened the door. The door opened, где некое лицо (агенс) использует ключ (инструмент) для того, чтобы открыть дверь (пациенс).

Профиль – это специфический фокус внимания, объект концептуализации (Langacker 1999: 205). Профиль есть абстрактное соответствие визуального фокуса, причем пространство может рассматриваться не только с точки зрения остроты восприятия, но и с точки зрения масштабности. В зависимости от того, находится ли в фокусе внимания максимальное пространство, непосредственно воспринимаемое пространство или специфический фокус (профиль), выделяются соответствующие концепты. Например, в сложноподчиненном предложении, глагол в главном предложении профилирует отношения, при которых субъект кодирует наблюдателя, а придаточное предложение кодирует наблюдаемое субъектом.

Концепты как оперативные содержательные единицы памяти обеспечивают умение ориентироваться в постоянно изменяющемся мире путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы (Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996: 90). Именно концепты связывают мысль с языковым кодом и в силу этого своего свойства являются оптимальными единицами для представления структур знаний.

Синтаксически репрезентируемые концепты имеют свою специфику, так как своей структурой соединяют знания о реальном мире и о языке. Синтаксически репрезентируемый концепт выступает в качестве понятийного субстрата, опосредующего связь между экстралингвистическим сущностями и языковыми знаками. Такая связь возможна в силу того, что концепт совмещает в своей структуре максимально обобщенное содержание об отношениях между объективными сущностями в виде схемы «субъект – действие – объект действия», и каждый понятийный компонент этой схемы, в свою очередь, спроецирован на структуру предложения (Болдырев, Фурс 2004: 69).

Например, гипотаксисные отношения на уровне словосочетания могут быть представлены в виде фонового и дополнительного концепта. Выделяем фоновые концепты со значением субъектности (a clever person*); со значением объектности (a big table*); со значением опредмеченного действия (John’s surprise*) и дополнительные концепты: а) классификация (a key to the door); б) индивидуализация (the souvenir shop); в) характеризация с указанием на качество субъекта или объекта (an interesting book); г) конкретизация (twohours’ work; a mile’s distance), в том числе с указанием на субъект, осуществляющий действие (the doctor’s arrival).

Итак, в результате анализа гипотаксисных конструкций в плане структурирования ими языковых и неязыковых знаний, мы пришли к следующим выводам.

1. Гипотаксисные конструкции представляют знания расчленено.

2. Конструкции с гипотаксисными отношениями принадлежат к нижестоящему уровню категоризации.

3. Гипотаксисные отношения в словосочетании объективируют фоновые и дополнительные концепты. В сложноподчиненном предложении глагол в главном предложении профилирует отношения, при которых субъект кодирует наблюдателя, а придаточное предложение кодирует наблюдаемое субъектом.

Библиографический список

1. Болдырев Н.Н. Функциональная категоризация английского глагола: Дис. … д-ра филол. наук. Спб., 1995.

2. Болдырев Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии. Тамбов, 2000.

3. Болдырев Н.Н. Категории как форма репрезентации знаний в языке // Концептуальное пространство языка: Сб науч. тр. Тамбов, 2005. С. 16 – 30.

4. Болдырев Н.Н., Фурс Л.А. Репрезентация языковых и неязыковых знаний синтаксическими средствами // Филологические науки. 2004. №3. С. 67 – 74.

5. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Изд-во МГУ, 1996.

6. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с англ. И.Б. Шатуновского. М.: Языки славянской культуры, 2004.

7. Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М.: Изд-во лит. на иностр. яз., 1957.

8. Фурс Л.А. (2004а) Синтаксически репрезентируемые концепты: Дис. … д-ра филол. наук. Тамбов, 2004.

9. Фурс Л.А. (2004б) Форматы представления знаний в синтаксисе // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. №6. С. 166 – 181.

10. Фурс Л.А. Факторы конфигурации знания в синтаксисе // Международный конгресс по когнитивной лингвистике: Сб. материалов. Тамбов, 2008. С. 520 – 523.

11. Langacker, R.W. Concept, Image and Symbol: The Cognitive Basis of Grammar. Berlin, N.Y.: Mouton de Gruyter, 1991.

12. Langacker, R.W. Grammar and Conceptualization // Cognitive Linguistics Research. Walter de Gruyter, 1999.

13. Taylor, J.R. Cognitive Grammar. Oxford University Press, 2002.

Калашникова Ю.А.

Иркутский государственный технический университет

Лингвокультурологические характеристики

категории боль в русской художественной

литературе XIX века

(на материале произведений Л.Н. Толстого)

Речь о боли актуальна в любой культуре, в каждую эпоху существовали свои представления о ней. Лингвистический анализ функционирования категории боль в русской литературе 19 века, позволяет получить представление о боли, как о понятии в русской лингвокультуре. Согласно Н.А Бердяеву русская литература XIX века не может не поражать своей исключительной человечностью. Она проникнута состраданием к человеку, болью о судьбе человека, народа, всей стенающей и ждущей избавления твари.[1]

Слово боль встречается ещё в старославянском языке. В славянских словах, обозначающих понятие боль, усматривается родство, например: украинское бiль (род. п. болю), сербохорватское бôл м., словенское бôł м. Русскому глаголу болеть соответствует украинский глагол болíти, болгарский боле́я, сербохорватский бо̀љети, чешский boleti, польский boleć. Этимология русской лексемы боль прослеживается в древневерхненемецком balo – «пагуба, зло», древнеисландском bǫl, древнеанглийском bealu, готском balwawesei – «злость», balwjan – «мучить» (Фасмер 2007: 56).

В.И. Даль включает лексему боль в синонимический ряд физического состояния – «болезнь, болесть, хворь, хвороба, хворость, недужина, недуг, немочь, немощь, немогута, скорбь (телесная), хиль, хилина, боля, нездоровье», либо как психическое состояние – «чувство горя, истомы, страданий душевных». Дефиниции боли в словарях XX века отличаются единообразием. В четырёх из шести проанализированных словарях (Толково-словообразовательный… 2002; словарь сочетаемости… 2002: 45; современный толковый словарь… 2005: 51; Викисловарь 2007) боль трактуется как ощущение физического страдания и как душевные страдания. В толковом словаре Ушакова нет указания на психическую, душевную боль, боль определяется как «ощущение физического страдания в какой-нибудь части тела» (Ушаков 2007), в словаре русского языка С.И. Ожегова боль также характеризуется «как ощущение страдания» (Ожегов 1986: 49) без уточнения её природы.

Данная статья посвящена анализу лексико-семантического выражения категории боль в русском лингвокультурном пространстве на материале произведений Л.Н Толстого.

По мнению Л.Н.Толстого: «гонения, оскорбления, нужда, телесные страдания, болезни свои и близких людей, смерти друзей и своя, все это человек принимает как то, что не только должно быть, но что нужно ему для его совершенствования».[5] Всё перечисленное выше Л.Н Толстым, сопровождается болью, стоящей в одном синонимическом ряду c понятиями: горе, горесть, грусть, кручина, мучительность, огорчение, печаль, пытка, сожаление, страдание. Данные единицы в русской традиции относятся к психической, душевной боли, влекущей за собой физический недуг, результатом которого является тоска. По мере того, как больной мечется между ужасом и отчаянием от боли, радикально меняется осознание им своего положения в мире: он испытывает совершенно новое чувство "одиночества среди многолюдного города... и многочисленных знакомых и семьи, - одиночества, полнее которого не могло быть нигде: ни на дне моря, ни в земле... " (Л. Н. Толстой). Тоска - еще новое страдание, которое должен переносить больной: Тупая тоска, которую он испытывал в полуусыпленном состоянии, сначала только облегчала его как что‑то новое, но потом она стала так же или еще более мучительна, чем откровенная боль. Все то же. То капля надежды блеснет, то взбушуется море отчаяния, и все боль, все боль, все тоска и все одно и то же. (Л.Н. Толстой « Смерть Ивана Ильича») Таким образом, понятие тоска может продолжить данный синонимический ряд, являясь сопутствующим элементом боли.

Синонимический ряд прилагательных, представляющих динамику боли в её физических и душевных проявлениях – давящая, сжимающая, щемящая, жгучая, палящая, страшная, жестокая, чудовищная, – помогает автору передать глубину страдания его героев: Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича (Л. Н. Толстой «Анна Каренина»). Вдруг он почувствовал знакомую старую, глухую, ноющую боль, упорную, тихую, серьезную.( Л.Н. Толстой « Смерть Ивана Ильича»)

В русской лингвокультуре существует чёткое разделение боли на боль, которую можно и нужно терпеть, и на нестерпимую, невыносимую, беспредельную, непреодолимую боль. Однако понимание интенсивности боли определяется самим человеком: Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. (Л.Н. Толстой « Война и мир»).