Примечателен третий пример. Когда Тотила захватил Рим, то, исходя из военно-стратегической оценки ситуации, решил разрушить его до основания. Узнав об этом, главный его противник, наиболее знаменитый византийский полководец Велизарий, отправил к Тотиле послов с письмом. Содержание его было таково: "Насколько создавать новые украшения города есть дело и особенность людей разумных и понимающих общественную жизнь, настолько уничтожать существующее свойственно людям глупым и не стыдящимся на позднейшее время оставить эти приметные знаки своей [дикой] природы. Из всех городов, которые находятся под солнцем, Рим по единогласному признанию всех является самым большим и самым замечательным. Он создался не доблестными силами одного человека и не мощь короткого времени довела его до такой величины и красоты: целый ряд царей и императоров, целые большие союзы и совместный труд выдающихся людей, долгий ряд лет и наличие неисчислимых богатств, все, что есть только замечательного на земле, все это собрали они сюда и особенно людей опытных в искусстве и строительстве. Таким образом, создавая мало-помалу этот чудесный город, который ты видишь, они оставили потомкам памятники доблести всех поколений. Так что всякое насилие, совершенное против них, будет считаться великим преступлением против людей всех веков, и правильно: это ведь лишит прежние поколения памяти об их доблести, а тех, кто будет после них, радости созерцания этих творений. При таком положении дел твердо знай следующее. Неизбежно должно произойти одно из двух: или ты будешь побежден императором в этой войне, или, если это случится, ты одолеешь. Так вот, если ты победишь, то, разрушив Рим, ты уничтожишь, любезнейший, не чье-либо чужое, а свое собственное достояние, сохранив его, ты обогатишься богатством, естественно, из всех самым прекраснейшим. Если же для тебя суждено исполниться более тяжкой судьбе, то, сохранив невредимым Рим, ты сохранишь себе со стороны победителя великую признательность, если же ты его погубишь, не будет уже смысла говорить о милосердии. Прибавь, что от этого дела тебе не будет никакой пользы. А затем среди всех людей сохранится за тобой слава достойного твоего дела; она готова произнести свое решение над тобой и в ту и в другую сторону. Каковы бывают дела правителей, такое по необходимости им присваивается имя". Тотила не раз прочитал это письмо… Он понял его справедливость и больше ничего не делал во вред Риму. Любопытно, что вскоре Велизарий вновь захватил Рим, значительно ухудшив положение готов. В целом, сравнивая действия и образ мышления Тотилы с императором Юстинианом и его главным полководцем Велизарием (особенно, если учитывать книгу Прокопия Кесарийского "Тайная история"), считавших себя и официально признанных наследниками высоких греческих и римских традиций по благородству, доблести, справедливости и т.п., то перевес, безусловно, окажется на стороне "варвара" Тотилы.
В культурологии можно сформулировать “универсальный культурологический закон”, который действует однозначно и неотвратимо, подобно законам Ньютона: "всякая культура, открывая (или переоткрывая) для себя культуру античности, с необходимостью переживает взлёт духовности, гуманизма, который образует своеобразную "эпоху Возрождения". Возможна другая формулировка этого "закона": "во всяком взлете духовности, гуманизма в культурах европейского региона в качестве одной из составляющих необходимых причин обязательно должно быть непосредственное влияние античной культуры".
В одном из самых очаровательных периодов духовного взлёта в русской культуре, "пушкинской эпохе" (особенно с начала XIX в. и до 1826 г.) важнейшим обстоятельством выступало повальное увлечение античностью. В русской культуре если и можно говорить об "эпохе Возрождения", то разве что относительно этого периода. Важнейшим обстоятельством в "негативной эвристике" в языческой культуре славян (в том числе и восточных) была бытовая неустроенность, в значительной степени равнодушие к внешней обустроенности, благоустройству жизни, пренебрежительное к нему отношение, что впоследствии получит устойчивый ярлык мещанства. Истоки этой традиции мы также находим в языческой культуре восточных славян.
Опять обратимся к Прокопию Кесарийскому: "Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства... Образ жизни у них, как у массагетов, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они не плохие и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы". Жизнь славян проходила в постоянном ожидании опасности со стороны других племен (чаще всего кочевников с лесостепной зоны). Псевдо-Маврикий отмечает : "Они селятся в лесах, у неудобных рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся, что и естественно, опасностей. Необходимые для них вещи они зарывают в тайниках, ничем лишним открыто не владеют и ведут жизнь бродячую".
Западноевропейские источники отмечают эту особенность быта западных, прибалтийских славянских племен вплоть до XII века. "...Они не затрудняют себя постройкой домов, предпочитая сплетать себе хижины из прутьев, побуждаемые к этому только необходимостью защитить себя от бурь и дождей. И когда бы ни раздался клич военной тревоги, они прячут в ямы все свое, уже раньше очищенное от мякины, зерно и золото, и серебро, и всякие драгоценности. Женщин же и детей укрывают в крепостях или по крайней мере в лесах, так что неприятелю ничего не остается на разграбление, – одни только шалаши, потерю которых они сами легким для себя полагают". “Иностранные писатели говорят, – пишет С.М. Соловьев, – что славяне жили в дрянных избах, находящихся на далёком расстоянии друг от друга, и часто меняют место жительства. Такая непрочность и частая перемена жилищ были следствием беспрерывной опасности, которая грозила славянам и от своих родовых усобиц, и от нашествий чуждых народов... Одинаковая причина, действовавшая долгое время, производила одинаковые следствия; жизнь в беспрестанном ожидании вражьих нападений продолжалась для восточных славян и тогда, когда они уже находились под державою князей Рюрикова дома... Привычка довольствоваться малым и всегда быть готовым покинуть жилище поддерживала в славянине отвращение к чужому игу"....
Языческую культуру восточных славян можно было бы охарактеризовать как культуру изначальной противоречивости, "надрыва". По-видимому, противоречивость является наиболее эффективным способом описания славянской души как противоречивой разорванной ценностно-мыслительной структуры. Действительно, духовный мир славян-язычников составляют, с одной стороны, неудержимая жажда индивидуальной свободы, с другой – отсутствие ценности индивидуальности. С одной стороны, абсолютное господство варварского натурализма, а с другой – его отрицание, странное неприятие материальной обустроенности жизни. С одной стороны, – свирепая жестокость во время разбойничьих набегов; с другой – смягченные формы рабства, удивительное для всех чужеземцев гостеприимство. "...Гостеприимство и попечение о родителях занимают у славян первое место среди добродетелей". Противоречивость бытия, вероятно, пока наиболее оптимальная форма выражения состояния славянской души, как ценностно-мыслительной структуры, потому что просто ссылка на "душу", дух народа, его "иррациональный" характер за последние два столетия проявили себя как неплодотворные понятия. Казалось, что они обозначают что-то глубинное, изначальное, фундаментальное. В действительности употребление этих терминов выражает предел философского осмысления, сбрасывание в иррациональное самых важных, самых интересных проблем, признание неспособности к дальнейшему теоретическому анализу. В философии, в культурологии анализ всякого явления подлежит описанию в форме теоретических объектов. Если понятия "души", "духа" народа не нашли выражения в форме теоретических конструктов, "идеализированных теоретических объектов", "идеальных типов", то с уверенностью можно считать, что они не нашли еще теоретического описания.
Таким образом, с одной стороны, щедрая продуктивность окружающей природы, малая плотность населения создавали благоприятные для жизнедеятельности условия, с другой – постоянная угроза со стороны степи, кочевников-скотоводов – всё это способствовало формированию уникальной культуры и ее пространственной конфигурации, в которой отсутствовали стимулы к упорному систематическому труду, улучшению быта и образа жизни и вместе с тем варварство приобретало смягченные формы (отсутствие жесткого культа вождей, кастовой системы, воинственного характера, жесткой системы табу, обычая умерщвления увечных новорожденных детей и престарелых родителей, относительная свобода женщины и др.).
Третьей важной особенностью "негативной эвристики" языческой культуры восточных славян является её "экзистенциальный" характер. Языческая культура древних славян – это чисто "экзистенциальная" культура, которой присущи два отличительные признака: отсутствие потребности и возможности к трансцендированию и самоконструированию. То есть, с одной стороны, для нее характерна привязанность ориентиров и ценностей к сфере наличного бытия, отсутствие устремленности выйти за его пределы в созданный более совершенный, благоустроенный материальный мир или в умопостигаемый высший духовный мир, жизнедеятельность людей осуществляется в заданном преимущественно природной средой чувственно-материальном пространстве. С другой стороны, отрывочные сведения о быте славян показывают удивительную аморфность, неопределенность, неупорядоченность социальной структуры, религиозной жизни, всего образа жизни. Это означает, что в родоплеменных сообществах полян, древлян, кривичей и др. были слабо развиты социальные механизмы стабилизации, упорядочивания общественного организма, практически отсутствовала самоконструирующая деятельность.