Смекни!
smekni.com

Григорий Александрович - князь Потемкин-Таврический (стр. 7 из 15)

Я охотно был готов куда б ни было, только б мог избавиться от такова насильства. Потом было послал он к господину полицмейстеру, но и то, не знаю почему, отменил, а, приказав от­нять мою шпагу и втащить в находя­щийся против даму ево погреб, где и за­перт я был больше получаса, а в отъезд ево к Князю Волконскому я уже переве­ден был в избу, а ис той в другую, откудова отвезен был майором от полиции к господину бригадиру Архарову, кото­рый, уповательно по повелению, ото­слал меня под караул в полицию. В протчем чистосердечно с клятвою утверждаю, что, кроме собственной моей выше объявленной претензии, не имел и никем подвигнут не был и в сем допросе показал сущую правду, К сему допросу отставной секунд майор Федор Степанов сын Лавров руку приложил»

Поражает смелость Лаврова. Он не мог не знать, что Петр Голи­цын недавно получил чин ге­нерал-поручика и собирается женить­ся на дочери московского главноко­мандующего. Не случайно, что сразу после драки с Лавровым Голицын по совету родственников и друзей подал прошение на высочайшее имя, рас­считывая на благоприятное решение без суда и огласки. Но государыня не стала на сторону сильного и приказа­ла получить от него объяснения.

«Записка для памяти, — так начи­нает свои оправдания «князь-кукол­ка». — По Всемилостивейшей отмен­ной Ея Императорского Величества ко мне милости показан мне был до­прос отставного секунд-майора Лав­рова. Я, читая, нашол оной ложью наполнен. Того ради сим изъясняю, ка­ким образам дело cue происходило: 1) показал он, что, будучи в моем палку офицерам, во время онаго палку в конном строю его ударил я палкою. То неправда, ибо я никогда из себя так не выходил, чтобы непристой­ным штрафам офицера наказывать, а как он худой офицер, часто репремендован был, и, сколько мне пом­нится, будучи в строю, я замахнулся на него шпагою. 2) Упоминает он, что ко мне письмо писал. Я никакого письма от него не получал и чрез во­семь лет никакой жалобы от него не слыхал, хотя во все продолжение мо­ей службы при войсках в Польше, как и он тут же находился, в карабинер­ном Новогородском полку. 3) Нако­нец, он, Лавров, изъясняет в своем до­просе, что, пришед ко мне в дом, объ­явил, что он тот Лавров, который некогда был в моем полку офицером и надеется, что нетрудно мне узнать притчину ево ко мне приезду. И то он сказал неправду, а он, взошед ко мне в комнату, сказал, что имеет со мною нужду переговорить о старых делах. Я ево отвел в другую горницу и, быв с ним один на едине, стал он мне гово­рить об своей мнимой обиде, я не ус­пел еще зделатъ никакова размышле­ния и со удивлением глядя на нево, а он, не дождавшись от меня никакого ответа, кинувшись на меня, ухватил за горло. Я, видев столь дерзкого че­ловека противу себя, ударил правою рукою ево в шоку, а левою, схватя его за волосы, отдернул ево от себя. Ме­жду тем, офицеры, находящиеся в другой комнате, услышали стук, взошли и взяли ево. Все cue происше­ствие происходило по утру, будучи я не одет. А что он пишет, будто бы я выговаривал предстоящим офице­рам, чтоб его били, как бешенова, я того не говаривал. Напротив того, офицерам приказывал, когда они его держали, чтобы не били, а после при­казал его арестовать. В протчем по­казании от него были все ложны, а только было, как выше от меня изъ­яснено».

Сбивчивый тон записки вызвал у государыни недоверие. Она по­делилась сомнениями с Потем­киным. Тот отнюдь не собирался мстить своему мнимому сопернику Голицыну, а, напротив, стремился предать Лаврова суду.

8 октября 1775 года вице-президент Военной коллегии Потемкин подал на Высочайшее имя доклад. Три гене­рал-фельдмаршала (К. Г. Разумовский, П. А. Румянцев и 3. Г. Чернышев) и три полных генерала (вице-президент Ад­миралтейств-коллегий И. Г. Черны­шев, Я. А. Брюс и М. В. Берг) вместе с Потемкиным собрались в Военной коллегии и «слушали предложенное им к решению дело уволенного от службы секунд-майора Федора Лавро­ва». Поступок офицера был назван «не­приличным и дерзновенным». Выс­ший генералитет не захотел создавать особого прецедента и предложил пе­редать дело обычному военному суду.

Какое решение приняла Екатерина, мы не знаем. Никаких других доку­ментов в деле нет. В глазах императ­рицы виновными были оба драчуна. 27 октября Голицын обратился к По­темкину с письмом: «Удален будучи от всего того мщения, которое по воен­ным регулам влечет за собою воен­ный суд, и будучи уже тем доволен, что он над отставным секунд-майо­ром Лавровым назначен, прошу покорнейше Ваше Сиятельство мою все­подданнейшую прозьбу у Ея Импера­торского Величества подкрепить, да­бы сей Лавров освобожден был от онаго суда. Тем Вы мне окажете особ­ливую милость».

Пока князь ждал решения, состоя­лась дуэль. 11 ноября Петр Михайло­вич скончался.

С кем же дрался на поединке гене­рал-поручик? Корберон утверждает:

с Лавровым. Это неправдоподобно. После ареста и назначения военного суда Лавров вряд ли был бы допущен до поединка. Тем более что сам обид­чик ходатайствовал о прекращении суда и как бы просил у Лаврова про­щения. Похоже, что Корберон пере­путал имена. Если в его рассказе по­менять Лаврова и Шепелева местами, то все приходит в соответствие с до­просом Лаврова. Именно Лаврова, а не Шепелева ударил палкою Голи­цын. Лавров, а не Шепелев покинул полк и долго искал встречи с обид­чиком. Лавров, а не Шепелев пришел в дом князя требовать удовлетворе­ния. Дело дошло до рукопашной. Го­лицын не счел возможным драться на поединке со своим бывшим офи­цером, подал на него жалобу импера­трице.

Другое дело Петр Амплеевич Шепе­лев, двоюродный брат прославленно­го Задунайского. Он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. За участие в перевороте 1762 года полу­чил чин гвардии капитан-поручика. Подполковником был переведен в Санкт-Петербургский карабинерный полк, где судьба свела его с Голицы­ным и на короткое время с Лавровым. Возможно, он подружился с молодым корнетом — Шепелевы и Лавровы принадлежали к калужскому дворян­ству Лавров после оскорбления пере­велся в другой полк. Шепелев и Голицын вместе воевали против польских конфедератов и Пугачева.

Вспыльчивый князь подозревал своего боевого товарища в том, что он настроил Лаврова. Попытка Шепе­лева оправдаться закончилась вызо­вом на поединок, причем вызов сде­лал именно Голицын. Секунданты умышленно медленно заряжали пис­толеты, чтобы дать возможность дуэ­лянтам помириться. Шепелев попы­тался пойти на мировую. В ответ Го­лицын, нарушая все законы поедин­ков, кинулся на него с обнаженной шпагой. Защищаясь, Шепелев нанес князю смертельную рану. История этой дуэли настолько не в пользу Го­лицына, что становится понятным, почему Шепелев не понес никакого наказания. Он получил отпуск на год (возможно, тоже был ранен) и уже в 1777 году во главе Рязанского караби­нерного полка принял участие в по­ходе князя Н. В. Репнина к западным границам. 22 сентября 1778 года Ше­пелев получил чин генерал-майора с назначением в Финляндскую диви­зию. В 1783-м женился на овдовевшей племяннице Потемкина Измайловой и вскоре отправился в Крым к вой­скам ее дяди. Шепелев участвовал в русско-турецкой войне 1787—1791 годов, а затем служил в Белоруссии и Литве. Павел I, обрушивший гонения на потемкинцев, перевел его в стат­скую службу, но с повышением (гене­рал-поручик стал действительным тайным советником, то есть полным генералом, и сенатором). В 1816 году 78-летний Шепелев уволился по про­шению и получил в награду за службу орден св. Александра Невского. Он умер в 1828 году и похоронен в Нев­ской обители. Жена пережила его на 4 года (по другим сведениям, на 6 лет). Имя Федора Степановича Лаврова по­сле событий осени 1775 года исчезло из армейских списков.

Легенда об убийстве князя Голицы­на возникла, скорее всего, после смер­ти Петра Амплеевича, причем роди­лась она не в семейном кругу князей Голицыных. И до смерти князя Петра Михайловича, и после нее Голицыны оказывали Потемкину знаки уваже­ния, породнились с ним. Живучести легенды способствовала прежде всего тайна, окружавшая поединок Голицы­на с Шепелевым. Императрица, щадя честь голицынской фамилии, решила не предавать дело огласке...

Глава VI.

На новом поприще

Новый этап во взаимоотношениях Екатерины и Потемкина наступил в первой половине 1776 года. Из человека, утешавшего ее в ночные часы и дававшего ей дельные советы, Григорий Александрович превратился в вельможу первой величины, фактического владыку огромной территории, которой он управлял и фактически распоряжался по своему усмотрению.

Как мы помним, в своей «Чистосердечной исповеди» Екатерина называла Потемкина богатырем. На поверку оказалось, что он обладал отнюдь не богатырским здоровьем: то ли подорвал его, будучи фаворитом, то ли от общения с многочисленными дамами, окружавшими его в Новороссии, то ли из-за непривычного климата и утомительных путешествий, но Григорий Александрович часто и продолжительно болел, что крайне беспокоило Екатерину. «Береги себя для меня». «Ты знаешь, что ты мне очень, очень нужен». «Унимать тебя некому... при первом свидании за уши подеру», — грозила Екатерина, узнав от Потемкина, что тот за три дня преодолел расстояние от Кременчуга до Могилева. 31 августа 1783 года императрица выговаривала: «Браниться с тобою и за то хочу, для чего в лихорадке и горячке скачешь повсюду».