Смекни!
smekni.com

Маяковский и Евпатория (стр. 2 из 2)

Во время одного из приездов в Ялту Маяковский написал известное стихотворение „Товарищу Нетте—пароходу и человеку". Посвящено оно па­мяти советского дипкурьера Теодора Нетте, убитого белобандитами за границей. Именем Нетте назван один из пароходов Черноморского флота. Стихотворение написано под свежим впечатлением встречи с пароходом „Нетте" в Одесском порту, откуда Маяковский направился в Крым. Стихотворение „Товарищу Нетте — пароходу и человеку" — ярчайший образец публицистической лирики.

Перейдем теперь к стихам, написанным непосред­ственно на крымские темы. Как и во всем творчестве поэта, мы видим в них органическую слитность лирики с публицистикой, пример лирики обще­ственной.

Лирически воспринимает поэт пейзажи, цветы, горы, море, все богатства крымской природы.

Я езжу

по Южному

берегу Крыма —

не Крым,

а копия

древнего рая.

Какая фауна,

флора

и климат!

Пою,

восторгаясь

и озирая.

(„Земля наша обильна". Том IX, стр. 385)

Хожу,

гляжу в окно ли я,— ,

цветы

да небо синее,

то в нос тебе

магнолия,

то в глаз тебе

глициния.

(.Крым". Том VIII, стр. 251).

Крымские стихи Маяковского проникнуты чувством гордости за Советский Крым, ставший местом отдыха и лечения сотен тысяч трудящихся.

Маяковский никогда не отмахивается от личных тем, личных хотя бы и в узком смысле этого слова. Он писал: „В этой теме, и личной и мелкой, перепетой не раз и не пять, я кружил поэтической белкой и хочу кружиться опять". („Из поэмы „Про это").

Но поэт всегда восставал против того, чтобы под флагом личной лирики уводить поэзию от общего дела социализма. Яростно борясь против тех, кто пытался дискредитировать политическую поэзию, Маяковский бросал в лицо „чистых лириков" про­никновенные слова:

Я буду писать

и про то

и про это,

но нынче

не время

любовных ляс.

Я всю свою

звонкую силу поэта

тебе отдаю,

атакующий класс.

(Том VI, стр. 32).

Голос Маяковского в его политической поэзии звучал так же лирически, так же свежо и непосредственно, с такой же глубокой внутренней силой, как и в его произведениях, навеянных личными переживаниями.

Мне б хотелось

про Октябрь сказать

не в колокол названивая,

не словами,

украшающими

тепленький уют,—

дать бы

революции

такие же названия,

как любимым

в первый день дают!

(„Не юбилейте". Том VIII, стр. 117).

В творчестве Маяковского личное и общественное сливалось воедино. Мотивы личных переживаний сочетались у него с глубочайшей любовью к социалистической родине, к Октябрьской революции.

Могучий поэтический талант придавал неповторимую выразительность его стихам, которые, независимо от того, „про то" они или „про это", с одинаковой любовью и благодарностью принимают советские люди.

Во вступлении к поэме „Во весь голос" Маяковский писал": „Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный". Для того, чтобы наступило наше Сегодня, когда жить стало лучше, жить стало веселее, для того, чтобы в грядущем „коммунистическом далеке" потомки людей Октября могли спокойно посвящать свой досуг радостям жизни и красотам природы,—для всего этого поэт считал своим долгом расчищать оружием слова дорогу в Сегодня и Завтра. Обращаясь к потомкам, Маяковский говорил: „для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки".

И в Крыму поэт встречал немало остатков проклятого прошлого, которое мешает идти вперед, притупляет ненависть к классовому врагу, усы­пляет перед лицом военной угрозы. Поэтому он напоминает о враге, призывает к укреплению обо­ронной мощи. Поэтому наряду восторженными строками о красотах природы Крыма—агитация за благоустройство курортов, бичевание грязи и непорядков.

Огромное

синее

Черное море,

часы

и дни

берегами едем,

слезай,

освежайся,

ездой уморен.

Простите, товарищ,

купаться негде:

окурки

с бутылками...

(Том IX, стр. 385).

Свою поэзию Маяковский подчиняет задачам борьбы за лучшее будущее, за светлую, чистую жизнь. По его собственному выражению он впрягал свою музу „в воз повседневности".

Не осталось вне поля зрения Маяковского и землеустройство трудящихся евреев в Крымской республике. В 1926 году он участвовал в составлении киносценария „Евреи на земле". Фильм был заснят на землях, отведенных в Крыму для евреев-переселенцев. Большинство надписей к кадрам этого фильма принадлежит В. В. Маяковскому.

В стихотворении „Жид", проникнутом страстной ненавистью к антисемитизму и антисемитам, Маяковский призывает выплюнуть слово „жид" вместе с матерщиной и бранью. Здесь же поэт говорит о жизни и работе евреев-переселенцев в Крыму'.

Еврея не видел?

В Крым!

К нему!

Камень обшарпай ногами!

Трудом упорным

еврей

в Крыму

возделывает

почву-камень.

(Том IX, стр. 220).

Маяковский, будучи в Праге в 1927 году, выступал перед многочисленной аудиторией. Буржуазная печать, в том числе орган Крамаржа „Народ", начала бешеную кампанию против талантливейшего советского поэта. Работник отдела печати советского полпредства в Праге Якобсон сообщал впоследствии Маяковскому, что газета „Народ" требовала решительных мер к недопущению в Чехо —Словакию „иностранных коммунистических провокаторов".

Вот какой злобный отклик находили в буржуазной среде поездки Маяковского и его выступления за границей, где он чувствовал и вел себя как подлинный полпред советской поэзии, как гражданин Советского Союза, высоко несущий это почетное звание.

Стихи Маяковского о Крамарже и его крымской (когда-то!) даче еще раз напоминают советскому читателю, что вчерашние хозяева крымских дворцов и поместий, выброшенные вон за пределы нашей родины, мечтают вкупе с империалистическими заправилами о новой интервенции.

Ухом

к земле,

пограничник, приникни—

шпора

еще

не звенит на Деникине?

Врангель

теперь

в компании ангельей.

Новых

накупит

Англия Врангелей.

(„Готовься". Том IX, стр. 234—235)

Владимир Владимирович придавал самое серьезное значение выступлениям перед слушателями с чтением своих произведений. Выступления сопровождались разговорами с аудиторией. Они были для поэта отличной проверкой правильности его творческого пути, лучшим ответом на враждебные выкрики вроде того, что „вас не понимают рабочие и крестьяне."

Сквозь годы борьбы и стройки поэт видел контуры нашего со­циалистического Сегодня. В его восклицании, повторяемом нами сейчас, — реальная и радостная уверенность, что будущее сулит еще более пышный расцвет нашей социалистической родины и одного из живописнейших ее уголков—„райского крымского края".

ЕВПАТОРИЯ

Клуб „Первое мая". Открытая площадка заполнена целиком, обладателям входных билетов некуда втиснуться. Курортная аудитория настроена шумно и весело. Маяковский в ударе.

— Евпатория — это вещь! Нравится.

На другой день по просьбе Курортного управления Маяковский выступает в санатории „Таласса" для костно-туберкулезных.

Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Наиболее тяжелых вынесли на кроватях. Других вывели под руки и уложили на шезлонгах. Весь медицинский персонал налицо. Всего собралось около 400 человек.

Маяковский, выйдя на импровизированную эстраду, несколько смутился. Хотя он и знал, перед кем ему предстоит выступать, на несколько секунд он задумался над тем, с чего начать и как овладеть вниманием необычных слушателей. Он начал особенно громко:

— Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу вам в двух словах о моем путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.

В его голосе и улыбке, с которой он произнес „самых лучших" было что-то такое хорошее и ободряющее, что по аудитории прокатился смех и раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Он сразу расположил к себе больных.

Одним из самых своих лучших стихотворений он считал «Сергею Есенину". Он прочел его и здесь. После слов

Надо

жизнь

сначала переделать,

переделав —

можно воспевать —

он на секунду остановился. Этого никто не заметил. Но он по­нял, что следующие строки:

Это время —

трудновато для пера:

но скажите,

вы,

калеки и калекши,

где,

когда,

какой великий выбирал

путь,

чтобы протоптанней

и легше?

могли бы обидеть больных, напомнить им об их несчастии или перебить их внимание. Поэтому он полностью пропустил их.

Выступление длилось часа полтора без перерыва. Больные проводили поэта как близкого человека.