Как правило, вооруженные силы арабских стран выполняли двойную функцию. Армия обеспечивала защиту территориальной целостности государства, его суверенитета от внешних угроз. Не менее важна была ее роль в качестве гаранта стабильности режима и его охраны от внутренних врагов и оппозиции. В результате власть в арабских странах оказывается в двойственном положении. С одной стороны, арабским лидерам приходилось заручаться поддержкой и лояльностью военных, которые как гаранты безопасности режимов приобретали значительное политическое влияние и самостоятельность. С другой, укрепление политического контроля над армией зачастую осуществлялось за счет потери эффективности вооруженных сил в условиях обычных войн. За редким исключением лидерам арабских стран удавалось одновременно обеспечивать стабильность власти и внешнюю безопасность государства. В то же время вооруженные силы стран Ближнего Востока сталкивались с серьезными проблемами в обеспечении национальной безопасности своих государств. Последний пример подобного рода – практически полное неучастие ливанской армии в войне с Израилем в июле–августе 2007 года. Национальный суверенитет и территориальную целостность Ливана защитила не регулярная армия, а исламское сопротивление в лице ливанской «Хизбаллы»[5].
Действительно, в последнее время все настойчивее становятся требования представителей так называемого радикального, политического ислама легализовать и расширить свое участие в политической жизни арабских стран. Ряд идеологов умеренного исламистского движения (египетский шейх Юсеф Кардави, глава туниской исламистской партии «Ан-Нахда» Рашид Гануши) стремятся приспособить ислам к демократии, «демократизировать ислам». На разных полюсах арабского общества реформаторское движение в исламе и его лозунги вызывают серьезные сомнения в их искренности и подозрения в истинности дальнейших намерений исламистов и их последующих шагов в случае прихода к власти. Неслучайно в последние месяцы в «светской» Турции усилились дискуссии о роли армии, взаимоотношениях гражданских и военных властей. Они не связаны исключительно с процедурой вступления Турции в ЕС и звучащими периодически со стороны некоторых европейских политиков обвинениями турецкой армии в излишнем вмешательстве в политику[6]. В течение нескольких предыдущих десятилетий, особенно в последние годы, левые силы Турции явно проигрывают на политической арене представителям политического ислама и не видят иной возможности сохраниться во власти и укрепить там свои позиции иначе как при опоре на армию.
В этих условиях серьезной угрозой стабильности военно-гражданских отношений является проникновение радикально настроенных исламистов в армию и фракционность в вооруженных силах. Возникновение различных группировок, особенно в ключевых подразделениях вооруженных сил, как правило, непосредственно предшествует перевороту. Особую опасность фракционность приобретает тогда, когда в офицерской среде начинают усиливаться настроения воинствующего ислама. В этих условиях создается идеологическая база для действий заговорщиков и возникает мотив вооруженного выступления против власти, несмотря на высокий риск для участников заговора.
На самом деле, военные, как правило, не разделяли воззрений радикального ислама. В какой-то степени это объяснялось тем, что еще в 1950–1960-х гг. революционное офицерство в арабских странах было более восприимчиво к светским теориям. По сравнению с другими слоями населения офицеры были лучше образованы, чаще выезжали за границу и поэтому имели больше возможностей познакомиться с идеями социализма и социал-демократии и их носителями. К тому же проводившиеся в большинстве арабских армий периодические кадровые чистки существенно снижали в офицерском корпусе число приверженцев радикального ислама и заставляли их искать работу в другом месте. Все армии региона, за исключением Ирана, пытались не допустить исламистов в офицерский корпус. Ошибки в данном случае могли стоить дорого, как, например, в случае с египетским президентом А. Садатом, который был убит в 1981 г. малочисленной группой исламистов в армии в ходе военного парада. В Турции военные защищали светскую идеологию кемализма. В Сирии в начале 1980-х гг. армия жестко подавила восстание вооруженной исламской оппозиции[7].
В то же время не всегда армия выступала на стороне светского начала в политике. Так, в Пакистане вооруженные силы превратились в один из основных проводников «исламизации» общества во времена правления Зия уль-Хака и во многом формировались исходя из религиозной убежденности новобранцев. Характерно, что единственной партией, которой власти разрешили создать свои ячейки в армии, была «Джамаат-и ислами»[8]. Однако такие страны, как Пакистан и Иран, представляют собой скорее исключение. В то же время по соображениям политического порядка армия нередко допускала ограниченную активность умеренных исламистов, использовала их в своих интересах, сохраняя при этом полный контроль над их деятельностью.
Светский характер турецких вооруженных сил рассматривался как одно из важных завоеваний республиканского строя. В Турции армия выполняла своеобразную интеграционную роль, объединяя людей из различных районов, разного происхождения и социального уровня и превращая их в единую нацию. Турецкие военные оказались настолько решительны и непримиримы в «исламистском вопросе», что смогли заставить премьер-министра Н. Эрбакана, лидера исламистской партии, изгнать своих сторонников из армии. Турецкие военные внимательно следили за попытками Партии национального порядка Н. Эрбакана установить в стране шариатское правление. «Рефах» трижды запрещалась военными или под их давлением (в 1971, 1980 и 1998 гг.), но снова возрождалась под другими именами. Одновременно армия боролась против исламистов в собственных рядах. Однако после победы на парламентских выборах в 2002 г. Партии справедливости и развития (ПСР), чья идеология во многом базируется на принципах ислама, и прихода к власти премьер-министра Р.Т. Эрдогана ситуация стала постепенно меняться. Используя действующую в стране «особую» форму демократии, Р.Т. Эрдоган без каких-либо нарушений конституции и закона сумел существенно ослабить влияние военных на политику страны, что вызывает сегодня серьезную обеспокоенность турецкого генералитета.
Несколько иначе складывались отношения армии и исламистов в Йемене. Ставший президентом ЙАР в 1979 г. подполковник Али Абдалла Салех, значительно укрепил национальные вооруженные силы, которые постепенно превратились в основную опору власти[9]. После победы над левыми не без поддержки исламистской организации фундаменталистского толка «Исламский фронт», многие представители которой вошли во вновь сформированные органы законодательной и исполнительной власти, военные оказались в ситуации, когда они и в дальнейшем были вынуждены предоставлять исламистам широкое поле для их политической деятельности. Предпринимая определенные шаги в отношении многих исламистов, президент А. Салех, тем не менее, не торопится ставить точку в этом вопросе, избегая конфликта с влиятельными покровителями исламистских групп из числа вождей племен. Исключением стали решительные и жесткие действия властей после атаки террористов американского эсминца в Адене в октябре 2000 г. После этого инцидента министерство вакуфов стало назначать проповедников в мечетях, стремясь ограничить агитацию радикальных исламистов. Тем более что наиболее активные политические силы общества – племена и армия — заинтересованы в привлечении умеренных исламистов на свою сторону как фактора, стабилизирующего политическую ситуацию и способного на определенном этапе сыграть позитивную роль в мобилизации масс на преодоление отсталости.
В Египте проникновение в армию являлось главной задачей для исламистских группировок с 1990-х гг. Частично этому способствовал тот факт, что правительство в этот период стало проводить политику «исламизации сверху», пытаясь вывести за рамки политического процесса радикальных исламистов и одновременно взять под контроль деятельных умеренных представителей исламского движения. В глазах правительства тактика сближения с «братьями» была оправдана стремлением властей удержать настроения египетской «улицы» в определенных рамках. Это было особенно важно в условиях растущего социального напряжения, вызванного войной в Ираке и нерешенностью палестинской проблемы. В то же время все попытки лидеров организации добиться легализации наталкивались на неизменный отказ властей. В январе 2004 г. к руководству организацией пришел М. Акеф. Он считался одним из наименее консервативных лидеров организации. Многие его высказывания и действия наглядно свидетельствовали о его «реформаторской ориентации». Сразу же после своего избрания М. Акеф взял курс на сближение с правительством.
В свою очередь, власти посредством организации так называемого национального диалога стремились расширить социальную базу режима и одновременно добиться большей подконтрольности исламской оппозиции. Х. Мубарак и его ближайшее окружение, возможно, рассчитывали, что «братья», получив места в парламенте, окажут поддержку президентскому курсу, в том числе и в вопросах преемственности власти. В то же время египетское руководство по-прежнему рассматривало «братьев-мусульман» как своего основного политического соперника и сдержанно относилось к перспективе трансформации организации в политическую партию.