Создается противоречие: с одной стороны, род с присущей ему экзогамией не мог быть основной социально-экономической ячейкой; с другой — основа производственных отношений, отношения собственности, связана именно с родом. Однако это противоречие — лишь кажущееся, возникающее только тогда, когда род и родовая община искусственно разрываются и противопоставляются друг другу.
При унилокальном брачном поселении родовая община состоит из сородичей и не принадлежащих к данному роду их мужей или жен. При этом сородичи составляют не только основное ядро, костяк родовой общины, но и основную массу ее членов. Предположим, что община насчитывает 100 человек, половина из которых мужчины, половина — женщины. Предположим далее, что некоторую их долю а составляют люди, еще не вступившие в брак; следовательно, их будет 1и0а человек. Состоящих в браке окажется 100 (1—а) человек. Очевидно, что из них 50 (1 — а) человек будет чужеродцев или чужеродок. Следовательно, сородичей будет 100—50 (1—а) = 50 (1+а) человек, а их доля составит 50(1+a)/100 = (1+a)/2. Остается определить долю людей добрачного возраста. По имеющимся демографическим данным о наименее развитых племенах, она колебалась в пределах от 0,4 (например, огнеземельцы-яганы) до 0,6 (например, тасманийцы и некоторые племена Австралии), т. е. составляла в среднем 0,5. Палеодемографические данные, например костные остатки из мезолитического могильника Тафоральт в Марокко (183—186 особей, из которых 97—100 особей не достигло 17 лет), показывают ту же величину. Подставляя это значение а, мы видим, что доли сородичей и чужеродцев или чужеродок составляют 0,75 и 0,25, или 75 и 25%. Таким образом, при унилокальном брачном поселении сородичи составляли приблизительно три четверти всей родовой общины, чужеродцы или чужеродки — приблизительно четверть. Но важно и другое: насколько органичным было включение чужеродцев в состав принявшей их общины. Выше говорилось, что, хотя парная семья имела некоторые хозяйственные функции, экономические связи в ней были слабыми и непрочными, а следовательно, интеграция одного из супругов в общину другого была далеко не полной. Все это позволяет считать, что род и родовая община, родовые и производственные отношения в основном совпадали друг с другом. Такое понимание взаимосвязи этих структур полностью соответствует выводам Маркса и Энгельса, обращавших внимание на кровнородственный характер ранних первобытных общин, преобладание в них членов одного рода.
Что же следует считать основной социально-экономической ячейкой классической первобытности? Видимо, не род в целом, так как часть его членов, уходя по браку в другие общины, в какой-то степени утрачивала связи с сородичами, и не родовую общину вцелом, так как часть ее членов, приходя по Сраку из других общин, лишь отчасти включалась в новую общину. Скорее всего, такой ячейкой была локализованная часть рода, образовывавшая костяк, а вместе с тем и основную массу численного состава родовой общин.
2.3. Разложение первобытного общества. Патриархат
Процесс перехода от материнско-родовых отношений к патриархату охватывал все стороны хозяйственной, общественной и идеологической жизни рода. Но в первую очередь он коснулся вновь возникавших экономических ячеек — отдельных семей и всей области семейно-брачных отношений.
Ведение хозяйства силами отдельных семей требовало их превращения в устойчивые, целостные коллективы, в связи с чем началось вытеснение непрочного парного (первобытно-эгалитарного) брака и соответствующей формы семьи прочным соединением супругов, которое принято называть единобрачием, или моногамией. Это наименование не совсем удачно, так как аналогичные формы возникают и при многоженстве (полигинии); точнее предложенные в современной литературе обозначения такой брачно-семейной организации, как вириархальная, патриархальная или патриархическая. Вместе с тем возросшаяхозяйственная роль мужчины требовала изменения локальности брачного поселения— I переселения не мужа к жене, а жены к мужу. Это вызвало переход от уксорилокального поселения к патрилокальному, точнее, вирилокальному, и развитие новых форм заключения брака. Раньше, в эпоху родовой общины, мужчина, вступая в парный брак, ограничивался незначительными подарками невесте и ее родичам. Теперь он забирал женщину к себе и поэтому должен был возместить ее ценность, выкупить ее трудовую силу. Так возник покупной брак, при котором семья жениха давала за невесту выкуп (славянск. вено, тюркск. калым, арабск. махр и т. д.). Более обычной, хотя все же побочной, не получившей широкого распространения, стала и другая, очень редкая в условиях материнско-родового строя форма заключения брака — насильственное присвоение женщины, ее похищение (умыкание).
Предположение, будто заключение брака путем похищения невесты в условиях патриархата был широко распространенной, если не общепринятой формой, некогда развивалось многими этнографами, и отголоски этого можно до сих пор встретить в научной литературе. Доказательства былой распространенности такой формы заключения брака усматривают, например, в имитации насильственного захвата невесты в брачном обряде многих народов и в сходных обычаях, рассматриваемых в качестве пережитков. Однако при этом не учитывают, что ни одному из патриархальных племен, известных этнографии, не свойственно похищение невест как преобладающая форма: это всегда отклонение от кормы, нарушение обычая. Поэтому прежний взгляд теперь полностью оставлен учеными, а объяснение особенностей древних брачных обрядов чаще всего видят в другом. В частности, английский этнограф Э. Кроули убедительно истолковал эти особенности стремлением предотвратить путем имитации похищения воображаемые опасности, связанные с нарушением половых запретов. Кроме того, определенную роль в длительном сохранении таких особенностей могли сыграть факторы психологического порядка — демонстрация естественного нежелания расставаться с родственницей, односельчанкой и т. п.
Развитие вирилокальности проходило в упорной борьбе с уксорилокальными традициями и сопровождалось появлением своеобразных компромиссных форм, многие из которых надолго сохранились в виде окостеневших пережитков. Таковы, например, рецидивы недолговременной (обычно до рождения первого ребенка) дислокальности, возвращение жены домой на время родов или поселение ее хотя и в семье мужа, но в особом изолированном помещении. Таковы же некоторые моменты широко распространенного комплекса обычаев избегания, в частности обычай, по которому жена должна избегать старших родственников мужа, не появляться с мужем в общественных местах и т. п. Таковы, возможно, также некоторые пласты в антагонистических элементах свадебной обрядности, в частности в той же инсценировке захвата или похищения невесты.
Появление отдельных семей, ведших свое хозяйство, сопровождалось возникновением отдельной, обособленной от родовой, семейной собственности. Эту собственность мужчина стремился передать своим детям. Но материнский счет родства и порядок наследования исключали такую возможность, а развившийся в условиях авункулата компромиссный обычай — наследование от материнского дяди к племяннику — не способствовал, как и вся система авункулата, целостности отдельной семьи. Противоречие могло быть разрешено только коренной ломкой старых порядков. Начался переход от материнского счета родства и порядка наследования к отцовскому, от матрилинейности к патрилинейности. Как и переход к вирилокальности, это был длительный процесс, породивший своеобразные формы. Таков двойной счет родства и порядок наследования (билинейность, или амбилинейность), при котором человек считался принадлежащим как к материнскому, так и к отцовскому роду и в соответствии с этим претендовал на наследование в обоих родах. У многих племен и народов (меланезийцы, гереро Южной Африки, туареги Сахары и др.) получил распространение обычай, по которому собственность, унаследованная от сородичей, продолжала передаваться по материнской линии, добытая же собственным трудом передавалась от отца к детям. У других народов возник обычай передачи наследства от брата к брату, так как родство между ними было одновременно и материнским и отцовским. Тем не менее раздел наследства часто сопровождался столкновениями между детьми и племянниками или братьями умершего, и обычно отец еще при жизни старался разными способами закрепить побольше имущества за своими детьми. Старый порядок упорно сопротивлялся новому, но по мере укрепления отдельной семьи как экономической ячейки общества материнский счет родства и порядок наследования постепенно вытеснялись отцовским.
Изменение счета родства и порядка наследования было, по выражению Энгельса, одной из самых радикальных революций, пережитых человечеством. Естественно, что первобытному человеку, в поведении и сознании которого особенно сказывалась сила традиции, это превращение далось очень непросто. Со времен Бахофена большинство исследователей объясняют обычай кувады как борьбу мужчины за признание его отцовских прав и установление отцовского счета родства, хотя предложено и другое объяснение (В. К. Никольский), возводящее куваду ко времени перехода от группового к парному браку. Некоторые этнографы считают отражением перехода от материнско-родовых порядков к патриархату также и обычай «перемены пола» (травестизм), существовавший у ряда индейских и сибирских племен и состоявший в том, что мужчина отрекался от своего пола, надевал женское платье и выполнял женские обязанности, иногда вплоть до супружеских.