За ними следуют гораздо менее воинственные Британская империя, в которой ширятся движения пробуждающихся народов, Франция, не желавшая войны, но стоявшая в вопросах социальных и политических во главе западной цивилизации, и раздираемая революционными и реакционными потрясениями Россия.
В этой картине есть несколько очень любопытных моментов [76]. Во – первых, это своего рода сопоставление Германской и Британской империй. Относительно первой Уэллс пишет четко и однозначно: ее намерения насильственного объединения Европы, а также ее культурной ассимиляции агрессивны и несправедливы. Однако что касается Британской империи ситуация представляется уже сложнее. Несмотря на отмеченные им факты презрения к покоренным народам и недооценку новых веяний среди них, Уэллс, к примеру, пишет (хотя и с известной долей иронии) о том, что британцы принесли положительного в их жизнь. Внедрение английской культуры и языка в жизнь колоний Уэллс оценивает как факт положительный. Таким образом, получается, что политика Британии в колониях, несмотря на отрицательные стороны, все же имеет положительные черты, тогда как попытка Германии проводить схожую политику уже по отношению к народам Европы кажется ужасной и агрессивной. Получается, что Уэллс не совсем объективен. Возможны два ответа. Либо он в определенной степени разделяет характерное для его времени представление о цивилизованных европейских народах и развивающихся, но все же находящихся на другой ступени покоренных народах колоний, и схожие меры по отношению к двум этим группам оценивает неоднозначно. Либо когда речь заходит о Британской империи он склонен оправдывать действия своего родного государства. Тогда стоит признать, что в его оценке Германии немалую роль играют именно патриотические чувства гражданина Британской империи[77].
Вторым любопытным аспектом в приведенной выше расстановке сил представляется место, отводимое Японии и Китаю. Наверняка были свежи впечатления о русско-японской войне, показавшей силу Японии (и слабость России), однако тот факт, что Уэллс отводит ей второе место, достаточно неожидан. Как его можно попытаться объяснить? Можно было бы предположить, что Уэллс в той или иной степени следовал лозунгам о «желтой угрозе», популярным в предвоенный период. Однако в самом романе автор дает им отрицательную оценку, называя их «возмутительными»[78]. На наш взгляд, в большей степени здесь проявилась идея Уэллса о постепенном усилении Японии, об изменении общемирового баланса сил. Если это действительно так, то нельзя не признать, что он оказался прав, и с ним вполне соглашаются историки[79].
Наконец, третьим вариантом начала боевых действий является нападение держав Центральной Европы на Союз Славянских Стран, на помощь которому приходят Англия и Франция [80]. О самом начале войны в «Освобожденном мире» Уэллс пишет мало (очень богат материал по самому ходу боевых действий), однако он расставляет некоторые акценты в вопросе об ответственности за развязывание войны. По сравнению с «Войной в воздухе» Германия уже не является здесь единственным агрессором (стоит заметить, что речь идет о державах Центральной Европы). Уэллс пишет следующее: «Более ста лет Франция истощала свои жизненные силы в военных конвульсиях, затем той же болезнью заболели немцы, чьи страны были расположены в самом сердце Европы, а потом – славяне» [81]. Самым мрачным и вероломным персонажем предстает не германский император, а балканский король по прозвищу «Славянский Лис». В чем могут быть причины того, что Уэллс решил изобразить будущую войну именно в таком ключе.
Возможно, немалую роль в этом сыграла современная ему историческая действительность. Две Балканские войны подтвердили репутацию этого региона как «пороховой бочки Европы». Они показали агрессивность балканских государств, готовых бороться между собой ради новых территорий, влияния. Они показали, что государства, сетующие на угнетение и агрессивную политику со стороны великих держав (например, империи Габсбургов) сами могут выступать такими же агрессорами по отношению к более слабым государствам.
Попытаемся однако взглянуть на эту проблему и с другой точки зрения, а именно в свете отношения британского общественного мнения к проблеме Балкан в канун Первой мировой войны. Стоит вспомнить, что Великобритания вступила в войну (с формальной точки зрения) далеко не в связи с событиями на Балканах (в отличие скажем, от России). Министр иностранных дел Э. Грей, хитрый и практичный политик, понимал, что реакция британского общественного мнения в случае объявления войны по данным обстоятельствам будет далеко не в пользу действий правительства. Оно не добилось бы его поддержки, которая была ему, безусловно, необходима. Поэтому Великобритания дожидалась того момента, когда Германия, нарушив границы и суверенитет Бельгии (гарантом которого Великобритания была по договору 1830 года), создаст необходимые условия для объявления войны [82]. В этом контексте то отношение к балканским государствам, которое мы встречаем в «Освобожденном мире» Уэллса вполне согласуется с общественным мнением в Великобритании той эпохи.
Таким образом, можно выделить 3 варианта начала войны, представленных в произведениях Уэллса:
1. Нападение Германии на Великобританию
2. Нападение Германии на Соединенные Штаты
3. Нападение блока держав Центральной Европы на Союз Славянских Стран
Нетрудно заметить, что прямым агрессором во всех случаях выступает Германия. Изменение же конкретных вариантов начала войны можно попытаться объяснить из современных Уэллсу исторических реалий. Условно говоря, их можно сопоставить с тремя историческими фактами:
1. Программа адмирала Тирпица 1898 года
2. Строительство первого линкора «Дредноут» (1906) и принятие в Германии третьей и четвертой флотских программ
3. Балканские войны, усиление проникновения Германии в Османскую империю и Ближний Восток: миссия Сандерса (1913), строительство Багдадской железной дороги.
Мы не хотим сказать, что именно эти факты повлияли на варианты начала войны в романах Уэллса, мы лишь пытались показать, что в описании будущей войны, Уэллс в немалой степени опирался на анализ современной ему международной обстановки. Это может быть также и объяснением того, что с каждым романом он был все ближе к тому варианту начала войны, что имел место в реальности. Выяснить же конкретно значение тех или иных исторических фактов на создание им определенного варианта – это уже задача совсем другого исследования.
Огромную роль в будущей войне, по Уэллсу, будет играть техника. Как указывалось выше, война будет выражением существующего противоречия между огромным научно-техническим потенциалом, накопленным в обществе и устаревшими общественно-политическими отношениями. Здесь мы хотим поговорить о таком явлении как гонка вооружений.
Сама по себе она является дальнейшим проявлением указанного противоречия: огромные материальные и людские ресурсы используется в деле создания нового оружия, тогда как они могли послужить делу образования и развития цивилизации [83]. Свое конкретное выражение гонка вооружений может находить в том, что она непосредственно толкает державы к войне. Решающей причиной войны между Германией и США в «Войне в воздухе» «явилось то обстоятельство, что Германия усовершенствовала машину Пфорцгейма и поэтому могла создать быстроходный, хорошо управляемый воздушный флот» [84]. На наш взгляд, Уэллс в данном случае основывается на весьма реальных фактах. В 190 году появляется новый тип военного корабля, значительно превосходящий предыдущие аналоги по своим боевым и тактическим характеристикам. Первый из них (и в последующем весь класс кораблей) получит название «Дредноут». Опасность его появления в немалой степени заключалась в том, что давала, прежде всего, Германии потенциальную возможность за счет строительства ряда дредноутов сократить отставание в мощи от английского флота, а может быть и перегнать его [85].
Стоит отметить, что в «Войне в воздухе» многие рассуждения Уэллса относительно событий происходящих между Германией и США, очень подозрительно напоминают мысли Уэллса, высказываемые в предыдущих романах об англо–германском конфликте. На наш взгляд, кое-где мы вполне можем экстраполировать мысли о США из «Войны в воздухе» на Великобританию (соблюдая, однако, необходимую осторожность).
Другим важным свойством гонки вооружений является то обстоятельство, что она служит постоянным фактором нагнетания войны. Логику действий германского руководства при нападении на США в «Войне в воздухе» Уэллс воспроизводит следующим образом: «Было известно, что … вашингтонское руководство еще не приступило всерьез к созданию воздушного флота. И надо было нанести удар, прежде чем оно этим займется» [86]. Действительно, данная мысль присутствовала в головах высших немецких военных, однако относилась не к США, а к наращивающей мощь Российской империи [87].
Говоря о роли техники в будущей войне, Уэллс особо отмечает складывающееся противоречие между новейшими средствами взаимного уничтожения и самим человеком. Проявляется оно в нескольких аспектах. Во-первых, «основная масса граждан слагалась из людей толпы, а более непригодного материала для войны – и в умственном, и в моральном, и в физическом отношении – никогда еще бывало…» [88]. Война нового типа требует специалистов, людей высокого профессионального уровня, а их как раз и не хватает: «Никого не заботило отсутствие крупных военных мыслителей, способных заняться проблемой ведения войны при помощи новых средств и в современных условиях…» [89]. Из указанных противоречий вытекает и другое. В век существования новейшего вооружения основа вооруженных сил – сухопутные силы остаются весьма архаичными и устаревшими: «Великие державы по большей части сохранили армии, в общих чертах построенные по системе, порожденной традициями европейских войн тридцати - сорокалетней давности» [90].