Смекни!
smekni.com

Каперник и Птолемей (стр. 3 из 4)

Нам хотелось бы, наконец подчеркнуть, что в новых исследованиях обращено серьезное внимание на роль Реформации в формировании социальных условий, сопутствовавших созданию гелиоцентрической системы мира. Все эти исследования как нельзя лучше подкрепляют взгляд на Коперника как на предтечу грядущей общенаучной революции, происшедшей на рубеже XVI и XVII вв.

История науки наглядно свидетельствует о неравномерном характере ее прогресса: эпохи сравнительно спокойного развития сменяются периодами стремительных взлетов научного творчества. Некоторые из этих периодов «бури и натиска», которым, в частности, свойственно коллективное освоение сообществом ученых принципиально новых фундаментальных взглядов, получили название научных революций. Интерес к проблеме научных революций как важнейших переломных моментов развития науки традиционен и характерен для марксистско-ленинской философии. Вспомним высказывание Ф. Энгельса из «Диалектики природы», что «Революционным актом, которым исследование природы заявило о своей независимости и как бы повторило лютеровское сожжение папской буллы, было издание бессмертного творения, в котором Коперник бросил — хотя и робко и, так сказать, лишь на смертном одре — вызов церковному авторитету в вопросах природы» (13).

Проблемы научных революций исследовались во многих широко известных работах. В последние десятилетия на Западе интерес к проблеме научных революций был подогрет концепцией Т. Куна (14). Большое внимание анализу этой проблемы уделялось рядом советских исследователей. Эта тема не сходит со страниц научной периодической печати. Например, в № 7—8 журнала «Вопросы философии» за 1985 г. были помещены очень интересные материалы «Круглого стола» по проблеме «Сущность и социокультурные предпосылки революций в естественных и технических науках».

Важный шаг на пути к корректной постановке проблемы был сделан Н. И. Родным, который различал научные революции трех масштабов: глобальные научные революции, революции в отдельных фундаментальных науках и «микрореволюции» (15). Если использовать для анализа науки кибернетическое понятие сложной системы, приведенному членению соответствует исследование состояний собственно системы, ее подсистем и отдельных элементов.

Придерживаясь в дальнейшем этой же классификации, мы считаем целесообразным уточнить терминологию, выделяя:

а) революции в науке, т. е. общенаучные революции, захватывающие все без исключения ее области — естественные, общественные и технические;

б) революции в отдельных областях знаний (цикл физико-математических наук, химические науки, медико-биологические науки, общественные науки и т. д.);

в) локальные революции в отдельных научных направлениях, которые как таковые не влияют на состояние системы в целом.

Анализ трех уровней научных революций позволяет прийти к выводу, что революции в отдельных научных дисциплинах и локальные революции происходят в результате прогресса собственно науки и свидетельствуют об относительной самостоятельности и активности научного познания. Эти революции второго и третьего уровня не сопряжены с коренной ломкой общей социально-философской картины бытия, а отражаются только на специальных (частных) картинах исследуемой реальности. Что же касается научных революций высшего уровня — общенаучных революций, то, будучи многомерными явлениями с рядом обратных связей, они, тем не менее, стимулируются и определяются преимущественно социокультурными факторами, причем в ходе этих революций меняется сам исторический тип науки. В ходе этих революций меняется весь комплекс ценностей науки. Сопоставление рассмотренных обстоятельств приводит к выводу о приуроченности общенаучных революций к периодам социально-экономического переустройства общества.

Исключительно плохую услугу в решении проблем научных революций оказывает пагубная традиция их «персонификации», и соображения по этому поводу отнюдь не новы. «Мы почти всегда стараемся упростить историю, прибегая к системе эпонимов (16), иными словами, приписываем важные события отдельным личностям и даем названия этим событиям и эрам по именам этих личностей, — так начал один из своих докладов в поездке по СССР в 1977 г. известный американский исследователь Дж. Г. Симпсон.— Более внимательный взгляд на историю, однако, наводит на мысль, что один человек никогда не совершал великих открытий и ни разу не положил начало новой эре. Обычно эпоним, герой,— это личность, связавшая воедино туманные и разрозненные мысли и превратившая их в единое прочное целое... Это относится, например, к Н. Копернику. Должно было пройти более двух с половиной веков, прежде чем теория Коперника получила всеобщее признание. И хотя мы можем сказать, что Коперник положил начало революции, названной его именем, эта революция шла постепенно, в течение длительного времени, благодаря работам многих ученых, имена которых в большинстве своем забыты... В более широком смысле эта революция была столь медленной, что вернее считать ее интеллектуальной эволюцией...» (17)

Занимаясь проблемами научных революций, непростительно упускать из виду, что наука отнюдь не сводится к совокупности научных знаний. Наука — это в первую очередь специфический вид духовной деятельности, неразрывно связанной с социально-историческими условиями. Хотя наука имеет своей задачей постижение объективной истины, которая не зависит ни от конкретного человека, ни от всего человечества, носитель пауки — человек — не может существовать вне общества. Историческая ограниченность науки прямо связана с ограниченностью общественной практики человечества на данном этапе его социально-экономического развития. Рассматривая науку в социально-историческом аспекте, мы обязаны констатировать, что в общенаучных революциях большую роль играют их глубокие социальные корни. И лишь революции в отдельных научных дисциплинах, которые выделяются по изменению содержания научного знания, связаны, как правило, с деятельностью определенного выдающегося ученого.

Великий польский астроном Н. Коперник был пред вестником грядущей общенаучной революции, социальные условия для которой в середине XVI в. еще не созрели. Радикально преобразовав практическую астрономию, Коперник совершил революцию в этой фундаментальной науке. В дальнейшем его гелиоцентрическая картина мира стала краеугольным камнем общенаучной революции начала XVII в., символами ее по праву служит подвижническая деятельность Дж. Бруно, И. Кеплера, Г. Галилея.

Сводить, однако, научный подвиг Коперника единственно к преобразованию частной науки астрономии было бы неоправданным и незаслуженным принижением значения гелиоцентризма. С другой стороны, придавать «революционному акту» Коперника значение общенаучной революции неправомерно из-за отсутствия в его эпоху надлежащих социальных условий для восприятия революционной стороны учения Коперника.

Нам представляется единственно корректным выходом (точно так давно поступают историки применительно к революциям социальным) отказаться от попыток персонификации общенаучных революций. Этот отказ, кстати сказать, вполне, соответствует марксистско-ленинской точке зрения на роль личности в истории. Таким образом, можно согласиться с позицией Б. Райтсмена, что общенаучная революция конца XVI — начала XVII столетия имела среди своих гениальных предвестников великого Коперника и нашла ярких выразителей в лице таких ученых, как Дж. Бруно, И. Кеплер, Г. Галилей.

Следует обратить внимание на то, что в марксистской исторической литературе последних лет выполнено углубленное исследование противоречивого и исключительно важного периода религиозной Реформации. Не случайно в 1984 г. издательство «Молодая гвардия» массовым тиражом выпустило биографическую книгу Э. Соловьева «Непобежденный еретик» о Мартине Лютере. В предисловии к ней академик Т. И. Ойзерман подчеркивает, что сущность Реформации «не исчерпывается тем, что непосредственно подразумевается самим словом, т. е. реформой, переустройством тогдашней церкви. Реформация, как массовое народное движение, подорвала духовную диктатуру папства, нанесла внушительный удар по церковному феодализму и активизировала повсеместное недовольство светским феодальным господством. Она проложила путь новым этическим, юридическим и практико-экономическим воззрениям, которые соответствовали формирующимся капиталистическим отношениям.

Возрождение и Реформация различны по своему культурному облику: их деятели подчас относятся друг к другу с непримиримой враждебностью. И все-таки это лишь различные исторические выражения одного и того же социально-экономического процесса: революционного рождения буржуазного общества. Оба они образуют пролог к великим классовым битвам XVII—XVIII столетий» (18).Реформация и представляет собой тот важный социокультурный фон, на котором совершено великое интеллектуальное достижение Коперника. Аналогичные мысли его предшественников Аристарха Самосского и Николая Кузанского не были восприняты и подхвачены. Астрономия еще несколько столетий после Коперника играла роль лидера естествознания. Она, как и прежде, вырабатывала для других дисциплин эталоны научности. Еще один выдающийся астроном, Лаплас, в XIX в. взял на себя труд методолога и сформулировал ясную концепцию механицизма. Пожалуй, «Лапласом детерминизм» стал последним крупным вкладом астрономии в методологию естествознания. К концу XIX в. па мощном стволе экспериментальной физики взросла теоретическая физика, которая, в конечном счете, перечеркнула как «Лапласом детерминизм», так и все другие классические представления о природе. На пороге стояла эра неклассического естествознания.