Евгений Осетров
В старых византийских хрониках, относящихся еще к шестому веку, рассказывается о славянах-гуслярах, жителях далекого Севера, куда дорога занимает пятнадцать месяцев. Во время сражения греков с хазарами были взяты в плен чужеземцы, непохожие на воинственных обитателей причерноморских степей. Пленники отличались высоким ростом и крепостью. Вместо оружия чужеземцы-великаны носили с собой гусли. Оказывается, это были славянские послы, которых хазарский хан силой удерживал у себя. Когда греки спросили великанов, кто они и откуда, послы ответили: "С оружием обходиться не умеем и только играем на гуслях. Нет железа в стране нашей; не зная войны и любя музыку, ведем жизнь мирную и спокойную".
Конечно, в этом эпизоде многое идет от поэтического вымысла. Жизнь северных славян не была столь идилличной. Но есть в рассказе и зерно истины. "Согласие византийских историков, - отмечал Н. М. Карамзин, - в описании сего происшествия доказывает, кажется, его истину, утверждаемую и самими тогдашними обстоятельствами Севера, где славяне могли наслаждаться тишиною, когда германцы (в конце шестого века) удалились на юг и когда разрушилось владычество гуннов".
Полулегендарная история с гуслярами-славянами открывает, наверное, первую страницу в музыкальной жизни страны.
На огромной территории, где селились наши предки, в курганах археологи находят различные по виду и величине колокольчики и бубенчики. Отыскивали их и на побережье Черного моря, на Урале, в Сибири... Звон, по древнеславянским и иным поверьям, предохранял человека от действий враждебных магических сил.
Еще много веков после свержения идолов народу грезились языческие сны и, несмотря на запреты и наказания, по городам и весям с веселой музыкой бродили скоморохи, и даже аскетам-монахам, впадавшим в искушения, чудились звуки гуслей и сопелей. Поэтому все знали: кто привечает скоморохов, тот помогает дьяволу. Но любовь к музыке была неискоренима.
В Софийском храме в Киеве найдены фрески, изображающие играющих и поющих скоморохов. Молодой человек держит в руках струнный инструмент, два скомороха дудят в трубы, пляшущий музыкант поднес к губам свирель. Этот живописный и весьма наглядный документ говорит о том, что в Киеве одиннадцатого века были распространены струнные, смычковые и другие музыкальные инструменты. Без музыки и песен был невозможен ни праздник, ни пиршество, ни похороны.
Больше же всего наши предки любили гусли. Гусельки яровчатые, т. е. сделанные из явора - клена, награждались в сказках, легендах и былинах самыми ласковыми именами и эпитетами.
На шумных пирах князя Владимира, воспетых в былинах, бывал богатырь Добрыня, ловкий дипломат, храбрый воин и одновременно искусный музыкант. Одна из киевских былин рассказывает, что, когда Добрыня пришел на "почестен пир", Владимир "Красное Солнышко" тут же его попросил:
Ай же ты Добрынюшка Никитинич млад!
А бери-ка ты гусёлышки яровчаты,
Поподёрни-ка во струнки золоченые,
По-уныльному сыграй нам, по-умильному,
Во другой сыграй да по-веселому.
И, конечно, Добрыня играет на гуслях так, что сначала все призадумались, закручинились, а потом весело ударил по струнам и "во пиру привел всех на весельице".
Русь помнит и другого гусляра, героя новгородских былин, - Садко, испытавшего со своими яровчатыми гуслями множество приключений. Запев былины новгородского цикла начинается словами:
Как во славном Новгороде
Был Садко, веселый молодец;
Не имел он золотой казны,
А имел лишь гусельки яровчаты;
По пирам ходил-играл Садко,
Спотешал купцов, людей посадских.
Если Добрыня Никитич играл на княжеских пирах, то Садко увеселял торговых и посадских людей. Былина рассказывает, как Садко даже побывал в подводном царстве и так потешил игрой на гуслях водяного царя, что от буйной пляски владыки морей начали тонуть корабли.
Кстати, далеко не все знают, что Садко, с именем которого связано столько музыкальных и волшебных легенд, действительно существовал. При раскопках церкви в новгородском Детинце выяснилось, что ее в 1167 году заложил Сотко Сытинич. Не он ли был тем, кто тешил своей игрой морского царя?
Во многих песнях, играх и обрядах, доживших чуть не до наших дней (в деревнях еще помнят), мы видим отзвуки далекой музыкальной старины, связанной с обожествлением природы, когда небо, солнце, лес, луга представлялись людям живыми существами. Языческие верования забывались, а песни, сопровождаемые игрой на бесхитростных инструментах, вроде рожка, долго еще оставались в памяти народной. В деревнях средней полосы, лишь начинали колоситься озимые, молодые люди собирались к околице, становились в два ряда и брали друг друга за руки. По их рукам шел украшенный лентами и цветами ребенок. В поле ребенка опускали на землю, он срывал несколько колосьев и бежал с ними в село, а юноши и девушки пели:
Пошел колос на ниву,
На белую пшеницу...
Родися, родися,
Рожь с овсом;
Живите богато
Сын с отцом.
Игра называлась "Водить колосок". В ней мы не можем не заметить отзвуков языческих игрищ, в которых музыка и пение составляли неотъемлемую сторону обряда.
И поныне существует в северных деревнях игра, участники которой сходятся ряд на ряд и поют:
А мы просо сеяли, сеяли!
Ой, дид-ладо, сеяли, сеяли!
Мало кто, конечно, знает, что Лада - богиня любви древних славян, а Дид - ее сын, прекрасный, как Аполлон.
Народ веками шлифовал свои песни и манеру их исполнения, создал многоголосие, - оно появилось, потому что у нас любили пение "всем миром", т. е. хором. Полифонические приемы народной песни, ее своеобразие и задушевность были широко использованы русскими композиторами. О красоте и пользе народной музыкальной культуры одним из первых писал Михайло Ломоносов: "Сладостные звуки родимой песни и музыки в живой человеческой душе ум пробуждают и чувства высокие воспитуют".
Чисто деревенский музыкальный инструмент, доживший до нас с незапамятных времен - рожок. И в наши дни в некоторых районах, например в пастушьих владимирских селах Небылом, Никульском и Невежине, рожки звучат, как при вещем Олеге. В суздальском кинотеатре в предвоенную пору выступал оркестр рожечников.
...Летняя непоколебимая тишь. Изредка на березовый перелесок, чуть розоватый от малиновой зари, набежит легкий ветер, и опять все смолкнет. Но вот луговая тишина нарушается. На бугре, среди двух берез, сидит старик с рожком, напоминающий Велеса, древнеславянского бога домашнего скота. Пастух надувает красноватые щеки, выводя мелодию за мелодией. Старинные печальные звуки, проникающие своей протяжной тоской в сердце. Даже белесое облачко, стремглав мчавшееся на встречу с зарей, останавливается, чтобы послушать пастуха. Стадо пощипывает траву, а старик услаждает безлюдную окрестность мелодиями давних лет.
Игра на рожке не простое занятие. Кроме умения, которое дается не всем и не сразу, требуется и физическая тренировка, хорошие легкие. Пастух с рожком во владимирских селах издавна ценится выше, чем пастух, не имеющий рожка.
Я гляжу на заскорузлые руки деда Родиона и удивляюсь, как он ловко ими действует, передвигает пальцы, меняя мелодии. Поет рожок Велеса - дяди Родиона, и все лето тучнеет стадо. Недаром крестьянки никогда не жалеют для пастуха лакомого куска самого сладкого пирога.
- Дядя Родион, - спрашиваю, - давно на рожке играешь?
- У нас в роду все рожечники. Рожок мне дедушка подарил. Мастерил дуду прадедушка Пров Аршинов. В старое время все наше село на рожках играло. Деды помнят, как к нам композитор Бородин приезжал. Гудошники из Веси первыми пастухами были: уходили на лето пасти стадо не только по суздальским и владимирским деревням, но и дальше - на Оку, Каму, Волгу...
Села между Суздалем и Юрьевом-Польским - живые хранители рожечного музыкального искусства. По всей вероятности, на владимирскую землю рожок был принесен переселенцами с берегов Днепра. В народной загадке о рожке говорится так: в лесу вырос, на стене вывес, на руках плачет, кто слушает - скачет.
Рожечник был непременным участником свадьбы, крестин, рекрутских сборов, семейных встреч и проводов. На иконе семнадцатого века "Собор Богоматери", привезенной из Владимира в музей имени Андрея Рублева, изображены пастухи с рожками и трубами. В семнадцатом-восемнадцатом веках в помещичьих усадьбах держали рожковые оркестры.
В семидесятых годах прошлого столетия любитель народной музыки Николай Кондратьев собрал пастухов-музыкантов в оркестр, гастролировавший по России с неожиданным успехом. Два сезона Кондратьев со своими друзьями выступал в Париже, вызывая восхищение своеобразными наигрышами далекого Севера. Газеты писали, что в мелодиях рожка чудится "эхо скифских пиров". Максим Горький встречался с рожечниками на Нижегородской ярмарке. Он писал:
"Ребята в желтых азямах и в высоких поярковых шляпах собираются на эстраде.
И вот льется унылая, переливчатая, грустно вздыхающая русская песня. Кажется, что это поет хор теноров, - поет где-то далеко только одну мелодию без слов. Звуки плачут, вздыхают, стонут... и очень смешной контраст с грустной песней представляют надутые, красные лица.
Печальная песня оборвалась.
- Давно играете?
- Которы лет сорок дуют..."
Надо сказать, что и в наши дни рожечная музыка живет и совершенствуется. Весной 1967 года в прессе появилась заметка "Владимирский рожок в Бокс-Хилле". Рассказывая, что в Австралии с огромным успехом выступал Государственный народный русский оркестр имени Н. П. Осипова, корреспондент отмечал: "Когда в руках мастера Семена Хуторянского заговорил владимирский рожок, ликованию не было предела". В заметке приводились слова, сказанные австралийским учителем: "Ваши инструменты, конечно, необычайно поразительны. Но сила-то ваша в другом: в мелодичности, красоте, свежести ваших напевов. Какой-то неизбывной юностью веет от вас".