Смекни!
smekni.com

Теория и исследование переводов (стр. 3 из 4)

При переводе Мещерский поменял местами первую и вторую строчки, а четвёртую и пятую вовсе выпустил, заменив на «Шекспир и Ламартин были не веданы в твоей лачуге». Переводчик ещё более иронизирует по поводу внешности калмычки в словах «глаза чрезмерно сужены, лоб безразмерен», а выражение «ты шелком не сжимаешь ног» переводит очень неточно «твои ноги без ботинок».

Элим Мещерский по-пушкински смел, даже бесшабашен, он очень свободно обращается с этим стихотворением: трактует некоторые выражения по-своему, что-то опускает, что-то привносит. Что касается описания калмычки, то Мещерский выражается острее, чем Пушкин, но в общем и целом перевод верен, исключая только некоторые выражения, непонятные иностранцам.

4 Переводы А.Грегуара и А.Дюма

Продолжателем Элима Мещерского был Анри Грегуар (1881 – 1964). Он был видным историком – византинистом, трудившимся много лет в Бельгии. Это был страстный поэт – переводчик, оставивший немало весьма удачных воссозданий стихов Пушкина, Лермонтова, Мицкевича, но, прежде всего Пушкина. Его перевод стихотворения «19 октября» (1825) может почитаться образцовым – он не только верен в целом, но и отличается поразительной точностью в деталях. Примером может послужить любая строфа из девятнадцати – приведу 14- ю, посвящённую Кюхельбекеру:

Пора, пора! Душевных наших мук Не стоит мир; оставим заблужденья! Сокроем жизнь под сень уединенья! Я жду тебя, мой запоздалый друг- Приди; огнем волшебного рассказа Сердечные приданья оживи; Поговорим о бурных днях Кавказа, О Шиллере, о славе, о любви. Il est grand temps: ce monde dégragé Ne valait poit notre sollicitude; Recueillons-nous au fond des solitudes; Viens, je t’attends, camarade attardé! Viens, enchanteur; que nos jeunes extases Reprennent vie au feu de tes discours… Parlons des jours orageux du Caucase, Et de Schiller, et de gloire, et d’amour!.
Давно пора, этот опустившийся мир Совсем не стоил нашего внимания. Соберёмся в глубине одиночества; Приди, я тебя жду, запоздавший товарищ! Приди, волшебник; пусть наши молодые восторги Оживут в огне твоих речей… Поговорим о грозных днях Кавказа, О Шиллере, о славе и о любви!…

Стихотворение написано Пушкиным во время в Михайловской ссылке и посвящено лицейской годовщине.

Строфа повествует нам об одиночестве поэта, он взывает к друзьям (я жду тебя…, приди…). Эмоциональная нагрузка сохраняется во всех стихах. Воззвание к товарищам Пушкин передаёт через знаки восклицания.

Перевод верен с точностью до мелочей. В каждый стих Грегуар, помимо пушкинского смысла вкладывает что-то своё, поэтому перевод может существовать как самостоятельный отрывок из какого-либо текста. Это стихотворение прекрасно звучит на французском, как и перевод на русский, что свидетельствует о мастерстве Анри Грегуара. Бесспорно, это один из лучших переводов в данной работе.

Пирует с дружиною вещий Олег При звоне веселом стакана. И кудри их белы, как утренний снег Над славной главою кургана… Они вспоминают минувшие дни И битвы, где вместе рубились они… (1822) Oleg et ses preux font honneur au festin. Joyeuses, leurs coupes résonnent. Leurs chefs sont plus blancs que la neige au matin Aux front des kourganns qui moutonnent. Ils revent, les vieux , des grands jours écoulés Des rudes combats où leur sang a coulé
Олег и его храбрецы пируют Весёлые, их чаши звенят Их головы белее, чем снег утром На вершинах курганов, которые пенятся. Старцы мечтают о великих, прожитых днях О страшных битвах, в которых пролилась их кровь…

В этом отрывке представлена заключительная часть «Песни…» (курганы, кудри белы). Повествуется о великих событиях и прошлых днях. Прошло много времени после боёв и сражений, дружина Олега празднует победу, а старцы вспоминают битвы.

В этом фрагменте обращают на себя внимание краткая форма прилагательного (кудри белы), а также форма с неполногласием (глава) и эпитет славная – все это характерно для фольклорных текстов. Здесь можно вспомнить название произведения: «Песнь о вещем Олеге»; песнь – это фольклорный жанр. Для смысловой организации этого отрывка важны оказываются сравнение «и кудри их белы, как утренний снег» - подчеркивается невозмутимость воинов, их мудрость; также важен оказывается глагол «рубились», который несет в себе экспрессию, создает образ кровавой, жестокой битвы.

Это один из тех переводов на французском языке, который даже при небрежном чтении сохраняет ритмику стиха, это ещё раз свидетельствует о таланте Анри Грегуара как переводчика. Грегуар передал все тонкости звучания этого стихотворения, так же как и 14-ой строфы из «19 октября» (1825 года). Некоторые слова переводчик заменяет синонимичными, так как их нет во французском языке (дружина - храбрецы), а некоторые специально. Например, Анри Грегуар заменил глагол «вспоминают» на «мечтают», чтобы сказать, что старцы хотят повторить все прожитые битвы, а также глагол «рубились» на словосочетание «пролилась их кровь», которое ничуть не уступает глаголу в оригинале. Таким образом, Анри Грегуар оказался талантливым переводчиком, и его воссоздания стихов Пушкина ещё долго будут считаться образцовыми.

Несомненно, что ущерб репутации Пушкина как великого поэта был нанесён поэтами-переводчиками, создававшими его стихотворения по подстрочникам.

Одним из таких переводчиков был великий француз Александр Дюма, который в 1858 – 1859 годах путешествовал по России, заинтересовался Пушкиным и перевёл несколько стихотворений по подстрочникам, предложенным ему романистом Д. В. Григоровичем. Перевод Александра Дюма можно назвать как «Вольности гения» Дюма не знал русского, его стихи произвольны. Многословие, расплывчатость, водянистость Дюма не только отличается от пушкинского стиля, но и прямо противоположны ему. Пушкин краток и экспрессивен:

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы…

Дюма развертывает образ:

L’ amour de vos amis, dont peut-être l’on doute,

Là-bas, où l’on trébuche et tombe dans la nuit,

Croyez-moi, jusqu’à vous saura s’ouvrir la route;

Au plus sombre cachot parfois l’étole luit.

(Любовь ваших друзей, в которой вы, может быть, сомневаетесь, /Там, где люди шатаются и падают во мраке. / Поверьте мне, что звезда озаряет самую мрачную темницу)

В работе представлен отрывок перевода из стихотворения «В Сибирь»(1826).

Эти четыре строчки, конечно, не дают нам понять каков Александр Дюма как переводчик, но некоторые выводы мы можем сделать: при переводе Дюма развёртывает образ, углубляется в смысл каждого пушкинского слова, в каждое из них вкладывает что-то своё. В итоге создаётся образ хорошего, полного перевода. Но опять встаёт вопрос: «Что это? Пушкин или всё же Дюма?» Ответить на него в данный момент мы не можем, так как не имеем полного перевода этого стихотворения.

5. Переводы романа в стихах «Евгений Онегин»

Особый интерес представляют переводы «Евгения Онегина». Среди нескольких выделяются два, исполненные строфой оригинала: Гастона Перо и Жана-Луи Баке. Именно его переводами пользовался автор, анализируя «Евгения Онегина».

«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;

Но, Боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же чёрт возьмёт тебя!»

Mon oncle a d` excelents principes.

Depuis qu` il se sent mal en point,

Il exige qu` on le respecte.

L` idée est bonne, assurement !

Et l` exemple sera suivi.

Mais, Seigneur Dieu, quelle corvée !

Resrer au chevet d` un malade

Nuit et jour sans pouvoir bouger !

Et quelle vile hypocrisie !

On fait risette à un mourant !

On redresse ses oreillers,

On arbore un air lamentable

Pour lui apporter sa potion ;

Et l` on pense : qu` il aille au diable !

У моего дяди прекрасные принципы,

С тех пор как он чувствует себя больным,

Он требует, чтобы его уважали.

Идея прекрасная, конечно!

И этому примеру будут следовать.

Но, Боже, какое бремя!

Оставаться у изголовья кровати больного

И день и ночь не шевелясь!

Какое гнусное лицемерие!

Улыбаться умирающему,

Взбивать подушки,

Принимать плачевный вид,

Чтобы ему принести снадобье.

И думать про себя: пошёл он к чёрту!

Онегин едет к умирающему дяде в деревню, роман начинается полными цинизма «язвительными речами» героя. Онегин является перед нами с душой, в которой яд разочарования, хандры, сомнения, цинизма и безверия. Известие о смертельной болезни дяди, пусть нелюбимого, пусть бесконечно далекого, не рождает в душе Онегина ни малейшего сочувствия, побуждает его к расчетливому притворству и лицемерию, такому же и даже более неприятному, чем лицемерие «науки страсти нежной». Смерть дяди не печалит Евгения, не волнует его, не трогает. Ему досадно только, что в терпеливом ожидании этой смерти, он должен будет, умирая от скуки, вздыхать, зевать, притворяться.