Смекни!
smekni.com

Бытие и человек в творчестве Андрея Тарковского (стр. 5 из 6)

Герои Тарковского, особенно герои последних фильмов, тем или иным путем приходят к пониманию несовершенства бытия, чувствуют свою ответственность (вину) за мир и его будущее, пытаются показать другим всю неправильность нашей цивилизации. Но при этом они осознают, насколько неэффективной будет их маленькая война против большого хаоса. Тарковский указывает нам выход, и этот выход в единении. Поэтому герои Тарковского не только совершают свои, казалось бы, мелкие, незначительные поступки. Они призывают других следовать за ними. Они – учителя. Учителем Сталкера был Дикообраз. Сталкер сам стал учителем для Писателя. Доменико не просто совершил самосожжение как акт самопожертвования (см. следующую главу), он пытался обратить в свою веру и свою семью, заперев себя с женой и детьми в доме. Он старался открыть глаза другим на катастрофу, на грани которой находится мир. Но единственным, кто понял его, стал Андрей, у которого не хватило сил вести за собой других. Его вклад в попытку спасти мир ограничился индивидуальным самопожертвованием.

§3. Спасение мира через акт самопожертвования.

В своем философском мировоззрении Тарковский предполагает, что несовершенство мирового бытия человек может преодолеть либо через любовь, либо через созерцательное «собирание» мира в себе, через концентрацию своих духовных сил, ведущую к центрированию окружающего бытия, воссозданию «частицы» бога в нем. Однако оба эти пути к совершенству позволяют «исправить» бытие только в ограниченной сфере, локально. Недостаточность, относительность этих форм преображения заключается в том, что в них не устраняется самый глубокий источник несовершенства – раздвоенность человека, его стремление к эгоистическому обособлению и господству над бытием. В этом и состоит та самая метафизическая виновность, лежащая на каждом человеке, поскольку ни в одном человеке эта раздвоенность не исчезает до конца. По-настоящему радикальное и, самое главное, необратимое движение к совершенству возможно только через такое деяние, которое способно в существенной степени преодолеть или хотя бы компенсировать указанную метафизическую вину. Человек должен победить в себе «темную» сторону и совершить поступок, противоположный стремлению к обособлению и господству: он должен свободно избрать полное подчинение бытию, миру. Самое же радикальное движение к послушанию миру и через это преодолению несовершенства бытия в самом его истоке это свободное избрание страданий и смерти, жертвования себя людям и миру. Пример такой жертвы Тарковский, естественно, находит в восхождении Иисуса Христа на Голгофу и его распятие. Для Тарковского Иисус – это человек и только человек: лишь в таком случае его жертва, его мученичество, смерть и воскресение – это доказательство бессмертия земного человека. В рамках мировоззрения, выражаемого Андреем Рублевым в фильме Тарковского, если и можно говорить об Иисусе как о Боге, то только в том смысле, что он, частично преобразив мир своей жертвой и своим воскресением, создал тот абсолютный центр, от которого преображение должно распространиться на все бытие и сделать его совершенным и всецело божественным.

Жертва значима для всего мира, всего бытия, поскольку, в конечном счете, каждая жертва, как и жертва Христа, имеет целью преображение всего мира. Поэтому в определенном смысле крестный путь каждого человека принимает как свою судьбу и как шаг на пути к совершенству – сам мир, само бытие. И лишь самопожертвование способно стать поступком, равным по своему значению тому, который стал виной человека, способно исправить «разрыв», внесенный в бытие виновным. Именно к этому идет Крис в «Солярисе»: он хочет пожертвовать собой, всей своей прошлой жизнью ради «призрака», которого Снаут и Сарториус готовы уничтожить с помощью самых изощренных средств. Добровольно обрекая себя в финале фильма на бесконечное странствие среди «двойников» и «призраков» близких ему людей, Крис делает возможным грядущее просветление иррациональных глубин Неведомого. И он должен совершить все это, не думая о себе и о своем будущем, ведь сомнительно то, что Крис сможет и дальше жить, не сойдет с ума среди этих двойников, которые являются лишь суррогатными эссенциями его воспоминаний о близких. Единственная позиция, имеющая для человека оправдание в этом мире, — это позиция самопожертвования.

В «Сталкере» идея Голгофы, идея самопожертвования проведена не столь явно, как это было в более ранних фильмах Тарковского. Пример Иисуса значим теперь для Тарковского не в его наиболее известном и трагическом итоге, а в незаметном, но не менее существенном жизненном содержании – как пример послушания перед бытием, служения бытию. У Тарковского на «религиозном» уровне человек не восходит к Богу, так как Бог умер, а наоборот, «нисходит» к ветхому бытию и, подчиняясь его велениям, пытается исправить его несовершенство. Но в Зоне, которая и является миром ветхого бытия, величайшее самопожертвование, заканчивающееся подвигом воскресения, не становится радостным и просветляющим событием, как это было в мире героев «Страстей по Андрею»; здесь это скорее тяжкая необходимость, всего лишь очередной, но далеко не последний и не решающий шаг к спасению.

В «Страстях по Андрею» творческое деяние колокольных дел мастера Бориски и творческий взлет Андрея Тарковский приравнивал по своему значению к жертвенному деянию Иисуса Христа. При этом в своем наличном состоянии мир представал достаточно устойчивым и самодостаточным, не требующим немедленного спасения. Уже в «Сталкере» Тарковский высказался совсем в другом смысле: нужно отбросить все иллюзии понять, что речь идет не о степени совершенства или несовершенства, а о самом существовании мира и человека в нем. Там, где под вопрос поставлена жизнь, нет места мечтам о большом совершенстве. Если в «Страстях по Андрею» (частично также в «Зеркале» и «Солярисе») Тарковский, по-видимому, разделял известное убеждение: «Красота спасет мир», то в «Сталкере», а тем более в «Ностальгии», он избавился от этой иллюзии. Теперь только жертвенный подвиг Иисуса выступает для него примером и образцом для подражания, только в нем Тарковский видит залог возможного удержания мира на краю гибели, укрощения незримо действующих разрушительных сил.

В «Ностальгии» с особой настойчивостью проводится еще одна линия – идея духовного единства людей, утраченного и забытого ими в процессе ложного развития цивилизации (а в этом Тарковский уже не сомневается). «Я думал спасти свою семью, а спасать надо всех», — говорит Доменико Андрею. Тарковский, таким образом, делает особый акцент на оной из важнейших составляющих русской духовной культуры – на чувстве неразрывности полумистического единства всех людей, которое впервые получило философское оформление у славянофилов в понятии соборности. По сути, и деяние Горчакова стало лишь очередным звеном в бесконечной цепи актов самопожертвования, совершаемых разными людьми и с самыми разными целями, только в сумме, в соединении друг с другом обеспечивающих ту минимальную степень осмысленности нашей жизни, которая позволяет отодвинуться хотя бы на шаг от ожидающей весь мир бездны Апокалипсиса.

Пожалуй, самым странным в истории Горчакова выглядит то, что он соглашается совершить действие, являющееся абсолютно нелепым, и не уточняет, какой смысл оно должно нести. Во всех предыдущих фильмах Тарковского примеры самопожертвования носили осмысленный и целесообразный характер, всегда осуществлялись ради жизни благополучия других людей или ради творческого развития всего человечества. Таковы были акты творческого самопожертвования Андрея Рублева и Бориски, самопожертвование матери Алексея, переступившей через себя и убившей петуха, в «Зеркале», Хари и жены Сталкера. По сравнению с этим самопожертвования Доменико и Андрея кажутся совершенно бесцельными, абсурдными. Для того чтобы понять, какой смысл вкладывает в них Тарковский и его герои, необходимо еще раз вспомнить главное изменение, произошедшее в мировоззрении режиссера после завершения «Зеркала».