Pendant que je me devetissais en compagnie d’une douzaine d’autres personnes, un garçon vint me demander si j’avais un domestique et, sur ma reponse negative, s’informa de quel age, de quel prix et de quel sexe je desirais la personne qui devait me frotter. Une telle demande necessitait une explication; je la provoquai donc, et j’appris que des enfants et des hommes attachés à l’établissement se tenaient toujours prêts à vous rendre service et que, quant aux femmes, on les envoyait chercher dans une maison voisine.
Une fois le choix fait, la personne, quelle que’elle fut, sur laquelle il s’était arreté, se mettait nue comme le baigneur, et entrait avec lui dans seconde chambre, chaffée à la temperature du sang…il ouvrit une porte et me poussa dans la seconde chambre. Je crus que quelque nouveau Mephistopheles m’avait conduit, sans que je m’en doutasse, au sabbat.
Que l’on se figure trois cents personnes parfaitement nues, de tout age, de tout sexe, hommes, femmes, enfants, vieillards, dont la moitié fouette l’autre, avec de cris, des rires, des contorsions étranges, et cela sans la moindre idée de pudeur. C’est qu’en Russie le peuple est si meprise que l’on confond ses habitudes avec celles des animaux, et que la police ne voit que des accouplements avantageux à la population et par consequent à la fortune des nobles, dans un libertinage qui commence à la prostitution et qui ne s’arrête pas même à l’inceste.
Au bout de dix minutes, je me plaignis de la chaleur; je rentrai dans la première chambre; je me rhabillai et, jetant deux roubles à mon frotteur, je me sauvai revolte d’une pareille demoralisation qui, à Saint-Peterbourg, parait si naturelle parmi les basses classes que personne ne m’en avait parlé» [Dumas 1997: 95].
22) «Я много слышал еще во Франции об этих банях, и теперь, проходя мимо, мне вздумалось воспользоваться случаем и помыться. Заплатив два с половиной рубля, или 50 су на французские деньги, я получил билетик и с ним вошел в первую комнату, где раздеваются. Температура в ней была обыкновенная.
Пока я раздевался, ко мне подошел мальчик и спросил, есть ли со мной слуга, и, получив отрицательный ответ, снова спросил, кого я хочу взять в банщики: мальчика, мужчину или женщину. Само собой разумеется, подобный вопрос меня крайне озадачил. Мальчик объяснил мне, что при бане имеются банщики мальчики и мужчины. Что же касается женщин, то они живут в соседнем доме, откуда их всегда можно вызвать.
Когда банщик или банщица взяты, они тоже раздеваются догола и вместе с клиентом входят в соседнюю комнату, в которой поддерживается температура, равная температуре человеческого тела. Открыв дверь этой комнаты, я остолбенел: мне показалось, что какой-то новоявленный Мефистофель без моего ведома доставил меня на шабаш ведьм. Представьте себе человек триста мужчин, женщин и детей, совершенно голых, которые бьют друг друга вениками. Шум, гам, крики. Стыда у них ни малейшего: мужчины моют женщин, женщины – мужчин. В России на простой народ смотрят почти как на животных, и на такое совместное мытье полиция не обращает никакого внимания» [Дюма 1992: 92].
Автор совершенно верно подметил такую деталь, что простой народ в России за людей не считался, крепостные были чем-то вроде домашних животных, да и свободные, но бедные люди не признавались полноценными членами общества, с ними не считались, о них не заботились.
Таким образом, изучив вышеприведенные примеры, можно отметить следующее: Александр Дюма в своем романе «Учитель фехтования» очень точно воспроизвел не только особенности климата России, ее дорог, но и особенности быта как высшей знати, так и простого народа, очень четко показал межклассовые взаимоотношения. Конечно, без главного источника романа, рукописи Огюстена Гризье, писателю было бы сложнее показать все с такой точностью, но все же именно богатая фантазия Дюма придала полученному им материалу форму художественного произведения.
2.2 Повествование о России в произведении Ж. Верна «Михаил Строгов»
24 марта 1905 года умер великий французский писатель-фантаст Жюль Верн. А у его романа «Михаил Строгов» в 2005 году был юбилей – впервые роман о необыкновенном путешествии в Иркутск был издан 130 лет назад, после чего во Франции появилась мода на все русское, а Тургенев назвал «Михаила Строгова» лучшим романом Верна.
Роман начинается с новости об оккупации и восстании во всей Восточной Сибири. Новость о беспорядках принес императору России один из министров. Встревоженный император отправил в Иркутск офицера Михаила Строгова. Отец с детства приучил Строгова к охоте на медведей, и своего первого мишку Михаил завалил в четырнадцать лет. Строгов умел ориентироваться по расположению веток на дереве и в пути, при необходимости, мог не спать по десять суток. Итак, Строгов отправился в Иркутск. По дороге к нему присоединилась девушка Надя, которая пробиралась к своему отцу.
Долгий путь, в данном случае из Москвы через всю Россию в Сибирь, – ход, часто употребляемый Верном во многих его произведениях. Этот ход позволял в увлекательной художественной форме показать читателю географию и обычаи страны, в которой происходило действие романа. Это и было основной целью великого писателя, которого называют родоначальником научно-фантастической литературы.
Описывая пришедшийся на осень путь героев романа от Красноярска до Иркутска, Верн, забегая вперед, рассуждает о нашей сибирской зиме:
23) «Quelquefois même, l’hiver succède presque inopinement à l’été. C’est qu’ils doivent être precocés, ces hivers de la Russie asiatique, pendant lesquels la colonne thermometrique s’abaisse jusqu’au point de congelation du mercure24, et ou l’on considère comme une temperature supportable des moyennes de vingt degres centigrades au-dessous de zero» [Verne 1998: 311].
24) «Случается даже, что вслед за летом непосредственно наступает зима. Эти ранние зимы поражают своей суровостью: бывают такие сильные морозы, что ртуть в термометре падает до точки замерзания (около 42° ниже нуля). Мороз в 20° ниже нуля считается сносной температурой» [Верн 1992: 110].
Подъезжая к Нижнеудинску, Строгов и Надя в ужасе видели, что город был разграблен завоевателями Феофар-хана. Следуя через Куйтун, Тулун и Кимильтей (причем расстояния между этими пунктами указаны абсолютно верные), Строгов и его друг на себе испытали привычки завоевателей. Первого супостаты привязали к слепой бешеной лошади, второго живьем закопали в землю. Строгову, как и положено герою, удалось спастись. Еще немного – и перед ним Байкал. Вот как Жюль Верн описывает его:
25) «Le lac Baikal est situé à dix-sept cents pieds au-dessus du niveau de la mer. Sa longueur est environ de neuf cents verstes, sa largeur de cent. Sa profondeur n’est pas connue… Cet immense bassin d’eau douce, alimente par plus de trois cents rivières, est encadré dans un magnifique circuit de montagnes volcaniques. Il n’a d’autre deversoir que l’Angara, qui, apres avoir passé à Irkoutsk, va se jeter dans l’Yenisei, un peu en amont de la ville d’Yeniseisk. Quant aux monts qui lui font ceinture, ils forment une branche des Toungouzes et derivent du vaste système orographique des Altai» [Verne 1998: 341].
26) «Озеро Байкал лежит на тысячу семьсот футов выше уровня моря. Длина его около девятисот, ширина – около ста верст. Глубина же его до сих пор неизвестна… Этот обширный бассейн пресной воды, питаемый более чем тремястами рек, окаймлен великолепной цепью вулканических гор. Байкал дает начало одной только реке Ангаре, протекающей мимо города Иркутска и впадающей затем в реку Енисей немного выше города Енисейска. Горы, опоясывающие его, составляют отрасль громадной горной системы Алтаев» [Верн 1992: 125].
Писатель не очень определенно говорит о количестве притоков – «более трехсот». На самом деле, их 336. Но это было в прошлом веке, а сейчас ученые считают, что из-за потепления и вырубки лесов в долинах рек, притоков стало меньше. А вот о глубине озера Жюль Верн пишет, что она неизвестна. Но это понятный пробел в знаниях автора, ведь средняя глубина Байкала измерена лишь в 30‑х годах XX века, и он не мог о ней знать.
Жюль Верн описывает любопытное явление, происходящее в период таяния льда на Байкале:
27) «Pendant que les glacons derivaient ainsi, des phénomènes curieux se produisaient à la surface du Baikal. C’étaient de magnifiques jaillissements de sources d’eau bouillante, sorties de quelques-uns de ces puits artésiens, que la nature a fores dans le lit même du lac. Ces jets s’élevaient à une grande hauteur et s’épanchaient en vapeurs, irisées par les rayons solaires, que le froid condensait presque aussitot» [Verne 1998: 347].
28) «В то время как шел лед, на озере совершались весьма любопытные явления. То были горячие источники, брызжущие великолепными фонтанами из артезианских колодцев, которыми природа наделила даже самое дно Байкала. Кипящая вода высоким столбом била прямо из озера, мириады брызг, сверкающих на солнце, рассыпались целым радужным снопом, почти моментально замерзая в воздухе» [Верн 1992: 129].
Надо заметить, что происходящее вероятно лишь в романе, в действительности же об этом явлении данных очень мало, и те не абсолютно достоверны. Хотя, возможно, во времена Жюля Верна и было на Байкале что-то подобное. Наконец Строгов и Надя прибыли в Иркутск.
Жюль Верн увидел столицу Восточной Сибири несколько своеобразно:
29) «Une berge assez élevée, qui se dresse sur la rive droite de l’Angara, sert d’assise à ses eglises, que domine une haute cathédrale, et à ses maisons, disposées dans un pittoresque désordre.
Vue d’une certaine distance, du haut de la montagne qui se dresse à une vingtaine de verstes sur la grande route siberienne, avec ses coupoles, ses clochetons, ses flèches élancées comme des minarets, ses domes ventrus comme des potiches japonaises, elle prend un aspect quelque peu oriental. Mais cette physionomie disparait aux yeux du voyageur, des qu’il y a fait son entrée. La ville, moitié byzantine, moitie chinoise, redevient européenne par ses rues macadamisées, bordées de trottoirs, traversées de canaux, plantées de bouleaux gigantesques, par ses maisons de briques et de bois, dont quelques-unes ont plusieurs etages, par les equipages nombreux qui la sillonnent, non seulement tarentass et telegues, mais coupes et caleches, enfin par toute une categorie d’habitants tres avancés dans les progres de la civilisation et auxquels les modes les plus nouvelles de Paris ne sont point etrangères» [Verne 1998: 365].
30) «Город со своим величественным собором и массою других церквей, с домами, разбросанными в живописном беспорядке, стоит на правом, довольно высоком берегу Ангары. Если смотреть на него со стороны, с высоты горы, возвышающейся верст на двадцать на большой сибирской дороге, то этот город со своими церквами и колокольнями, с высокими шпицами как на минаретах, с пузатыми куполами, похожими на японские пагоды, носит характер чисто восточный.
Но стоит только въехать в самый город, как первое впечатление тотчас же изменяется. Город, наполовину византийский, наполовину китайский, становится сразу европейским, как только вы увидите его мощеные улицы с широкими тротуарами, искусственные каналы, обсаженные по берегам гигантскими березами, его каменные и деревянные дома, между которыми есть даже и многоэтажные здания, бесчисленные экипажи, снующие по улицам, и не просто тарантасы и телеги, а хорошенькие фаэтоны, изящные кареты и коляски, наконец, все это городское население, носящее на себе отпечаток интеллигентности и цивилизации, эти шикарные дамские туалеты, сшитые по последней парижской моде» [Верн 1992: 141].