В основе всех его теоретических заключений были законы постоянства материи и движения.
Мнение свое о неизменности вещества ученый доказывал химическими опытами. В 1756 году он делает такую запись: “Делал опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что … без пропущения внешнего воздуха вес отожженного металла остается в одной мере”. Увеличение веса металла при обжигании он приписывал соединению его с воздухом.
Записка Ломоносова с перечнем его главных результатов в науке им не окончена, а ее можно было бы продолжать очень долго, перечисляя огромное множество фактов, мыслей, догадок, найденных или высказанных великим ученым в химии, физике, астрономии, метеорологии, геологии, минералогии, географии, истории, языкознании и других науках.
М.В.ЛОМОНОСОВ КАК ПОЭТ
Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги.
Н. О. Гоголь
Как только не называли Ломоносова современники и потомки!.. И “наш Пиндар”, и “наш Цицерон”, и “наш Вергилий”, и “наш Леонардо”, и “наш Декарт”, и “наш Галилей”, и “наш Лейбниц”, и “наш Гёте”, и “наш Франклин”.., Одно слово—энциклопедист! Поневоле заплутаешь в мировом “пантеоне” подыскивая ему компаньона по бессмертию.
В общем-то, в этих и подобных этим определениях не так-то уж много чести Михаиле Васильевичу, ибо их “престижный” смысл, как ни поверни, преобладает над познавательным. Сам Ломоносов, как и положено гению, будто предчувствовал, что его не так поймут, вернее—не то извлекут для себя из его примера. Упреждая всяческую суету вокруг своего имени, он еще двести с лишним лет назад писал. “Сами свой разум употребляйте. Меня за Аристотеля, Картезия (т.е. Декарта), Невтона не почитайте. Если же вы мнеих имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею”.
Ломоносов—просто другой. Ни на кого, кроме самого себя, не похожий. Чего бы стоил его энциклопедизм, если бы сам он не был уникальной личностью?
Вот почему среди всех доступных Ломоносову сфер культурной деятельности поэзия, его занимает особое, исключительное место. Именно в ней наиболее полно отразилось головокружительное многообразиеего творческих и чисто человеческих устремлений. И вот почему прав был К. С. Аксаков, когда в середине прошлого века писал: “Ломоносов был автор, лицо индивидуальное, первый, восставший как лицо из мира национальных песен, в общем национальном характере поглощавших индивидуума; он был освободившийся индивидуум в поэтическом мире, с него началась новая полная сфера поэзии, собственно так называемая литература”.
А ведь в XVIII веке сохранить свое лицо было куда как трудно...- и в поэзии, где требовалось, прежде всего, умение подражать непререкаемым образцам и соблюдать жесткие правила, предписанные теоретиками... и в жизни, где поэзия еще не заняла подобающего ей места, еще не была обласкана обществом...
Можно вспомнить, как А. П. Сумароков пытался наставлять Екатерину II в искусстве управлять страной, а она через своих придворных отвечала ему: “Господин Сумароков—поэт и довольной связи в мыслях не имеет”. В пушкинской статье “Путешествие из Москвы в Петербург” можно прочесть, как часто Сумарокова “дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками” и как он страдал от этого.
“Ломоносов был иного покроя,—добавлял Пушкин.—С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он драл за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нем пикнуть”. Однако ж и Ломоносову довольно часто приходилось оказываться в таких положениях, когда и его характер проходил, скажем так, суровую “проверку на прочность”.
Можно вспомнить в связи с этим знаменитую комедию примирения между непримиримыми литературными врагами—Ломоносовым и тем же Сумароковым, устроенную 19 января 1761 года фаворитом Елизаветы Петровны графом И. И. Шуваловым, который, хоть и считался их “покровителем”, “предстателем”, “российским Меценатом”, не смог устоять перед искусом потешить себя и своих гостей забавной сценкой, где первым в ту пору поэтам России были уготованы отнюдь не возвышенные роли.
Надо было быть Михайлой Ломоносовым, человеком мощной и неповторимой индивидуальности, который и в парике оставался помором, потомком вольных новгородцев, чтобы дать просвещенному вельможе отповедь, полную внутреннего благородства, силы и одновременно гражданской боли.
Нынче, в исходе ХХ века, было бы наивно упрекать читателей в прохладном отношении к Ломоносовской поэзии, если в том же 1825 году тот же Пушкин писал: “ … странно жаловаться, что светские люди не читают Ломоносова, и требовать, чтобы человек умерший 70 лет тому назад, оставался и ныне любимцем публики. Как будто нужны для славы великого Ломоносова мелочные почести модного писателя”.
Кто же спорит: после Пушкина читать Ломоносова трудно. Между прочим, гораздо труднее, чем ломоносовских современников Вольтера и Гёте или других зарубежных поэтов еще более отдаленого времени , с которыми современый писатель может познакомиться в современных добротных переводах. Несмотря на то , что мы сейчас смотрим на Ломоносова как на ученого по преимуществу, душа-то ломоносовская, все по тому же пушкинскому слову, была исполнена страстей. Для такой души обращение к поэзии было совершенно естественно, то есть и неизбежным и благотворным одновременно.
М.В. ЛОМОНОСОВ КАК ВЫДАЮЩИЙСЯ ХУДОЖНИК
М.В. Ломоносов обладал незаурядными художествеными способностями. Об этом свидетельствуют егоизвестные мозаичные портреты и картины, которые являются непревзойденными образцами русского мозаичного искусства ХV111 в. Мозаикой древние называли картины, посвященные музам. Как вечны музы, так вечны, должны были быть и эти картины. Поэтому их писали не краской, а набирали из кусочков цветного камня, а затем из кусочков специально сваренного глушенного (непрозрачного) стекла – смальты.
Систематические уроки рисования Ломоносов начал брать еще в Марбурге. Среди его рукописного наследия еще сохранились ученические рисунки, один из них изображает Каина. Однако подлинный талант Ломоносова-художника раскрылся в мозаичном искусстве. Здесь наиболее четко проявились его научные и художественные дарования.
В 1745 году канцлер М.И. Воронцов привез из Рима мозаичные произведения. Однако способ изготовления мозаик, широко распространенный в Древней Руси, к ХV111 в. оказался утерянным. Ломоносов поставил задачу возродить в Росии это забытое искусство.
Постройка в 1748 году химической лаборатории позволила ученому начать большие работы по химии и технлогии силикатов, а так же по теории цветов. Ему удалось в результете больших усилий создать рецептуру смальт и наладить их производство, а так же производство стекляруса и бисера.
Ломоносов открыл ряд новых составов цветных стекол, в том числе, так называемый “золотой рубин” – винно-красное стекло получаемое на основе добавления в стекольную массу соединений золота. “Золотой рубин” нередко использовался для подделки натуральных рубинов и гранатов. Впервые этот состав был открыт одним из европейских алхимиков, и его держали в большом секрете, используя для изготовления дорогих ювелирных украшений.
Увлеченный мозаичным искусством, Ломоносов разработал методы отливки и шлифовки смальт, отыскал лучшие рецепты мастики, с помощью которой смальта крепилась на медном подносе. Уже в марте 1752 года он закончил первую художественную мозаичную картину – образ богоматери по картине итальянского живописца Солимены.
Свое мастерство Ломоносов – художник стремился передать ученикам, которых он отбирал и Рисовальной палаты академии и из других учреждений Петербурга. Вместе с учениками он создает высокохудожественные мозаичные портреты, в том числе несколько изображений Петра 1.
Желание Ломоносова освободить страну от экспорта ряда изделий из стекла и наладить производство этих предметов заставляет его построить специальную фабрику. В 1752 году он добился от сената разрешения на ее сооружение в окрестностях Ораниенбаума (ныне г. Ломоносов), где были все условия для организации стекольного производства.
Весной 1753 г. близ деревни Усть-Рудицы началось строительство фабрики, которое было в основном завершено к лету следующего года.
Археологические раскопки в Усть-Рудице, проведенные в 1949-1953 годах, раскрыли огромный объем производственной деятельности на фабрике цветного стека. Здесь Ломоносов создал единственное в своем роде промышленно-художественное предприятие, решил обширный комплекс производственных задач и, кроме того, вел научно-исследовательские работы, производил метеорологические наблюдения, изучал атмосферное электричество и т.д.
Начиная строительство фабрики в Усть-Рудице, Ломоносов рассчитывал на большие государственные заказы. Он надеялся широко развернуть мозаичное искусство, готовить монументальные памятники, которые бы прославляли величие России, боевые подвиги и исторические свершения русского народа.
Но правительственные заказы не поступали. Финансовое положение фабрики было тяжелым. Ее изделия не находили сбыта. Так, за два года и восемь месяцев доход фабрики составил 500 рублей, а на ее постройку и содержание было израсходовано более 9 тысяч рублей.
В 1758 году не отступая от своих замыслов, Ломоносов разработал проект художественного убранства внутренних стен Петропавловского собора мозаичными картинами, прославляющими ПЕТРА 1. Однако рассмотрение Ломоносовского проекта затянулось на несколько лет. С приходом к властиЕкатерины 11 сановники, поддерживающие Ломоносова, сошли с политической сцены. Все труднее становилось ученому осуществлять свои художественные планы. Несмотря на многочисленные преграды в 1761 году он вместе с помощниками преступил к работе над картиной “Полтавская баталия”. Набор этой грандиозной мозаики проходил в мозаичной мастерской при доме Ломоносова. Смальты для этого панно изготовлялись в Усть-Рудице. В середине 1764 года мозаика “Полтавская баталия” была закончена, и Ломоносов собирался начать изготовление другой картины этой же серии – “Азовской взятие”. Но этот замысел художника остался неосуществленным.