Только к весне 1948 года, когда Пастернак заканчивал четвертую часть («Назревшие неизбежности»), появилось наконец устойчивое название романа - «Доктор Живаго», среди смысловых обертонов которого отчетливо различим и «доктор Фауст».
«Вторая книга» романа, первоначально открывавшаяся частью пятой (окончательная композиция романа была установлена Пастернаком только в 1955 году), создавалась на протяжении шести лет, с большими перерывами в работе, вызванными необходимостью исполнения срочных переводных обязательств. В начале октября 1949 года Пастернак пережил личное горе - арест О. В. Ивинской. Написанные в ноябре-декабре 1940 года семь стихотворений в тетрадь Юрия Живаго пропитаны тоской, болью и ощущением неотвратимого конца. Три «евангельских» стихотворения - «Дурные дни», «Магдалина I», «Гефсиманский сад» - появились в ноябре. 13 января 1950 г., посылая вдове Андрея Белого К. Н. Бугаевой четыре декабрьских стихотворения («Осень», «Нежность», «Магдалина II», «Свидание»), Пастернак писал: «в «Осени» вытье почти собачье, а «Нежность» должна была быть глубже и не удалась» (последнее стихотворение не было включено Пастернаком в цикл «стихов из романа»).
К началу октября 1952 года были написаны еще две части романа («В дороге» и «Приезд»), а 20 октября Пастернака увезли в Боткинскую больницу с обширным инфарктом миокарда. Выйдя из больницы, Пастернак писал из санатория Болшева в феврале 1953 года своему другу В. Ф. Асмусу: «Мне лучше. Я стал работать, засел за окончание Живаго».
Летом 1953 года Пастернак пережил ощущение творческого взлета, напомнившее ему другое счастливое для него лето - 1917 года. В эти необыкновенно плодотворные месяцы Пастернак стремительно продвинулся к завершению работы - им были написаны еще одиннадцать стихотворений в «тетрадь Юрия Живаго» (два из них - «Бессонница» и «Под открытым небом» - не вошли в цикл) и черновые редакции прозаических кусков, составивших в окончательном тексте шесть частей (с девятой по четырнадцатую).
Прошло еще целых два года, прежде чем чем Пастернак смог сообщить друзьям об окончании романа.
«...Вы не можете себе представить, что при этом достигнуто! - писал он Нине Табидзе 10 декабря 1955 года. - Найдены и даны имена всему тому колдовству, которое мучило, вызывало недоумение и споры, ошеломляло и делало несчастными столько десятилетий. Все распутано, все названо, просто, прозрачно, печально. Еще раз, освеженно, по-новому даны определения самому дорогому и важному, земле и небу, большому горячему чувству, духу творчества, жизни и смерти...»
«Я окончил роман, - писал он в тот же день В. Т. Шаламову, - исполнил долг, завещанный от Бога».
Б.Л. Пастернак трудился над своей эпопеей в течение всей своей жизни. Широта мысли и чувства, данных в романе, удивительна и необъятна. Я отдаю себе отчет, что раскрыть все темы, дать толкование всем идеям «Доктора Живаго», не возможно не только для меня, но и для любого читателя, будь то литератор-искусствовед или простой обыватель, так как по глубине своего творения Пастернак приблизился к всеобщему мерилу и эталону – Александру Сергеевичу Пушкину. Поэтому я попытаюсь отразить в своей работе лишь малую часть тем романа, каждой из которых будет соответствовать глава моего реферата.
Глава 1. Жизнь честного человека в нашем мире, на примере Юрия Живаго
пастернак роман доктор живаго
С самого раннего детства Юру сопутствовали горе и неудача. Умирает мать, отец не пожелал даже увидеть своего оставшегося сиротой сына. Автор начинает роман с похорон Марьи Николаевны (матери Живаго), как бы предрекая своего героя на будущие страдания. Вот как Борис Пастернак описал первую боль Юры: «На ней – могиле - вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик.
Только в состоянии отупения и бесчувственности, обыкновенно наступающих к концу больших похорон, могло показаться, что мальчик хочет сказать слово на материнской могиле.
Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыни и главы монастыря отсутствующим взором. Его курносое лицо исказилось. Шея его вытянулась. Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрыв лицо руками мальчик зарыдал. Летевшее на встречу облако стало хлестать его по рукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня…»
Отсюда начинается путь Юрия Живаго. Он будет тернист, порою даже опасен. Характерным является поведение главного героя при встрече с первым ненастьем: «Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыни и главы монастыря». Мальчик безусловно заплачет, вот только перед этим он взберется на пригорок постигшего его горя и посмотрит на мир с высока своего собственного опыта. Таким символом писатель определил черту характера будущего доктора: не склонятся перед несчастьем, не уходить в себя, а встречать его в полном объеме – плакать над ним, и в тоже время извлекать из него урок, переходить на следующую ступеньку своего развития и, тем самым, возвышаться над проблемой. Особенность эту можно проглядеть и вчитавшись в стихи Юрия. Стихотворение, начинающее цикл его стихов, можно привести в качестве примера:
Гамлет
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислоняясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случилось на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
Казалось бы, Живаго просит бога отвести от него «чашу» мучений, можно подумать, что поэт пытается уйти от жизненных невзгод. Это не так, даже Иисус Христос, в молитве перед распятием, просил отца избавить его от предстоящих истязаний, лишь с третьего раза он согласился с волей божьей. Несмотря на название стихотворения, говорящие о причастности темы, представленной нем, со знаменитым Шекспировским произведением, «Гамлет» в большей степени ориентирован на христианские, божественные мотивы. Концовка же стихотворения указывает на мудрость и силу духа доктора Живаго: «Жизнь прожить – не поле перейти».
Таким Живаго останется до конца своей жизни. Эта черта, поможет еще юному студенту медицинского училища отказаться от наследства погибшего отца. Эта черта, быть может сформирует талант, который он сам определил как совокупность «энергии и оригинальности», он считал их «представителями реальности в искусствах, во всем остальном беспредметных, праздных и ненужных».
Однако на этом особенности доктора Живаго не заканчиваются. Далее я бы хотел перечислить все, попавшие в мое поле зрения плюсы и минусы поэта и доктора. Смысл такого приема я открою в конце главы.
Нестандартным является его отношение к профессии: «В Юриной душе все было сдвинуто и перепутано, и все резко самобытно – взгляды, навыки и предрасположения. Он был беспримерно впечатлителен, новизна его восприятий не поддавалась описанию.
Но как не велика была его тяга к искусству и истории, Юра не затруднялся с выбором поприща. Он считал, что искусство не годится в призвание в том же самом смысле, как не может быть профессией прирожденная веселость или склонность к меланхолии. Он интересовался физикой, естествознанием и находил, что в практической жизни надо заниматься чем-нибудь общеполезным. Вот он и пошел по медицине».
Мне также бросился в глаза один факт - Юрий Живаго поразительно чувствует и понимает этот мир. Он отожествляет живое и не живое, видит участие природы в каждом изменении, которое претерпевает человек и общество. Пример такого мировосприятия можно встретить в описании предреволюционных событий, данных автором глазами Юрия: «И не то чтоб говорили одни только люди. Сошлись и собеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы и митингуют каменные здания.». Все это говорит, во-первых, о таланте главного героя (он пытается проникнуть в тайны существование мира через понимание взаимосвязи между природой и социальными явлениями), а во-вторых, это помогает проглядеть сходство Юрия Андреевича и самого Бориса Пастернака (они оба поэты и чувствуют, как мне показалось, примерно одно и тоже).
Интересными, на мой взгляд, являются размышления Живаго о смерти. Вот какие аргументы к своей теории приводил будущий доктор, успокаивая женщину, принявшую его в свою семью и любившую Юру как сына, – Анну Ивановну: «Воскресение. В той грубейшей форме, как это утверждается для утешения слабых, это мне чуждо. И слова Христа о живых и мертвых я понимал всегда по-другому. Где вы разместите эти полчища, набранные по всем тысячелетиям? Для них не хватит вселенной, и Богу, добру и смыслу придется убраться из мира. Их задавят в этой жадной живой толчее.
Но все время одна и та же необъятно тождественная жизнь наполняет вселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях. Вот вы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили.