Он захотел – и он имеет крылья.
До Марса досягнуть – надменный сон.
И сбудется…
(«Он»)
Это представление о человеке, так же как у Бунина, родственно представлениям эпохи Возрождения, когда в центре мира встал Человек – «свободный и славный мастер» (Пика делла Мирандола).
Так поэты Серебряного века в своих сонетах стремились постичь мир и уловить потребность человека представить, осознать себя в целом преодолеть хаос существования и найти выход из пессимизма в возвращении к природе, в обновлении жизни. Жажда жизни, перемен, умение принять жизнь как драгоценный дар – вот что поможет подавить злое начало и установить гармонию существования. Земная жизнь воспринимается поэтами как часть великой мистерии, грандиозного действа, развертывающегося на просторах вселенной. Человек должен ощутить ход вечности и раствориться в нем:
О счастье мы всегда лишь вспоминаем,
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним…Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне
(Бунин И. «Вечер»)
2.3 Лики любви в сонетах Серебряного века
Тема любви была одной из главных тем сонетов Эпохи Возрождения, традиционной она остается и в сонетах Серебряного века, рождаясь из непосредственно пережитого чувства.
Ни один из поэтов не говорит больше того, что пережил. Но сколь различна любовь в их восприятии!
У В. Брюсова есть замечательный венок сонетов «Роковой ряд», каждый из стихов которого имеет реального адресата – женщину, когда-то любимую поэтом. Для него священны запечатленные в сонетах образы, «томившие сердце мукой и отрадой»29.
Уже в этом определении заключается противоречивость чувств лирического героя. Не случайно эпиграфом к одному из своих любовных стихотворений Брюсов взял слова древнеримского поэта Катулла: «Odietamo» («ненавижу и люблю»). В образе любимой поэт видит соединение Добра и Зла:
Ты – ангел или дьяволица, Дина?
Сквозь пытки все ты провела меня,
Стыдом, блаженством, ревностью казня.
(«Дина»)
сонет ренессанс серебряный ронсар
Любовь и смерть соседствуют в стихах поэта, как будто подтверждая французскую поговорку: любовь – это маленькая смерть. Любовь в сонетах Брюсова – это любовь – страсть, темная, тяжелая, лишающая воли и доставляющая муки. Такая любовь сжигает душу, оставляя лишь бренную оболочку:
Ты слаще смерти, ты – желанней яда,
Околдовала мой свободный дух!
И взор померк, и воли огнь потух
Под чарой сатанинского обряда.
(«Дина»)
Возлюбленная у Брюсова – палач, поэт – узник, осужденный на пытку и казнь. Страсть становится вершиной жизни и выражает безусловную напряженность чувств, соединяя в одном переживании крайности восторгов и страданий.
В сонетах о любви появляется образ змеи – намек на искушение и опасность, которую приносит безрассудная страсть. Любовь становится на грани риска. Любимая «…мила, как маленькая змейка, // И может быть опасна, как и та» («В альбом Н.»).
И все-таки только любовь помогает вырваться из круга обыденности, пусть потом за наслаждением и следует смерть – опустошение. Но любовь становится тем чувством, в котором
…душа вскрывается до дна.
Яснеет в ней святая глубина,
Где все естественно и неслучайно.
(«Дон-Жуан»)
О том, что слова «страсть» и «страдание» близки этимологически, помнит и И. Анненский, но страсть у него – это взрыв, буря, восторг:
Ужас краденого счастья –
Губ холодных мед и яд
Жадно пью я, весь объят
Лихорадкой сладострастья.
(«Второй мучительный сонет»)
Любовь приравнивается к страсти, но появляется в сонетах Анненского редко: она не самоценна для поэта, а всего лишь является частью его мироощущения. Любовь у Анненского выступает как еще одна ипостась Красоты, недолговечной, преходящей. Но рожденная страстью, Красота становится неподвластной времени. Тема искания Красоты у Анненского поэтому и связывается с темой страсти и муки:
В луче прощальном, запыленном
Своим грехом неотмоленным
Томится День пережитой.
Как серафим у Боттичелли,
Рассыпав локон золотой…
(«Тоска возврата»).
Или:
С тех пор в отраве аромата
Живут, таинственно слиты,
Обетованье и утрата
Неразделенной красоты…
(» Второй мучительный сонет»)
Лирического героя сонетов Бальмонта отличает жажда интенсивности мироощущений; ему чужда рыцарская преданность единственной любви к одному идеалу: «ради того, чтобы взглянуть на звезду, стоит упасть в пропасть. Чтобы однажды поцеловать глаза той, которая понравилась среди прохожих, можно пожертвовать любовью всей жизни»30. Желанно все, лишь бы оно наполняло душу дрожью. Вот почему Бальмонт обращается к кругу тех чувств и переживаний, которые дает нам любовь. Любовь, в понимании Бальмонта, – это когда одна душа смотрит прямо в другую душу, вдыхая воздух иной, более стремительной жизни: Кто не любил, не выполнил закон, Которым в мире движутся созвездья, Которым так прекрасен небосклон.
Кто любит, счастлив.
Пусть хоть распят он.
(«Люби»)
Определение любви как «закона, которым в мире движутся созвездья» перекликается с заключительной строкой «Божественной комедии» Данте: «Любовь, что движет Солнце и светила».
Поэзия Бальмонта славит все обряды, все образы любви («Блеск боли», «Неразделенное»). Но любит герой Бальмонта именно Любовь, а не женщину. Он не знает мук ревности и чужд исключительности:
Ни ревности, ни скуке, ни злословью
Моей души живой я не предам.
Блуждая по несчетным городам,
Одним я услажден всегда – любовью.
(«Крестоносец»)
Он – вечный любовник, обрекающий и обреченный на измену, Дон-Жуан, развенчавший все свои святыни и желающий лишь одну любовь – к женщине с такой же, как у него, неверной душой. Женщина эта становится символом зыбкой жизни, ускользающего мгновения, которое «Меняет ясность чувств. Внушает мысль объятья» («Столепестковая»).
Желаниеприводит к тому, что чувства лирического героя Бальмонта зачастую кажутся неискренними и поверхностными. Он как бы любуется собой со стороны, эгоистично утверждая лишь собственное право на любовь:
И думала крылатая малютка:
«О чем они? О чем и я пою?
Любить не нужно все.
А лишь мою».
(«Красногрудка»)
К. Бальмонт мог сказать любимой: «Я люблю тебя в себе!» Всплеск страсти, преклонения вновь возвратится к поэту. Любовь – в нем, поэтому внешнее над ней не властно.
Но в сонетах Серебряного века начинает звучать еще одна тема, в свое время отразившаяся в сонетах Шекспира, посвященных не только и не столько возлюбленной, сколько другу. Поэты Серебряного века подхватывают эту традицию: сонет становится дружеским посланием, обращением к коллегам по поэтическому цеху.
В. Брюсов в цикле «Близким» обращается «К портрету К.Д. Бальмонта». «Дружба-вражда», о которой пишет Брюсов, и которая связывала двухпоэтов, как будто возвращает читателей к сонетам Шекспира: именно дружба вызывает такое разнообразие чувств и переживаний, что поэт старается «год за годом // Все разгадать, найти рубцы от свежих ран» («К.Д. Бальмонту»).
Иногда в сонете звучит не только признание заслуг, но и поддержка. Когда буржуазные газеты организовали травлю Горького за его антишовинистическую позицию, В. Брюсов откликнулся сонетом «М. Горькому в июле 1917 г.», в котором отдает дань признания писателю, чьи произведения
… Бессмертные, величественно-прямы
Стоят над нами в ясной тишине.
Сонет-послание может принимать и форму акростиха, где по начальным буквам каждой строк можно узнать имя адресата («Путь к высотам» – поэту Лунину).
Довольно часто поэты Серебряного века обращаются к имени Лермонтова, видя в нем своего предшественника, друга. Их привлекает «его мятежная поэзия» (В. Брюсов). Целый цикл из четырех сонетов посвящен Лермонтову Бальмонтом. Поэт не только размышляет об особом даре Лермонтова, но и о том, что остается в памяти людей после смерти поэта, и об отношении обычного человека к наделенному даром творить, и о том, что значит смерть поэта:
Мы убиваем гения стократно,
Когда, рукой его убивши раз,
Вновь затеваем скучный наш рассказ,
Что нам мечта чужда и непонятна.
(«Лермонтов», 4)
Оказывается, что поэт живет, пока есть тот, кому близко и понятно его творчество.
Так тема дружбы постепенно связывается с темой поэта и поэзии.
2.4 Поэт – творец, поэт – человек как средоточие трагизма и единства мира
Тема поэта и поэзии – одна из главных тем в творчестве любого поэта. Петрарка видел в поэзии средство достижения Славы. Шекспир считал, что поэзия – это способ сохранить память о себе, своих любимых и друзьях:
Замшелый мрамор царственных могил
Исчезнет раньше этих веских слов,
В которых я твой образ сохранил.
(Сонет 55)
Свое предназначение как поэта Шекспир видит в сочинении завораживающих ум и сердце человека произведений. Он с удовлетворением отмечает, что достиг таких высот в своем мастерстве, когда его «по имени назвать… в стихах любое может слово». Поэт Возрождения – уже не «делатель» стихотворений, но творец. Он – подвижник искусства слова, воздвигающий «нерукотворный памятник» себе, своей возлюбленной, друзьям, поэтам прошлого и современникам. По мнению поэтов Серебряного века, поэзия позволяет постичь интимнейший мир человека. И. Анненский в своей статье «Что есть поэзия?» скажет, что сонет «есть отзвук души поэта на ту печаль бытия, которая открывает в капели другую, созвучную себе мистическую печаль». Четырнадцать строк сонета – это «как бы маски или наскоро наброшенные одежды, под которыми мелькает тоскующая душа поэта, и желая, и боясь быть разгаданной, ища единения со всем миром и вместе с тем невольно тоскуя о своем потревоженном одиночестве».
Суть собственной поэзии Анненский выразил в сонете «Поэзия». «Творящий дух и жизни случай» в их мучительной слиянности – вот смысловые полюсы, предельное напряжение лирической интонации. Смысл жизни поэта – в творчестве, в поэзии, которая дает возможностьсоединить бытие и мечту. Поэт выступает связующим звеном между обыденностью и воображаемым миром, где мечта – это прорыв к идеалу, освобождение от «докучных» «уз бытия». Победа мечты – в преображении мира («Солнечный сонет»). Поэзия составляет суть жизни с ее противоречивостью и двойственностью, неразрывностью Красоты и муки. Этот союз заключает в себе истину и добро, дает надежду, являясь, по Анненскому, условием подлинного искусства и самой жизни. Стихи для поэта