Большинство отечественных этнопсихологов при изучении проблемы идентичности (в том числе этнической), как правило, отталкиваются от двух (или от одной из двух) ставших классическими в западной психологии концепций – концепции социальной идентичности Г.Тэджфела и Дж. Тернера и эпигенетической концепции развития личности Э.Эриксона, которые теоретически вписываются в «когнитивный» конструктивизм. Обе концепции фокусируют внимание на проблеме идентичности и ее кризиса. При этом, если Э.Эриксон анализирует личностный аспект идентификации (правда, личность рассматривается в социально-историческом плане), то модель Тэджфела – Тернера описывает прежде всего социальную (групповую) идентичность.
По мнению Э.Эриксона, в природе человека изначально заложена потребность в психосоциальной идентичности (то есть «самотождественности», «верности» самому себе). В то же время достижение такой самотождественности (важнейшей характеристики целостности личности и ее зрелости) осуществляется в процессе самоидентификации человека с различными социальными группами – семьей, профессиональным цехом, этнокультурной общностью, государством и пр. Исследователь подчеркивает, что состояние целостности никогда не бывает перманентным. Развитие, личностный рост сопряжены с кризисами идентичности, которые знаменуют собой состояние перехода от одной «целостности» к другой, новой. Важно, что в концепции Э. Эриксона кризис отнюдь «не означает катастрофу или мучительный конфликт противоположных тенденций… скорее, имеет смысл поворотных пунктов, моментов решения, выбора между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой, критических периодов усиливающейся уязвимости и возрастающего потенциала»[68]. При этом, по убеждению ученого, «нельзя разделять личностный рост и изменение общества, кризис идентичности в индивидуальной жизни и современные кризисы в историческом развитии»[69].
Согласно модели Тэджфела – Тернера, человек реализует базовую потребность в самоуважении посредством самоидентификации со «своей» группой, которую, соответственно, стремится оценивать позитивно, в сравнении с «другими» группами[70]. Высокий престиж «своей» группы дает человеку высокий субъективный статус и позитивную социальную (или этническую) идентичность. И наоборот: утрата «своей» группой позитивной определенности формирует негативную идентичность. В этом случае, человек, согласно концепции Тэджфела – Тернера, как правило, выбирает одну из трех стратегий поведения: 1) оставить группу физически; 2) психологически размежеваться с ней и претендовать на членство в другой, более «престижной», группе; 3) бороться за восстановление позитивного статуса собственной группы[71].
Много внимания в работах создателей теории социальной идентичности и их последователей уделено стратегиям конструирования идентичности. При этом используется линейная биполярная модель идентичности, в соответствии с которой все предлагаемые стратегии конструирования социальной (этнической) идентичности ведут к одному из двух результатов: идентификация представителя меньшинства со своей группой или идентификация с доминантной группой. Авторы, использующие эту модель в исследовании этнической идентичности, исходят из идеи обратно пропорциональной зависимости этих двух идентификаций, делающей их почти взаимоисключающими: индивид, обладающий четкой идентичностью с одной группой, не может одновременно осознавать тождество с другой; при трансформации же идентичности усиление новой идентификации ведет к ослаблению прежней.
Однако в современной этнопсихологии всё чаще встречает понимание другая трактовка этнической идентичности, согласно которой последняя «не обязательно является линейным конструктом», а может быть рассмотрена «с точки зрения качественно различных способов отношения к своей и другим группам». В результате эмпирических исследований, особенно в полиэтничных мегаполисах со сложной структурой, многие авторы приходят к выводу, что возможна одновременная самоидентификация индивида с двумя и более этническими общностями, то есть что несколько идентичностей в сознании одной личности могут существовать вполне независимо друг от друга.
Большое внимание в этнопсихологии уделяется также изучению различных стратегий межэтнического взаимодействия и, соответственно, способов адаптации индивидов к иноэтничному (инокультурному) окружению. Согласно теории аккультурации Дж. Берри, существует четыре возможных стратегии межэтнического взаимодействия: 1) интеграция, когда каждая из взаимодействующих групп сохраняет свою культуру и одновременно устанавливает контакты с «другой», взаимодействующей культурой); 2) ассимиляция, когда группа и ее члены теряют свою культуру, но устанавливают контакты с другой культурой; 3) сепаратизм (сегрегация), когда группа и ее члены замыкаются в своей культуре, отгораживаясь от «других»; 4) маргинализация, когда группа и ее члены теряют свою культуру, но не устанавливают тесных контактов с другой культурой. Схожую схему возможных последствий межкультурных контактов индивида предложил С. Бочнер, также обозначив четыре их варианта. По его мнению, «в процессе адаптации «перебежчик» отбрасывает собственную культуру в пользу чужой, «шовинист» – чужую в пользу собственной, «маргинал» колеблется между двумя культурами, «посредник» синтезирует две культуры, являясь их связующим звеном». Интересна попытка М. Беннета выделить стадии успешной адаптации индивида к новой культуре. Процесс такой адаптации, по определению исследователя, ведет к формированию новой – биэтнической – идентичности и протекает в шесть этапов: три этноцентристских этапа (отрицание культурных различий; защита от различий с их оценкой в пользу своей группы; минимизация различий) и три этнорелятивистских (принятие культурных различий; адаптация к различиям; интеграция)[72]. Большинством исследователей оптимальной стратегией адаптации иноэтничных граждан в полиэтничном обществе признаётся «интеграция». Она связана с позитивным отношением к культуре как собственной, так и этноконтактных групп, что находит свое выражение в формировании позитивных авто- и гетеростереотипов.
Таким образом, этнопсихологическое исследование этнической идентичности происходит в контексте «когнитивного» конструктивизма.
Существенной чертой развития отечественной этнологии сегодня является наметившаяся в последние годы тенденция к «примирению», синтезу двух концептуально оппозиционных парадигм этнологического знания (по сравнению с достаточно отчетливым разделением их представителей на два лагеря в начале 1990-х гг.). Усилия, направленные на выработку некоего промежуточного, «синтетического» подхода к этничности (этнической идентичности), отчетливо заметны с обеих сторон.
Так, И.Ю. Заринов в статье с характерным названием «Время искать общий язык» утверждает, что принципиально теория этноса и концепция этничности (так же, как примордиализм и конструктивизм) не являются непримиримыми антагонистами, отражая феномен хотя и один и тот же, но неоднозначно проявляющий себя в исторической перспективе. По его мнению, авторы, стоящие на, казалось бы, различных позициях, часто говорят об одном и том же, только в разных выражениях[73]. Пытаясь извлечь «рациональное зерно» из обеих концепций, исследователь приходит к заключению, что члены социума способны конструировать лишь уже «исторически сложившиеся, но в силу различных причин потерянные культурные характеристики и стандарты», в связи с чем предлагает называть этот процесс не конструкцией, а «реконструкцией», в результате которой и возникает, на его взгляд, «искомая этническая идентичность»[74].
Заключение
Разница между этносом и нацией заключается в следующем: этнос может существовать изолированно; в горах, например, были этносы; нация же не может существовать изолированно. Нация становится тогда нацией, когда этнос превращается в субъект мировой истории, и только тогда. В Европе XVII века украинское казачество являлось наиболее крупной военной силой. Французские энциклопедисты в своем проекте мировой истории посвящают Украине целый том. Котляревский описывает позицию казаков после уничтожения Запорожской Сечи, сравнивая ее с позицией троянцев после уничтожения Трои. Они плавают по ареалу мировой культуры и мировой истории — Средиземному морю. А переход на общеевропейские программы в просвещении! Сравнивая французские колледжи и Киево-Могилянскую академию — это совершенно идентичные программы. Студенты, спудеи, блуждают по всей Европе. И, скажем, Петр Могила учится в одном колледже с Декартом, а Березовский — в одной Болонской академии рядом с самим Моцартом. Нация становится субъектом (фигура Мазепы известна во всех европейских дворах) мировой истории. Можно привести множество примеров, подтверждающих вышесказанное. Подводя итоги, отметим существенную, на наш взгляд, характеристику дискурса вокруг проблемы этничности (этнической идентичности). Таковой нам представляется весьма слабая его структурированность и сильнейшая размытость. Специалисты из разных областей обществоведения чаще пишут по поводу этничности (этнической идентичности), чем о самом этом феномене. Большой разброс мнений относительно даже дефиниций этничности (в рамках различных теоретических подходов), с одной стороны, отражает сложную, изменчивую природу изучаемого феномена, с другой – свидетельствует об ограниченных возможностях применяемой методологии. Возможно, более перспективной окажется наметившаяся тенденция осмысления проблем этничности и этнической идентичности на стыке наук, в том числе на стыке этнологии и философии.