Альберт особенно гордился тем временем после войны, когда он слетал в Германию, за одно утро без сучка без задоринки повесил семнадцать немецких охранников из Бельзена и спокойно съел бутерброды, которые любящая жена приготовила для него.
Альберт и не сомневался, что Герман Геринг покончил с собой, узнав, что его повесит не Альберт Пирпойнт, а какой-нибудь неуч-американец. Из четырехсот подневольных клиентов только один сопротивлялся Пирпойнту: немецкий шпион Отто Шмидт долго не сдавался и даже сорвал с кистей рук замшевые ремни.
С тех пор как мы фактически отменили виселицу, Англия, конечно, стала более гуманной страной. Затем в наших школах даже перестали сечь детей. Но каждый год консерваторы в парламенте - особенно Маргарет Тэтчер - требуют восстановления смертной казни. Общественное мнение тоже "за". А большая часть депутатов в этом случае слушает свою совесть. Когда у нас вешали, очень трудно было найти дельного министра внутренних дел, нормальные люди не хотели подписывать ордеров на казнь. К тому же случился и ряд вопиющих жестокостей. Повесили восемнадцатилетнего мальчика Бэнтли просто потому, что он был замешан в убийстве полицейского, а сам убийца был по закону слишком молод для казни. Несчастная Рут Эллис убила неверного и жестокого любовника: во Франции судья освободил бы ее и наверняка пригласил бы на ужин; а британский судья приговорил ее к смерти, и Альберт Пирпойнт ее повесил.
Благодаря трагедии Рут Эллис британские убийцы теперь остаются в живых. Но условия в наших тюрьмах до того ухудшились, что арестанты часто вешаются сами. А пятно смертной казни еще долго не смоется с нашей совести. Международная организация "Эмнисти интернэшнл", которая борется против смертной казни, только что опубликовала материалы, показывающие, до какой степени Англия замешана в чужих государственных преступлениях. Мы продаем Абу-Даби виселицы; когда вешают в Южно-Африканской Республике, заказывают веревку из Лондона.; когда на вест-индских островах приговаривают убийц к смерти, приговор утверждают британские министры "Тайного совета".
Другая недавняя публикация обновляет мою веру в гуманность людей. Издательство "Иэн Фолкнер паблишинг" только что издало книгу "Ад приветствует вас": это корреспонденция одного английского общества "Лайфлайнз"" (Спасательные тросы).
Члены этого Общества переписываются с американскими смертниками. В Америке ждут не год, а иногда десятилетие, когда их убьют электрическим током, газом, петлей или уколом снотворного. Читая эти письма, понимаешь, что все равно - повесят ли осужденного за десять секунд или за десять минут. Неимоверная жестокость наполняет бесконечный промежуток между приговором и исполнением. Садист ли палач или добряк - все равно это ужасно. Только в оперетках Гилберта и Салливена безо всякого содрогания герои составляют список зануд, которых так хочется казнить.
Семидесятипятилетие журнала "Вог"
"Вот Дези и Лилли, ленивые и глупые, гуляют на набережной и обсуждают, какие моды были и какие будут". Семьдесят лет назад музыка Уильяма Уолтона и дурацкие стихи поэтессы Эдит Ситуэлл ошеломили публику и взбесили критиков заискиванием перед модной передовой публикой. Но композиция "Фасад" стала классикой; Дези и Лилли еще живы и до сих пор говорят только о модах. Я вдруг вспомнил музыку Уолтона и стихи Ситуэлл, когда посетил выставку, которая открылась в Королевском колледже искусств: семьдесят пять лет журналу "Вог"", то есть "Моды"". Там я увидел фотографию поэтессы Ситуэлл: она лежала как будто в гробу, вся спеленутая черным саваном. Ее вытаращенные глаза и чудовищный нос (по сравнению с которым орган Гоголя кажется приплюснутым) внушают и жалость, и смех, и раздражение. У нее было мало таланта, полное отсутствие красоты, минимум даже человеческого, но ей удалось увековечить свои слова, свой голос и образ. Чем? Позой перед фотографом, волшебными силами журнала "Вог", который уже семьдесят пять лет одевает и раздевает англичанок - красавиц, заурядных и дурнушек, - превращая их во властительниц мод.
Чем глубже я всматривался в экспонаты, тем больше меня поражало значение журнала, великих портних и фотографов. Совместными усилиями они не столько отражали Англию и женщин высшего света, сколько создавали их. И еще изумительнее физическая гибкость женщин: они умели с каждым поколением подвергаться радикальным метаморфозам - не бабы, а бабочки. Фотографии из журнала выставлены в хронологическом порядке. Во время первой мировой воины, когда еще не увяли роскошные семипудовые Венеры, манекенщицы стояли как статуи, не то что одетые, а задрапированные в бесконечные ткани, которые тянулись по всему залу. После войны вдруг появились тощие, подвижные девушки без бюста и без задниц: куда исчезли плоть и волосы? Исчезли и изящные легавые собаки, женщина двадцатых годов, взбудораженная кокаином, прыгала в спортивный автомобиль и исчезала. Через десять лет ее сменяет мускулистая амазонка в мужском костюме: у нее волосы - как шлем, и она держит мундштук как копье. Потом фотографы будто отучились фокусировать: среди развалин военного Лондона всплывают сентиментальные и эротические контуры безвременно овдовевших красавиц. Они ежатся в огромных шинелях, болтаются на опустелых платформах. Ресницы, огромные, как у верблюда, зазывают современных Русланов или Тристанов. Но и эти женщины улетели как феи. В начале пятидесятых годов вернулась жесткость тридцатых, мода как будто слушала Мандельштама: "Роговую мантию надену, / От горячей крови откажусь, / Обрасту присосками и в пену Океана завитком вопьюсь".
Тут я испытал настоящую боль. Ведь мое детство исковеркали такие вот женщины в роговых мантиях, которые всегда указывали и поучали. Как все англичане, которые стали взрослыми к началу шестидесятых, я все еще благодарю моду за то, что она смела с лица земли этих серых мегер. Неизвестно откуда появилось новое племя: длинноногие, как жирафы, с вьющимися волосами до пояса, даже в туманном Альбионе они как будто не нуждались в одежде. Выражение лица больше не играло роли: в моде центр женской тяжести сдвинулся к промежности. Именно тогда журнал "Вог" стали читать и мужчины.
Сегодня мы все изгнанники рая шестидесятых годов. Мода отомстила: появились манекенщицы с квадратными лицами и страшными когтями, сердитые, как тигрицы в заточении. Фотографы и дизайнеры тоже мстят, издеваются. Последние современные экспонаты удручают. Талантливый фотограф лорд Сноуден (его карьере не помешал тот факт, что он шурин королевы) тщательно вымыл шампунем дородную рыжую свинью и сфотографировал ее с той же любовью, с какой он раньше снимал ведущих красавиц лондонских балов. Конец "Вога" похож на конец "Скотного двора" Оруэлла: людей уже не отличишь от свиней.
Покинув выставку, я долго стоял перед манекенами, которые были одеты в новые "творения" самых известных дизайнеров. Все до последнего издевались. Вот женщина одета в твердые диски, отделанные войлоком: швов нет, есть гайки. Следующий манекен изображает женщину, будто чудом вырвавшуюся из рук Джека-Потрошителя. У третьего на одной ягодице - принцесса Диана, а на другой - принц Чарльз: при ходьбе принц и принцесса целуются. Конечно, все эти модные "творения" одноразовы: всех удивишь за один вечер, а потом выбросишь. Раньше отдавали платье благодарным горничным, сегодня же любая прислуга откажется от этой чести.
Может быть, "Вог" уже обречен. В университете феминистки требовали изъятия журнала. Когда я вышел на улицу, то с облегчением увидел, что в Гайд-парке совершенно нормально одетые "Дези и Лилли" продолжали обсуждать моды, не соблазняясь чудовищным перегибом "Вога".
"Едоки" опиума "Фантастическую симфонию" написал не Берлиоз, а Берлиоз плюс что-то, то есть Берлиоз под влиянием опиума. Иногда меня одолевает сомнение, возможно ли любое искусство без вдохновляющей жидкости. Есть, конечно, и естественные, и искусственные стимулы. Американский роман, кто спорит, без виски неосуществим, Заболоцкий плюс красное "телиани", композитор Глазунов, тонущий в алкоголе, обогащали русскую культуру. Зато Мандельштама вдохновлял адреналин страха, и поэзия Цветаевой пропитана бьющими через край гормонами. Даже этот скромный текст без четырех чашек крепкого кофе остался бы мертворожденным.
Кофе - да, опиум - нет, считают сегодня. Сам я всего раз попробовал опиум.
Невыносима зубная боль, еще невыносимее - гнев зубного врача, когда ему звонят в воскресенье. Был июль, в саду лепестки опадали с головок мака, как раз подоспел опиум. Я сорвал головку и съел ее как салат, вместе с белой жидкостью.
Шестнадцать часов я спал мертвым сном и проснулся, удивленный, как Лазарь.
Зубной боли не было, но и вдохновения не было.
Раньше в Англии глотали опиум как аспирин. В тринадцатом веке главным продуктом Линкольншира был опиум. И мало кто в Европе возмущался, когда принимали опиум или морфий. Что общего у Шерлока Холмса и Анны Карениной? Оба - морфинисты.
Английских романтических поэтов представляют себе здоровыми, почти спортивными скитальцами. В действительности их творчество, как музыка Берлиоза, опиралось на опиум. Самое мечтательное, самое сочное стихотворение на английском языке - это "В Ксанаду Кубла Хан построил...", которое приснилось Сэмюэлу Колриджу под влиянием опиума. Стихи вдруг обрываются: к нему постучался "человек из деревни Порлок", и опиумный сон моментально померк. С тех пор деревня Порлок слывет презренным гнездом обывателей.
Лучшие стихи у Теннисона и Элизабет Баррет Браунинг были созданы с помощью лауданума, опиума, разведенного в алкоголе. Но из всех романтиков-наркоманов самый знаменитый Томас Де Куинси, который написал шедевр романтической прозы, "Исповедь англичанина - любителя опиума". К сожалению, это шедевр, который все признают, но никто не читает. Беспорядочные наркотические мысли, полутрезвые размышления, смесь автобиографии и комментариев должны были остаться профессиональной тайной больного и психиатра. Томас Де Куинси - один из тех писателей, которого интереснее толковать, чем читать.