В Дагестане, как и на всем Северном Кавказе, определенную роль играли также тюркоязычные народы: кумыки, ногайцы и азербайджанцы, в ареале расселения адыгов — балкарцы и карачаевцы. В основном они сформировались в результате смешения местных автохтонов с появившимися на Кавказе еще в XIв. кипчаками, а также последующими миграциями тюрко-татарских племен, приходивших на Кавказ вместе с монголами, золотоордынскими армиями Узбека и Тохтамыша, а также вместе с войсками среднеазиатского завоевателя Тимура. Некоторые пришли еще позже (ногайцы — в XVIв. с севера, азербайджанцы чуть раньше — с юга). Их появление еще больше осложнило межэтнические противоречия, добавив к ним соответствующие исторические претензии, поскольку в большинстве случаев тюрки появлялись либо как завоеватели, либо вместе с завоевателями. Нельзя не учитывать и роль «тюркского фактора» в османо-иранской борьбе за Северный Кавказ.
Тем не менее, Дагестан и Чечня, имевшие существенные различия, прежде всего по уровню средневековой культуры и религиозной сплоченности, социальной и политической организации, к XVIIв. имели важную общую черту — проникновение ислама в общественно-политическую жизнь и усиление его объединяющей роли. Это тем более удивительно, так как Дагестан, познакомившийся с исламом еще в VIIв., завершил процесс полной исламизации к XVв., а Чечня вступила в этот процесс только во второй половине XVIв. Однако и в Дагестане, и в Чечне ислам распространялся преимущественно в форме суфизма («тасаввуф»), т.е. мистического движения суфиев (от арабского «суф» — шерсть, ибо первые суфии еще в X—XIвв. носили плащи из грубой шерсти). Это были религиозные аскеты-подвижники, с XII—XIIIвв. объединявшиеся по всему миру ислама в особые братства — «тарикаты» (т. е. «путь», подразумевая правильный путь поиска истины). Эти братства имели свои центры, каждый из которых был одновременно крепостью и комплексом мавзолея святого дервиша — объекта поклонения приверженцев братства, странноприимного дома, мечети, школы и хранилища рукописей.
В этих центрах (а иногда и вне их) «муршиды» (наставники), обычно именовавшиеся «шейх» («старец» по-арабски) или «устаз» (учитель), обучали и воспитывали «муридов» (послушников). «Муршиды» должны были быть образованными, великодушными и щедрыми, ничего не брать у своих учеников и быть для них примером во всем. Послушники (на Кавказе их называли «мюриды») должны были покоряться воле наставника, были правдивыми, надежными и отважными. С XIв. действовало правило, согласно которому мюрид в своих отношениях с наставником, «отказавшись от своей воли, должен быть ... подобен трупу в руках обмывателя трупов, который вертит им как хочет». Это положение в сочетании с традиционной воинственностью горцев, практически находившихся в постоянном состоянии если не войны, то конфликта или вражды с соседями, делало из кавказских последователей суфизма идеальную армию с железной дисциплиной и высоким боевым духом, основанным, помимо горских традиций, и на внушаемой им религиозной морали. Исполнение различных суфийских обрядов («зикр» — коллективные напевы с регламентированными позами и движениями, «самаат» — мистические радения с распеванием стихов Корана, «таваф» — ритуальные кружения во время танцев) закрепляло сплоченность суфиев. В дальнейшем эти обряды, особенно у чеченцев, воспринимались даже не как религиозная, а как местная национальная традиция. Разные братства по-разному относились к тем или иным обрядам. Например, эратство Кадирийя (и сейчас влиятельное в Чечне) предписывало радения, а братство Накшбандийя (ныне доминирующее в Дагестане, но до середины XIXв. преобладавшее и в Чечне) х отрицало.
На Кавказе, помимо этих двух братств, действовало еще и братство Шазилийя. Но реально значение имели ветви всех этих братств в той или иной местности. Иногда они распадались, если возглавлявший определенную ветвь («вирд») шейх умирал, не передав своему преемнику «иджазу», т. е. право на наставничество. Но бывали случаи, когда один и тот же человек получал «иджазу» сразу от шейхов двух или даже грех братств. Это свидетельствовало как о незначительности идейно-обрядовых расхождений между братствами, так и о приоритете не религиозно-догматического, а скорее традиционно-кланового (или племенного) и личностного подхода кавказцев к этой проблеме. Это способствовало переплетению структур религиозных братств с родоплеменными, слиянию функций религиозных и политических, наделению того или иного духовного или кланового авторитета всей полнотой власти в соответствии с традициями ислама, не знающего разделения религиозного и светского начал. И, естественно, всякий авторитетный вождь северокавказских горцев, получивший такую власть, стремился быть независимым от любой внешней силы, будь то Иран, Османская империя или Россия.
Первой, как уже отмечалось, к России присоединилась Осетия. В том же 1774 г. османы признали Кабарду составной частью России. За ней постепенно последовали и другие Северокавказские области, тем более, что многие из них поддерживали с Россией связи со второй половины XVIв. Процесс этот проходил в основном мирно, пока российские власти имели дело со светскими правителями.
Дагестан к концу XVIIIв. был разделен на 10 крупных и несколько десятков более мелких государственных образований. При этом все они были этнически неоднородны. В Эндереевском, Аксакаевском и Костековском владениях жили кумыки, ногайцы, аварцы и чеченцы, в Тарковском шамхальстве — кумыки, даргинцы, ногайцы, таты, в Кайтагском уцмийстве — даргинцы, кумыки, терекмейцы, таты, табасаранцы. Но и в других областях состав населения был пестр, хотя в Аварском ханстве преобладали аварцы, в Казику-мухском — лакцы, в Табасаранском майсумстве и владениях кади Табасарана — табасаранцы. Кроме того существовали аварские, даргинские, лезгинские союзы сельских общин, называемые «вольные общества». У ногайцев, селившихся от низовьев Кумы до верховьев Кубани, было множество феодальных владений, управлявшихся султанами или мурзами. Но часть их, кочевавшая на севере Дагестана, формально подчинялась его властителям.
Чечня и Ингушетия представляли собой даже в начале XIXв. мозаику множества тухумов (или тухкумов), т. е. территориальных объединений многих тейпов. Иногда они назывались по-арабски «джамаатами» (обществами), что также свидетельствовало о проникновении сюда ислама и арабо-исламской культуры. Но в целом вайнахам тогда свойственна была политическая дробность и независимость не только тухумов и джамаатов, но и отдельных тейпов. Точно также шесть «вольных обществ» существовало в Балкарии, несколько больше в Карачае, где у власти стояли феодалы-баш.
У адыгов также отсутствовала централизация политической власти, хотя в некоторых областях, прежде всего в Кабарде, феодальные отношения были более развиты. На три княжества делилась Большая Кабарда, на два — Малая. Число их, впрочем, менялось: в первой половине XVIIIв. их было уже 11, а во второй половине — 6. В то же время кабардинские князья, враждуя между собой, нередко обращались за поддержкой и к крымскому хану, вассалами которого считались, и к русскому царю, дружественные отношения с которым также традиционно сохранялись (впрочем, далеко не всеми князьями). Несмотря на попытки князей подчинить себе и друг друга, и соседей (других адыгов, ногайцев), независимо от них продолжали существовать крупные территориальные союзы натухайцев, шапсугов, абадзехов и убыхов.
Разгром (а затем и присоединение к России в 1783 г.) Крымского ханства, пытавшегося с помощью османов удержать контроль над Северным Кавказом, явился поворотным пунктом в продвижении России на Северный Кавказ. Русские представители еще в ходе войны 1768—1774 гг. с османами старались активно привлечь на свою сторону многочисленных правителей, вождей и старейшин Северного Кавказа. В 1781 г. им это удалось с верхушкой Чечни и Ингушетии, согласившейся на добровольное вхождение в состав России. В 1785 г. российские власти учредили Кавказскую губернию. Однако в том же году почти весь Северный Кавказ был охвачен восстанием имама Мансура.
Имам был простым чеченским пастухом по имени Ушур-ма. Он назвал себя Мансур («Победоносный») и выступил за «чистоту ислама», который многие его соотечественники тогда еще знали плохо, за замену обычного права («адат») мусульманским законодательством («шариат») и за священную войну («газават») против неверных, под которыми он понимал всех немусульман, включая и многих тогда чеченцев. Имам Мансур (которого называли и шейхом, и устазом, хотя он был неграмотным и не обладал традиционной ученостью мусульманских богословов) своими пламенными проповедями, властным характером и упорными наставлениями смог поднять против России многих чеченцев, кумыков, кабардинцев, лезгин и других мусульман Северного Кавказа. Причем за ним пошли не только бедняки, но также и часть элиты Чечни, Кабарды, Дагестана, недовольной различными ограничениями, лишением власти в перешедших под русский контроль районах, засильем русского, армянского и грузинского купечества, попытками привлечь на сторону России одни народы (осетин, ингушей) в противовес другим.
Не сумев захватить штурмом русские крепости, имам Мансур в июне 1786 г. обратился за помощью к Османской империи, что подтолкнуло Стамбул начать новую русско-турецкую войну 1787—1791 гг. Поддержка кавказских мусульман, особенно имама Мансура, была для османов одним из стимулов в развязывании войны. Однако вскоре войска султана стали терпеть неудачи, а имам Мансур вынужден был покинуть Чечню и уйти за Кубань. Там его отряды, состоявшие в основном из абхазов и адыгов, действовали отдельно от османов, которые, стараясь использовать имама, в то же время ему не доверяли, зная о его стремлении к независимости от кого бы то ни было. Имам развернул антироссийскую пропаганду от Черного моря до Астрахани, но больших при этом успехов не достиг, как и во время своего внезапного появления в Чечне в августе — сентябре 1790 г. Вернувшись под защиту османов в крепость Анапу, он был там пленен в июне 1791 г. после взятия крепости русскими войсками. Осужденный на пожизненное заключение, имам Мансур умер в Шлиссельбургской крепости в апреле 1794 г.