Олег Евграфов
Я помню 12 апреля 1961 года, когда Гагарин совершил свой исторический виток вокруг Земли. Мой отец во время войны работал на военном заводе. Мой дед был в составе первого послереволюционного выпуска студентов в Ленинграде. Половина моих знаний об истории человечества, вероятно, относится к этому краткому отрезку в три поколения. И, надо сказать, именно об этом промежутке времени я имею хорошее представление — мне кажется, я знаю, какими были тогда люди, как жили и о чём думали. Более ранние времена подёрнуты дымкой нереальности — так, мифы и легенды. Тысячелетия истории, сжатые в несколько страниц учебника, осколки амфор, обломки наконечников копья. Дыхание истории я ощутил неожиданно, и связано это было с моей профессией, далёкой, как казалось, от всяких гуманитарных исследований.
Моя профессия — ДНК-диагностика. Мы исследуем гены у больных, ищем мутации. Можем предсказать тяжёлое заболевание ещё задолго до рождения ребёнка. Одно из таких заболеваний — адреногенитальный синдром. Дети рождаются с серьёзными нарушениями полового развития и при тяжёлых формах заболевания рано погибают. Ген, повреждение которого приводит к этой болезни, известен и хорошо изучен.
У европейских народов некоторые мутации этого гена получили широкое распространение. Исследования наших больных тоже их выявили. Конечно, мы принадлежим к единой общности индо-европейских народов и связаны не только общей историей, но и генетическими корнями. Однако у русских пациентов в двадцати процентах хромосом встречалась мутация, которая не была описана в Западной Европе. Расчёты показали — в России примерно 700 тысяч человек являются её носителями. Эта мутация, очевидно, произошла когда-то в одной хромосоме у одного человека. Наверное, ему и в голову не приходило, что через несколько сотен лет по Земле будет ходить примерно 1,5 миллиона его прямых потомков (половина из которых несёт мутацию, характерную для одной из его хромосом)!
Вряд ли нам удастся многое узнать об этом человеке. Хромосомы не остаются неизменными в поколениях — они вступают во взаимодействие со своей парой, обмениваясь с ней материалом. Этот процесс называется рекомбинацией. И следующему поколению часто достаётся уже гибридная хромосома — наполовину дедушкина, наполовину бабушкина. Поэтому те хромосомы, которые мы исследовали у больных, уже в основном состояли из другого, не первоначального генетического материала. Исключение составляет лишь небольшой фрагмент вокруг повреждённого гена — чем ближе к нему находится какой-нибудь маркёрный участок ДНК, тем меньше вероятность того, что хотя бы одна рекомбинация разведёт их в разные хромосомы. Затем, по мере удаления от гена, появляются варианты, но один, очевидно, свойственный древней хромосоме, пока ещё преобладает в большинстве исследованных хромосом. Отодвинулись ещё дальше — и всё, случайный набор различных вариантов, который мы встречаем и в обычных хромосомах. Что же, уже неплохо. Мы реконструировали небольшой фрагмент одной из хромосом нашего далёкого предка.
Но главное в ином. Мы смогли оценить время, прошедшее с момента появления этого человека. Чем больше времени пройдёт, тем меньше участок ДНК, сохраняющий одни и те же характеристики единственной хромосомы-предка. Оценивая этот размер, мы получили возраст примерно 2,5 тысячи лет. Хотя эта оценка весьма приблизительна, сама цифра вызвала неожиданное чувство приближающегося открытия чего-то нового.
Русские как этническая общность появились гораздо позже, да и славянская общность, частью которой мы себя считаем, ещё только формировалась где-то в недрах европейского континента. Где же он жил, этот один из наших предков, не оставивший генетических следов на просторах Западной и Восточной Европы, но имеющий почти полтора миллиона потомков на территории России?
Наверное, вопрос так и остался бы для меня без ответа, если бы не разговор в одном из пабов Оксфорда. Моим собеседником был Кристофер Тайлер-Смит, изучающий генетическую историю с помощью анализа полиморфных участков Y-хромосомы. Его идеи оказались неожиданно созвучны нашим рассуждениям, а модель исследования — значительно более удобной.
Y-хромосома не имеет в хромосомном наборе своей пары, и потому ей не с чем обмениваться генетическим материалом (здесь бывают локальные исключения, но не о них сейчас речь). Если бы не мутации, то эти хромосомы передавались бы неизменными от отца к сыну на протяжении всей истории человечества. Для большинства мест в Y-хромосоме частота мутаций исключительно низка, и поэтому последовательность ДНК даже у далёких друг от друга этнических групп различается очень незначительно. В сущности, известно буквально несколько точек, где наблюдаются такие различия. Во многих случаях, вероятно, один из вариантов возник когда-то однократно в виде мутации и получил распространение в определённых родственных этнических группах.
Однако существуют и другие участки в Y-хромосоме, где мутации происходят значительно чаще. К ним относятся так называемые микросателлитные повторы. Единицей такого повтора служит фрагмент, состоящий из двух, трёх или четырёх нуклеотидов. В тех районах хромосомы, где количество одинаковых повторов, идущих подряд, велико, вероятность возникновения мутации возрастает. Исследование маркёров, практически неизменных во времени, в сочетании с теми маркёрами, которые способны мутировать, открывает возможности проникновения в историю народов.
Представим себе одну из типичных картин возникновения популяции. Небольшая группа людей, часто родственников, отселяется. Среди них, возможно, лишь один человек несёт необычный редкий вариант Y-хромосомы, отличающийся от остальных одним нуклеотидом в определённом положении. Для этой хромосомы характерен определённый набор вариантов микросателлитных повторов. Но проходит время, популяция увеличивается, группа растёт, растёт и число потомков человека с редкой мутацией, и хромосом, содержащих эту точковую мутацию также становится больше (хотя, возможно, их доля и не возрастает). Однако со временем в хромосомах, маркированных этой мутацией, начинают накапливаться и мутации в микросателлитных повторах. Их накопление — как перетекание песчинок в песочных часах — может служить мерой времени. Таким образом можно изучить историю потомков одной хромосомы — той, в которой когда-то произошла редкая точковая мутация.
Однако прежде, чем эта идея получила практическое воплощение, произошла ещё одна встреча — с Эльзой Камильевной Хуснутдиновой, заведующей лабораторией молекулярной генетики Уфимского научного центра.
Эта лаборатория давно занималась исследованием генетических особенностей популяций Урала, и использование нового инструмента вызвало у неё большой интерес. Народы Урала представляли для этой работы особую ценность, поскольку у финнов — ближайших родственников некоторых этнических групп Урала, была обнаружена высокая частота Y-хромосом, содержащих замену тимидина (Т-аллель) на цитозин (Ц-аллель) в определённом месте хромосомы, и эта замена не встречалась ни в других странах Западной Европы, ни в Северной Америке, ни в Австралии.
Однако финны не были единственным народом, имеющим хромосомы с Ц-аллелем — их находили в некоторых других азиатских этнических группах, например у бурят. Что связывает белокурых европейцев-финнов и бурят, относящихся к народностям монголоидной расы? Общая Y-хромосома, встречающаяся с заметной частотой у обоих народов, указывает на очевидное генетическое родство. Возможно ли это? Нет ли здесь ошибки, приводящей к неверной интерпретации результатов? Между Финляндией и Бурятией можно обнаружить территории, заселённые различными народностями, родственными финнам и бурятам. Их исследование должно было прояснить ситуацию. Другой путь — попытаться понять историю этих народов по данным историков, обобщивших письменные источники, результаты археологических, лингвистических и других исследований.
Разматывая клубки историй различных народов Сибири и Европы, мы неизбежно будем приходить к двум географическим зонам, на протяжении десятков веков порождающих новые и новые этнические группы.
Одна зона — это полоса степи, простирающаяся от Дальнего Востока до Венгрии. В частности, сюда, в подбрюшье Урала, выплёскивались волны народов из более южных стран, оплота древних цивилизаций. Именно отсюда индоевропейские кочевники накатывали на запад, создавая современный этнический ландшафт Европы. Жизнь и само существование кочевников определялись плодородием степи. Степь, то дающая жизнь многим сотням тысяч семей, то в течение буквально нескольких лет сжимающаяся под натиском пустынь или тайги, определяла пульс человечества Евразии. Она то вскармливала массу людей, то выталкивала их за свои пределы, вновь и вновь перекраивая этническую карту.
Другая важная область — Срединная Азия: область этногенеза китайцев и монголоидных племён. Достаточно долгое время эти две этнические общности соприкасались лишь своими перифериями, но уже с начала первого тысячелетия монголоидные племена всё более уверенно проникали в евро-азиатскую степь, в конце концов внеся существенный вклад в генетическую структуру многих современных народов Сибири и Урала. Войны до полного истребления, смешения разнородных этнических групп были основными механизмами, приводящими к исчезновению одних и появлению новых этнических групп.
Совсем другой мир нам откроется, если мы двинемся на север, в гущу тайги, или ещё дальше, в тундру. Здесь нет условий для стремительного перемещения масс людей на большие расстояния. Охота и рыболовство не способны прокормить столько людей, сколько кормит плодородная степь. Здесь нечего делать кочевникам. Соответственно, по другим законам идёт и этногенез, и именно здесь мы можем найти потомков древних этнических групп, чьи предки давно сметены этническими ураганами степи. Однако история — это история войн и катастроф. О людях, живущих относительно мирной и спокойной жизнью, нам известно немного.