Смекни!
smekni.com

Особенности поэтики романов М. Булгакова в системно-типологическом аспекте (стр. 4 из 16)

В тот роковой день в душной весенней Москве была среда. Среда не простая, а страстная среда. До пасхи - 5 мая 1929 года 1 - оставалось два дня. Два дня до символического распятия Христа. В Ершалаиме до казни Иешуа оставалось всего ничего - в тот момент, когда над Москвой пылал жаркий кровавый небывалый закат, в евангельско-булгаковском Ершалаиме вставало раннее утро пасхальной пятницы, и Понтий Пилат в белом плаще с кровавым подбоем выходил в крытую коллонаду дворца Ирода Великого.

Однако при всем несовпадении дней страстной недели, в Москве и в Ершалаиме события романа в романе, в конце концов, сольются в один торжественный поток. Это случится в ночь с великой пятницы на субботу и рассвет следующего дня и в Москве и в Ершалаиме наступит "одновременно".

Эта разница в днях - беспокойный символ раздвоенности мира, в ней скрыта явная тяга исхода. Если до времени слияния двух разных событийных пластов в один поток в романе Булгакова царит дух гротеска, то после распятия Иешуа и бала Сатаны на страницах книги воцаряется дух светлой печали и скорби.

И над Москвой и над Ершалаимом проходит очищающей грозой роковая мгла, а в ночном небе загорается безумная луна весеннего полнолуния. В ершалаимском повествовании скрыт прообраз всего того, что аукается в московской дьяволиаде.

Природа фантастического у Булгакова строится по законам двойной проекции, в любой ситуации, даже самой обыденной обязательно скрыто второе дно, ее тайный смысл.

И это характерно не только для "Мастера и Маргариты", как зеркало в зеркале отражаются, пляшут, трансформируются события двух романов в романе: ночной ветхозаветный праздник иудейского Исхода в Ершалаиме оборачивается балом у сатаны[4], гибель Иуды рифмуется со смертью наушника барона Майгеля из Бюро иностранцев. Причем события романа перекликаются не только по логике прямой аналогии или пародийного снижения, но и по сумме страданий - крест мастера сродни крестным мукам Иешуа. Словом, евангелие кристаллизует роман по всем осям и сечениям.

Подобная первоначальная мифологема внутри текста уже использовалась как художественный прием в русской литературе. Например, в романе Андрея Белого "Петербург" таким ядром и прасюжетом стал "Медный всадник", по отношению к которому наращивается вся масса нового текста. Сам же Пушкин (опять первый!) сделал это еще раньше: притча о Блудном сыне в "Станционном смотрителе" стала зерном, из которого выросла антипритча о Блудной дочери.

Московский ряд события восходит к основным архетипам евангелия. Их немного:

предательство

допрос

грех трусости

спор об истине

крестный путь

Голгофа (Лысая гора)

возмездие и

вечные муки совести.

К ним можно добавить природные знамения: полнолуние, тьма, идущая на оба Вавилона с запада и очистительная гроза в финале.

С самого начала событий романы о Ершалаиме и Москве начинают совпадать ("Бывают странные сближения" - А. Пушкин): на балконе в крытой колоннаде между двумя крыльями ершалаимского дворца Ирода Великого, на мозаичном полу у фонтана, происходит встреча Понтия Пилата с Иешуа. встреча с человеком, обреченным на смерть. Нельзя не заметить, что подобная же встреча с обреченным происходит и сейчас - в то самое время, когда Воланд ведет свой рассказ, - в Москве, где Берлиоза от гибели отделяют от силы час-два.

Ироничная перекличка двух типологических ситуаций не может не поражать - пасхальной жертвой становится... председатель МАССОЛИТа Михаил Александрович Берлиоз, а в роли московского Пилата вершителя судьбы выступает сам сатана. Роковым рефреном евангельских событий становится и отрезанная голова. Слишком велико давление новозаветного текста, чтобы мы не увидели в этой голове Берлиоза отрезанную голову Иоанна Крестителя.

Слишком мощны пучки ассоциаций, чтобы не заметить и то, что Михаил Александрович отправлен на тот свет с помощью двух женщин: Аннушки, пролившей масло, и вагоновожатой девушки-комсомолки в алой повязке; Аннушка и комсомолка - это Саломея и Иродиада московского евангелия. Словом, голова Берлиоза стала головой предтечи всех дальнейших событий, первой жертвой нового пришествия, причем освещенной и принятой жертвой (тут и Аннушкино подсолнечное масло - московское миро - идет в строку). Какая злая горечь! седьмое доказательство бытия божьего предъявляет Ивану Бездомному дьявол и какое? - голову псевдокрестителя.

В следующей главе "Погоня" булгаковский Бездомный безуспешно преследует сатану и его компанию - зловещую троицу, точно так же преследовал другую троицу - Иешуа, Гистаса и Десмаса - несчастный Левий Матфей. Погоня в Москве становится драматической параллелью крестному пути Иешуа Га-Ноцри к месту распятия.

Вглядимся пристальней в топографию погони, ведь в романе нет ничего случайного - от разрыва в магическом круге и квадрата: Патриарших Бездомный бросился за нечистой силой в Патриарший переулок, затем на Спиридоновку (ныне ул. Алексея Толстого); по Спиридоновке к Никитским воротам, где регент ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, а кот укатил на запятках трамвая "А" (еще одна "аннушка"); тут серый берет мелькнул в начале Большой Никитской или Герцена (для астральной линии романа важнейшее место - сатана проник за второй защитный магический круг, Бульварное кольцо). На все это ушло от силы 20 секунд. Погоня шла с адской быстротой: Арбатская площадь, улица Кропоткина, переулок, затем Остоженка, еще один гадкий переулок с домом под 13-м номером - чертова дюжина - и квартирой 47. Мелькнула перед Иваном крайне запущенная передняя, громадный ларь, вешалка с противной зимней шапкой с ушами и ванная с голой гражданкой в "адском освещении", махнувшей на Ивана мочалкой.

Тут же на кухне была взята бумажная иконка и свеча, и, наконец, все свелось к купанию у гранитных ступеней амфитеатра Москвы-реки, где случилась кража одежды и переодевание Ивана в полосатые кальсоны и рваную толстовку... Проследив маршрут поэта по карте Москвы 20-х годов, можно ясно заметить инфернальную значимость места, куда попал Иван, преследуя дьявола; путь Бездомного лежит от одной точки приложения нечистой силы к Москве - через греховную квартирку, где бес попутал замужнюю гражданку согрешить с неким Кирюшкой, - к грандиозной строительной площадке на месте снесенного храма Христа Спасителя на берегу Москвы-реки.

Таким образом зловещая погоня, пародируя крестный путь Иешуа, стала путем зла, но при этом ее высший смысл раздвоился и результатом этой сатанианы стало неожиданное крещение (!) Иванушки в московском Иордане, очищение водой от дьявольских сил. ("Крещу вас в воде в покаяние") Грешный путь стал тернистым путем спасителя... что ж, очистительная сила зла входит в парадоксальную концепцию Булгакова.

Если пройти весь маршрут погони за сатаной не на карте, а пешком, то внезапно обнаружится еще целый ряд важных деталей. Крестный путь Ивана оказывается скорбным путем отечественной дьяволиады, вдоль которого стоят некрополи. Первый - это церковь Большого Вознесения у Никитских ворот, где начался крестный путь Пушкина.

Здесь он венчался с Гончаровой, здесь у алтаря вдруг погасла венчальная свечечка, здесь упало на пол обручальное кольцо и покатилось, заставив Пушкина суеверно побледнеть, а друзей зашептаться. Ниже по пути второй некрополь - дом, где уморил себя голодом Гоголь, тот самый дом, где он ночью сжег "Мертвые души-2" и, плача, потрясенно сказал своему помощнику по сожжению мальчику-слуге: как силен дьявол. Здесь кончился его крестный путь.

Сгоревшая гоголевская рукопись тайным огненным знамением поставлена Булгаковым и над своей - тоже горевшей - рукописью. Третий некрополь на этом скорбном пути - гроб господень, исполинская стройка на месте снесенного храма Христа Спасителя[5]. По православной символике городской храм - есть пророк на торжище; выходит, Иван шел к ирреальному телу поверженного пророка. Кстати, в средневековье эта местность в Москве называлась Чертолье. И тут черт! Какое-то роковое заговоренное место.

Гадкий переулок, где у дома № 13 исчез Воланд, находится, по-видимому, в первом переулке, который идет от начала Остоженки к Курсовому проулку, откуда рукой подать до Москвы-реки. Переулок короткий. В нем вплотную друг к другу стоят дома 9, 10, 11, 12, 14, 15... нет только (конечно!) тринадцатого. Что же все-таки бросается в глаза? Дома в переулке удивительно похожи на роковой дом по Садовой 302-бис, они выстроены в том же усталом стиле позднего московского модерна, с фигурными балконами, с замысловатыми эркерами, криволинейными оконными переплетами в духе либерти, с торгообразными лепными карнизами и вычурными козырьками. Это дома-близнецы. Думаю, что (парадокс!) верен и подход краеведа Б. Мягкова, нашедшего искомый дом в Савельевском переулке, под номером 12. Здесь когда-то жили добрые друзья писателя Лямины, здесь в передней все еще стоит легендарный, уже "окованный железом ларь" - старый ляминский сундук, и ванная "с голой гражданкой" здесь же. Здесь важна не абсолютная истина адреса, а то, что перед нами дом-двойник, дом-близнец особняка табачного короля Пигита, что на Садовой... выходит, "убегая" от Иванушки, Воланд по существу шел в обратную сторону, как и положено, к себе, на квартиру бывшего хозяина Михаила Александровича Берлиоза, которому только что самым невероятным образом вдруг отрезало голову. Иван видел морок.

И последнее, весь скорбный путь Иванушки был отмечен закрытыми церквами: Воскресенской у Патриарших (позднее снесена), Большого Вознесения и Ильи Пророка (ныне действующей) в Обыденном переулке.

Их обезглавленные купола придавали тернистому пути дополнительную психическую окраску. В этом ряду разрушенный колосс - Храм Спасителя - был кульминацией эмоционального разгрома.

И все-таки именно сатана обманным путем привел Ивана к воде и крестил его "в покаяние". Именно он сатана-креститель (!). Недаром в романе всего один эпиграф, и он на титульном листе. Это строки из "Фауста":