По второму вопросу заседания («Может ли академия художеств... впредь из суммы академии наук содержана быть или нет?»)— мнение было единодушным: Академия художеств должна существовать на прежних основаниях лишь при условии, что императрица определит на нее «особливую сумму» (Там же, стр. 373—375.). Следовательно, вопреки доводу Эйлера об экономии денег, Академия наук просила дополнительные средства на свою Академию художеств, очевидно рассчитывая на суммы, предназначенные для проектированной «Академии ремесл».
Художники в собрании не присутствовали, но президент, побеседовав с ними заранее, преодолел их сопротивление («каждого порознь допрашивал и к продолжению смотрения должности увещевал»)(Там же, стр. 382.)
Можно предположить, что в адрес первой Академии художеств Татищевым и его сторонниками был обращен упрек в отсутствии подготовки отечественных кадров. И потому Кейзерлинг, сообщая об итогах заседания императрице, не преминул подчеркнуть, что Академия художеств при Академии наук «несколько учеников российской нации представить может», и приложил к доношению пять работ (видимо, листы А. Грекова, И. Соколова и Г. Качалова (Там же.)).
Итоги дискуссии выявили отношение стоявшей у власти немецкой группировки к Академии художеств и ее месту в культурной жизни страны. Она рассматривалась как подсобное учреждение, а отделение от научной корпорации означало нарушение ее основных (утилитарных) функций.
Осенью 1733 г. Академия наук впервые получила дополнительную сумму на содержание своей Академии художеств, а в 1734 г. был утвержден новый штат, расширивший сферу художественной деятельности Академии. Этим обусловлены дальнейшие мероприятия. В 1735 г. Академия обогатилась коллекцией Я. В. Брюса, тогда же из бывшей мастерской Петра I были получены токарные станки и триумфальный столп, а в штат вошел А. К. Нартов — изобретатель, механик и медальер, десять лет назад предлагавший основать Академию художеств. Он возглавил Токарную и Инструментальную палаты в Академии художеств и наук. В конце 1738 г. открылся натурный класс, приобретший вскоре широкую известность. Под руководством Б. Тарсия и X. Вортмана стабилизировалась деятельность Рисовальной и Гравировальной палат.
Активизация Академии художеств вызвала общее недовольство ученых, и в 1740 г. они единодушно подняли вопрос о необходимости организовать специальную «Академию живописи, скульптуры и архитектуры», признав «вредным и бесполезным для Академии наук, когда при ней существуют Академия художеств и ремесла». Протест остался без последствий. («К Академии наук принадлежащие департаменты художеств — по-прежнему с нею соединены остались»— говорилось в докладе президента Кабинету.)
В 1741 г. из пенсионерской поездки вернулся Ломоносов. Назначение его адъюнктом физического класса почти совпало с государственным переворотом, в результате которого на престоле оказалась дочь Петра I. С ее воцарением связывались надежды на освобождение Академии наук и художеств от засилия немцев. В Манифесте 28 ноября новая императрица обвинила Остермана и его клику в «коварных и Государству нашему вредительных многих поступках». В открытую борьбу с Шумахером вступили Ж. Н. Делиль, А. К. Нартов и М. В. Ломоносов.
В доношении Сенату, поданном в январе 1742г., Делиль обвинил Шумахера в заведении разных учреждений по части художеств и ремесел в ущерб Академии как ученого общества. Настаивая на отделении Академии художеств от Академии наук, Делиль писал о пренебрежении национальными интересами России, о том, что «не старались русских обучать и произвесть в науках, а употреблено и произведено токмо почти немцев, которые государству не много пользы учинили» (Я. П. Пекарский. История имп. Академии наук в С.-Петербурге, т. I. СПб., 1870, стр. 34.). Об этом же писал в своем доношении Нартов, утверждавший, что «из российских людей» с начала Академии ни один «не произведен в профессоры»(Там же, т. II, стр. 894. В это же время Нартов напомнил о своем проекте организации самостоятельной Академии художеств.). В доношении переводчика Панова от имени канцеляристов, переводчиков и подмастерьев «рисовального и градоровального художества» говорилось: «Многих художеств мастера немцы данных им русских учеников для научения в искусстве или совсем ничего, или так затменно обучают, что на место их русскому ни в двадцать лет стать не можно, чего ради ни один русский ни в котором художестве при Академии в мастера еще не произошел»(«Материалы...», т. V. СПб., 1889, стр. 462—463. Цитировавшая этот документ А. П. Мюллер трактовала его как «гнусный донос» (А. П. Мюллер. Иностранные живописцы и скульпторы в России. М., 1925, стр. 22)..)
Принципиальное единство идейной позиции авторов всех трех доношении очевидно. Действия были согласованными и привели к обвинению Шумахера в «исповержении наук и в расточении казны». (Печальный исход-следствия общеизвестен.)
В исторических исследованиях встречается утверждение, что Ломоносов «примкнул к демократическому меньшинству», объединившемуся вокруг Нартова (Е.С.Кулябко. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.—Л., 1962.). Думается, что это не так. Ломоносов вместе с Делилем и Нартовым возглавил борьбу с немецким засилием в Академии. Во всяком случае роль Ломоносова в академических событиях 1742 г. гораздо значительнее, чем принято считать.
Известно, что академик Ламанский считал Ломоносова автором нартовского доношения. Предположение Ламанского кажется убедительным. И с неменьшим основанием можно связать с именем Ломоносова доношение Панова. Оба эти документа вполне выражают ломоносовскую идейную позицию, проникнуты ломоносовской страстностью обличения, написаны в ломоносовском стиле. Естественно поэтому предположить в их авторе неутомимого борца за национальное просвещение.
В 1745 г. группа профессоров, возглавляемая Делилем и Ломоносовым, составила рассуждение об академическом штате, в котором возражала против существования в Академии Рисовальной и Гравировальной палаты как учебного учреждения.
Новая попытка ученых отделить Академию художеств от Академии наук опять оказалась безуспешной. В 1747 г. был утвержден составленный Тепловым и Шумахером академический Регламент — документ реакционный по существу и архаичный по форме, вызвавший уничтожающую критику Ломоносова. Официально закрепив существовавшую академическую структуру, Регламент 1747 г. стал свидетельством торжества академической Канцелярии, лишив ученых самостоятельности даже в научных вопросах. «Собою академик, тем меньше адъюнкт ничего определить не может» — говорилось в Регламенте.
С 1748 г. начались еженедельные Собрания «Академии художеств». Они носили консультационно-экспертный характер и являлись по существу учреждением, призванным осуществлять контроль над деятельностью Академии художеств. Бюрократическое укрепление и расширение Академии художеств в системе Академии наук наносило ущерб развитию науки.
В конце 1753 г. Ломоносов одновременно обратился к самым влиятельным тогда царедворцам — И. И. Шувалову и президенту Академии наук и художеств гр. К. Г. Разумовскому — с призывом «учинить с науками великую милость» и «сделать конец двадцатилетнему бедному Академии состоянию и избавить от приближающегося конечного разорения»(М.В.Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 10. М.— Л., 1957, стр.495.). Вследствие обращения Ломоносова президент указал Шумахеру (в начале 1754 г.) на переполнение академического штата «разных художеств учениками», мастеровыми и художниками, которые Академии «ни пользы, ни дальней чести не делают, кроме только единого разглашения, якобы в Академии больше прилагается старание художественную фабрику размножить, нежели науки» (Я.Я.Пекарский. История имп. Академии наук в С.-Петербурге, т. П. СПб., 1873, стр. 563 (курсив мой.— Е. Г.)). В итоге была создана комиссия «для отрешения излишеств от Академии»,— как назвал ее Ломоносов. В нее вошли: М. Ломоносов, И. Шумахер, Я. Штелин и Г. Миллер. По утверждению Ломоносова, Шумахер всячески мешал работе комиссии, «учрежденной для разбору его же беспорядков», а Штелин «за художества стоял больше, нежели за науки». Все-таки в августе 1754 г. был издан указ о пересмотре регламента 1747 г., а в 1755 г. Ломоносов составил рассуждение «об исправлении Академии наук». Говоря в нем об умножении художеств в Академии («художества, а особливо грыдорование немалое имеет приращение»), Ломоносов подчеркивал, что расход на них непомерной суммы «препятствует приращению наук». В то же время польза и слава, которую государство могло бы иметь от развития художеств в специальной Академии, «оставлены в небрежении». В другой записке о преобразовании Академии Ломоносов высказался еще определеннее: «художествы, хотя имели некоторые успехи, однако ученому корпусу тягостны» (22 М. В. Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 10, стр. 11—42. ).
Казалось бы, взаимный ущерб, приносимый нерациональным объединением наук и художеств в одной системе, был доказан и потребность в специальном учреждении очевидна; тем не менее сопротивление партии Шумахера— Штелина было столь упорно, а власть стоящих за ними сил столь могущественна, что даже основание новой Академии художеств не избавило Академию наук от старой. Даже в 1764 г. Ломоносов вынужден был написать; «Чтобы художества не отвлекали от наук и обратно, надо изъять художествы из ведения Академии Наук, тем более, что в этом же городе основана другая Академия художеств, намного опередившая ту, которая у нас является Академией художеств скорее по имени, чем по существу. Великая польза произойдет для художеств, если обе Академии Художеств, прочно объединившись в одно целое, совместными усилиями примутся за свое дело»