Смекни!
smekni.com

Творчество Левитана (стр. 3 из 4)

Левитан написал на Волге множество картин, изобразив и “Пасмурный день” и “После дождя. Плес” и “Вечер на Волге”, но, может быть, самый яркий образ вейкой русской реки запечатлен на полотне “Свежий ветер”. Ослепительно белые корабли, синяя вода, яркие солнечные блики, огромные баржи с товарами - все это создает радостное впечатление движения, жизни, наполненной трудом и смыслом.

В те годы солнечные полотна у художника уступают место пейзажам, проникнутым трагическим ощущением одиночества, тоски. Левитан был тяжело болен и его не покидала мысль о близкой смерти. Врачи направляют Левитана в Италию. “Чувствую себя немного лучше, хотя все-таки неважно. В Италию не еду, а через неделю-две еду в Париж посмотреть выставки, - пишет он художнику А. М. Васнецову, - воображаю, какая прелесть теперь у нас на Руси, - реки разлились, оживает все... Нет лучше страны, чем Россия! Только в России может быть настоящий пейзажист”. Вернувшись на родину. Левитан едет на Удомельское озеро. Заброшенный уголок Русской земли, суровая северная природа подсказали художнику тему его знаменитой картины “Над вечным покоем”.

Перед нами открывается грандиозная панорама: высокий мыс берега, бескрайние водные просторы озера и огромное небо с грозовыми облаками. Мыс кажется “плывущим”, мы устремляем свой взор вперед по направлению его движения к маленькому островку, к синим далям на горизонте и за тем вверх на небо. Три стихии - земля, вода и небо - охватываются разом, одним взглядом, они изображены обобщенно, большими, четко очерченными массами. И именно обобщенностью изображаемого этот пейзаж отличается от предыдущих - художник создает величественный, монументальный образ природы.

На всех полотнах Левитана природа живет, проникнутая человеческими чувствами, настроениями, переживаниями. В этой картине “психологизм” приобретает новое качество: здесь природа тоже “живет”, но собственной жизнью, протекающей помимо воле человека. Она одухотворена, как бывает одухотворена природа в сказках, былинах. Вода - мы видим не просто поверхность воды, в которой отражается окружающее, как это привычно нам, а ощущаем как единую массу, которая колышется в громадной чаше и светится единым белесо-свинцовым цветом. Небо тоже объято движением: величественное действие развертывается на нем. Движутся беспорядочно громоздящиеся, клубящиеся, сталкивающиеся друг с другом облака, более темных свинцово-фиолетовых тонов и более светлых, более тяжелых и более легких. И только небольшое розовое облако, выходящее из возникшего между тучами просвета, облако, очертание которого напоминает островок в озере, спокойно проплывает мимо и скоро исчезнет.

“Земная” часть картины - мыс с приютившейся на нем старой церквушкой, деревьями, раскачиваемыми ветром, и покривившимися могильными крестами. Земная жизнь, которую мы видим, включается в вечную жизнь природы. Раздумья о смысле жизни, о жизни и смерти человека, о бессмертии, о беспредельности жизни рождает это полотно.

Левитан писал в одном из писем: “Вечность, грозная вечность, в которой потонули поколения и потонут еще... Какой ужас, какой страх!”. Картина “Над вечным покоем” заставляет задуматься над смыслом жизни и над ее быстротечностью. “В ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием”, - говорил об этой картине художник.

Часто бывал Левитан у Чеховых. Дружная и сердечная атмосфера Чеховской семьи успокаивала его. Ласково и преданно смотрела на Левитана Мария Павловна Чехова, сохранившая на всю жизнь глубокое чувство к художнику. “Милая, дорогая, любимая Маша”, -так начинал свои письма к Марии Павловне Левитан.

Личная жизнь художника не сложилась. У него не было семьи, детей. Кто знает, может быть, единственное сильное чувство он испытал к Марии Павловне.

У Чехова в Крыму Левитан встретил новый 1900 год, последний год своей жизни. Две недели провел Левитан с Чеховым, рассказывал писателю о новых замыслах, о еще не написанных картинах о своих учениках..

Еще в 1898 году Левитан начал преподавать в том самом училище, в котором учился сам. Он мечтал создать Дом пейзажей - большую мастерскую, в которой могли бы работать все русские пейзажисты. Один из учеников Левитана вспоминал: “Влияние Левитана на нас, учеников, было очень велико. Это обусловливалось не только его авторитетом как художника, но и тем, что Левитан был разносторонне образованным человеком... Левитан умел к каждому из нас подойти творчески, как художник; под его корректурой этюд, картины оживали, каждый раз по-новому, как оживали на выставках в его собственных картинах уголки родной природы, до него никем не замеченные, не открытые”.

Когда открылась пейзажная мастерская, почти половина большой комнаты была отведена под уголок леса, в котором были ели, небольшие деревья с желтыми листьями, зеленый мох, дерн, кадки с папоротниками. Свет из окна падал так, как бы он падал на лесной поляне. И. Е. Репин в один из своих приездов в училище был поражен этой мастерской. Левитан советовал своим ученикам не ограничиваться поисками удачной композиции, нужного колорита. Главной задачей пейзажиста он считал создание образа, способного передать жизнь природы. Часто Левитан привозил в мастерскую цветы. Он говорил своим ученикам, что цветы надо писать так, чтобы от них пахло не красками, а цветами. “Полезно с натуры сделать два-три мазка, а остальное доделать дома, - говорил Левитан. - Запоминать надо не отдельные предметы, а стараться схватить общее, то, в чем сказалась жизнь, гармония цветов”. Левитан был очень внимателен к своим ученикам. От его пристального взгляда ничего нельзя было скрыть. Он видел, что одному трудно найти форму, а другой подражает признанным авторитетам. Иной раз Левитан замечал, что его ученики материально нуждаются, и немедленно оказывал им помощь. Помогал он очень тактично, не обижая. Летом ученики Левитана выезжали на этюды. Так было и летом 1900 года. Ученики Левитана поселились в Химках. Они ждали своего учителя и написали ему шуточное письмо, в котором сообщали, между прочим, что уже грачи, чьи гнезда чернели на деревьях возле дачи, соскучились и все время кричат: “Где Левитан, где Исаак Ильич?” В ответном письме Левитан, всегда ценивший шутку, писал: “Передайте грачам, что как только встану - приеду. А если будут очень надоедать, попугайте: не только приедет, но и ружье привезет”.

Но Левитан уже не встал. “Как Левитан? Меня ужасно мучает неизвестность. Если что слышали, то напишите, пожалуйста”, - спрашивал Чехов из Ялты 0. Л. Книппер. Тревога Чехова была не напрасной. 22 июля (4 августа) 1900 года Левитан умер.

Свою последнюю большую картину художник назвал “Озеро, Русь”. Широкая гладь воды отражает облака, освещенные солнцем. На дальнем берегу, насколько видит глаз, поля, деревушки, купола церквей. Все в картине - солнце, ветер, несущиеся облака - пронизано ощущением счастья. Трудно поверить, что это полотно писал умирающий художник. Казалось, он хотел сказать: “Это Русь, счастливая, свободная, какой она может быть и будет. Не бедность, не смирение и страдания удел России, она вся - в будущем”.

В картине “Озеро, Русь” Левитан особенно приближает чистый пейзаж к человеческой жизни. Радостный, полный солнечного света, воздуха пейзаж картины с ее торжественными просторами земли и неба кажется олицетворением праздничного дня в деревне.

Основой этого предельно возможного приближения образа природы к человеческой жизни была усвоенная Левитаном традиция понимания пейзажа как части общей темы народной жизни. В картине “Озеро, Русь” мы видим как бы завершение того, что так ясно выражается и в “После дождя. Плес”, и в “Тихой обители”, и в “Вечернем звоне”, и в ряде других картин.

Левитан встретил широкое признание в обществе. Его элегичность была созвучна преобладающим настроениям русской интеллигенции, а в его видении природы счастливо сочетались объективное и личное, традиционность и новизна. Младший современник Левитана, В. Борисов-Мусатов, еще более элегичен, но он и более обособлен в своем строе меланхолических переживаний: его полотна требуют от зрителя избирательной психологической совместимости с художником. Лирика Левитана масштабнее, а потому доходчивее. Подобно своим учителям Саврасову и Поленову, он не был лириком субъективного типа, хотя элемент “личного” у него сильнее. В его искусстве есть та утонченная нервность, которая характерна для душевного склада “детей рубежа”, но вместе с тем оно вызывает общезначимые ассоциации, уходящими корнями в историю и поэзию народа. Писал ли он Волгу - эта была раздольная река русских песен. Писал Владимирскую дорогу - в ней узнавалась, не по внешним приметам, а по настроению, дорога ссыльных, широкий тоскливый тракт, где “колодников звонкие цепи взметают дорожную пыль”. Писал “У омута” - вспоминались предания об утопленницах. А какой рой воспоминаний будят у каждого, кто когда-либо чувствовал очарование русской весны, “Март” или “Большая вода”, с их голубыми звонами, физически ощутимым теплом солнца и свежестью последнего снега, с этой осоловевшей на солнце покорной лошадкой и с этими тонкими березами в половодье. Пленэр, - да, конечно, здесь сколько угодно пленэра, но все живописные категории “умирают” в неотразимом чувстве родины, родных мест.

Какой-то перебор, какое-то чрезмерное нагнетание настроения есть, может быть, только в той картине, которой сам художник особенно дорожил, - “Над вечным покоем”. Это пейзажное memtnto mori: в огромном небе тревожно и грозно наплывают тучи над таким маленьким по сравнению с небом, таким смиренным кладбищем возле деревянной церкви. Об этой картине Левитан писал Третьякову: “...в ней я весь со всей психикой, со всем моим содержанием”.