Чуковский внимательно следил за всем, что публиковалось в Англии об Уайльде. В его дневнике есть запись, относящаяся к 1957 г.: “Взялся за Уайльда. Мне выдали в “Иностр. б-ке" - 4 книги о нем. И я залпом читаю все четыре”.
Первый этюд об Уайльде - живой, красочный, местами непочтительный, почти фельетонный, местами весьма проникновенный - и безусловно увлекательный - выдает Чуковского - газетчика и лектора. Он явно желает, чтобы русская публика трезво оценила своего кумира. В его талантливости Чуковский не сомневается, однако ключевое слово в характеристике писателя - “салонный”, иньми словами, поверхностный, неискренний, склонный к позерству. В своих суждениях Уайльд скорее забавен, чем глубок и серьезен, в своем творчестве - скорее эпигон, чем первооткрыватель - таково впечатление Чуковского при первом приближении к Уайльду. Он старательно выписывает примеры из произведений писателя, убеждающие его, что красота, которой тот поклонялся, на самом деле красота искусственная, граничащая нередко с красивостью. Вместе с тем Чуковский зорко разглядел в Уайльде-эстете, а для многих и цинике, душу религиозную, почти фанатичную в своем непобедимом желании служить культу - сначала Красоты, потом Страдания. Может быть, русский литератор угадал в этом писателе - при всем несходстве их эстетических идеалов - нечто родственное: ведь он сам в течение нескольких десятилетий так же верно служил литературе, был так же беспощаден к оппонентам, так же бескомпромиссен в отстаивании своих художественных принципов.
В феврале 1916 г. Чуковский снова побывал в Англии и встретился в Лондоне с Р.Россом, одобрительно отозвавшемся о его статье и сделавшем автору поистине королевский подарок - страничку “Баллады Редингской тюрьмы”, написанную рукой Уайльда. Опубликованная в 1922 г. отдельной книгой расширенная статья Чуковского была посвящена памяти Росса, скончавшегося в 1918 г. В этом варианте более всего интересно предисловие, в котором исследователь дает свое объяснение необыкновенной популярности Уайльда в России. Он связывает ее с тем, что “русские не знали ни Китса, ни Суинберна, ни прерафаэлитов, ни Рескина, ни У.Пейтера, ни Саймонса, ни других вдохновителей того ренессанса, блестящим эпигоном которого явился Оскар Уайльд”. С Чуковским нельзя согласиться, но важно, что впоследствии он уточнил свою мысль, признав, что Уайльд остается “вполне самостоятельным даже в самых явных своих подражаниях”.
Чуковский не скрывал, что разобраться в Уайльде помог ему А.М.Горький, к мнению которого он всегда прислушивался. Издательство “Всемирная литература”, созданное в 1918 г. по инициативе Горького, предполагало выпустить новое собрание сочинений Уайльда со вступительной статьей Чуковского. Свой отзыв о статье Горький дал в письме Чуковскому (датируемом публикаторами условно 1918-1920 гг.), где он пишет:
“Вы несомненно правы, когда говорите, что парадоксы Уайльда - “общие места навыворот”, но не допускаете ли Вы за этим стремлением вывернуть наизнанку все “общие места” более или менее осознанного желания насолить мистрисс Грэнди, пошатнуть английский пуританизм?” Письмо Горького заставило Чуковского пристальнее всмотреться в эпоху Уайльда, пересмотреть - правда, не сразу - свое представление о нем как о “салонном ницшеанце”, остроты которого - “одно лишь праздное кокетство ума”, дать выразительный портрет его далеко не безобидного противника - “мрачной диктатуры Форсайтов”.
Это была основная поправка, которую внес Чуковский, перерабатывая свою статью в конце 1950-гг, для сборника “Люди и книги”. Прочитав опубликованные в 19б2 г. в Англии письма Уайльда, Чуковский удостоверился в том, “как он доблестно боролся за свободу искусства, за право художника не подчиняться диктатуре ханжей”. В последних редакциях статьи оценки Чуковского - к тому времени уже патриарха отечественного литературоведения - более продуманные и взвешенные, тон - более сдержанный. Несколько ироническое некогда отношение к Уайльду сменяется признанием его бесспорных заслуг перед английской словесностью.
Что касается Горького, то следует сказать, что Уайльд был для него фигурой “знаковой”, о чем свидетельствуют замечания, рассыпанные по его статьям и письмам разных лет, Впервые Уайльд упомянут в статье 1909 года “Разрушение личности”, где литература XIX века была поначалу представлена как “яркая и детальная картина процесса разрушения личности”. Горький понимал под этим усиление индивидуалистических настроений, “печальное сужение мысли, темы, бедность чувства и образа”, все сильнее, на его взгляд, проявляющиеся в европейской литературе после великих Гете, Байрона, Шиллера, Шелли, Бальзака и ставшие особенно заметными к концу века: “Душа человека перестает быть эоловой арфой, отражающей все звуки жизни - весь смех, все слезы и голоса ее. Человек становится все менее чуток к впечатлениям бытия, и в смехе его, слышном все реже, звучат ноты болезненной усталости, он тускнеет, и его - когда-то святая - дерзость принимает характер отчаянного озорства, как у Оскара Уайльда”. Приведенный отрывок не вошел в окончательный текст статьи, вместо него дан обобщенный образ “современного индивидуалиста”, в котором все равно легко угадывается “горьковский” Уайльд: “Впечатлительность его болезненно повышена, но поле зрения узко и способность к синтезу ничтожна, вероятно этим и объясняется характерная парадоксальность его мысли, склонность к софизмам. “Не время создает человека, но человек время” - говорит он, сам себе не веря. "Важны не красивые действия, но красивые слова” - утверждает он далее, подчеркивая этим ощущение своего бессилия”. О том, что Горький был знаком с эстетическими трактатами Уайльда, свидетельствуют обыгрываемые в его тексте цитаты и его письмо литератору и общественному деятелю В.И.Анучину от 1911 г.: “Уайльда о лжи и критиках я тоже прочитал. По-моему парень просто бузит, чтобы растрясти своих сонных энглишменов”. Понятно, что Горький не мог серьезно воспринимать эстетическую теорию Уайльда, отрицавшую какие-либо общественные функции искусства, видел в ней в лучшем случае попытку эпатажа. Статья “Разрушение личности” поднимала те же вопросы, которые волновали и Уайльда и которые можно свести к триаде “личность - общество - искусство”, и эта статья демонстрирует, как по-разному понимали писатели отношения внутри этой триады. Правда, имелись и точки соприкосновения: оба решительно отвергали натурализм в искусстве, а горьковская ненависть к мещанству во всех его проявлениях, думается, помогла ему со временем более объективно оценить 'отчаянное озорство” Уайльда, что засвидетельствовано в письме Чуковскому. Стремление “пошатнуть английский пуританизм”, воспринимавшийся Горьким как то же мещанство, только в национальном обличии, оправдывало в его глазах всю поведенческую и творческую эксцентрику Уайльда, а главное - помогало Горькому определить место писателя в общественной жизни своего времени, что было для него принципиально важно.
Жизнь и творчество
Оскар Уайльд прожил недолгую жизнь (1854 - 1900): она была укорочена, омрачена и унижена - общественным лицемерием, буквой закона и декадентской надменностью поведения самого поэта.
Оскар Фингал (по некоторым источникам - Фрингал) О'Флаэрти Уиллс Уайльд родился 6 октября 1854 года в семье сэра Уильяма Уайльда, дублинского врача-офтальмолога с мировой известностью, автора десятков книг по медицине, истории и географии. "Самый грязный человек во всей Ирландии"- такая о нем поговорка. Тем не менее, в Англии его назначили придворным хирургом, а впоследствии сделали лордом. В Стокгольме ему дали орден Полярной звезды. В Германии ученые-медики и поныне чтут его гений. Мать Оскара - леди Джейн Франчески Уайльд - светская дама, во вкусах и манерах которой был оттенок неумеренной театральности. Ей нравились символические жесты. Свои стихи она подписывала Speranza - Надежда , подчеркивая этим свою любовь к Ирландии, сочувствие ее освободительному движению, а также свою особую миссию. Сочувствие ее было искренним, однако не лишенным внешнего, показного жеста. В ее литературном салоне и провел свою раннюю юность будущий писатель. От столь эксцентричных родителей Оскар унаследовал редкую трудоспособность и любознательность, мечтательный и несколько экзальтированный ум, подчеркнутый интерес к таинственному и фантастическому, склонность придумывать и рассказывать необыкновенные истории.
В таком неискреннем воздухе, среди фальшивых улыбок, супружеских измен, театральных поз и слов рос Оскар Уайльд. Естественно, родители позаботились о том, чтобы их сын из привилегированного ирландского сословия получил достойное образование. После окончания школы в Порторе (1864-1869) , где он обнаружил ярко выраженные способности к древним языкам, Оскар проводит восемь лет (с 1871 по 1878 год) в привилегированной университетской среде - в колледже Троицы (Дублин). Он поглощен искусством, зачитывается поэтами- романтиками, восхищается прерафаэлитами, а также слушает лекции Джона Рескина (1819 - 1900), который уже успел прославиться томами "Современных живописцев" и "Камней Венеции", побуждавших по-новому взглянуть на многовековое культурное наследие Европы. Суждения Рескина о прекрасном были восприняты молодым Уайльдом как философия индивидуализма.
Здесь же он знакомится с теоретическими высказываниями американского художника- импрессиониста Уистлера и с автором "Этюдов по истории Ренессанса" - Уолтером Пейстером, призывом которого было : "Личность - вот в чем наше спасение".
Оскара Уайльда сопровождает неизменный успех, его дарование признано (он оканчивает Оксфордский университет с отличием). Профессор Мэгаффи, ректор колледжа Троицы и президент королевской ирландской академии, в предисловии к своему труду о Греции выразит ему признательность за помощь. Вместе с профессором Мэгаффи в 1877 году Оскар Уайльд совершит поездку в Италию и Грецию, которая, разумеется, чуть позже отлилась в прозу и стихи. (В частности, короткое эссе "Могила Китса")