Притяжение к людям и ненависть к ним одновременно, жажда совершенства с одной стороны, а с другой стороны – натура. Натура, которая препятствует этому достижению.
И Гренуй и Раскольников демонстрируют готовность взять знания от каждого, с кем они связаны в жизни, с кем знакомы. И Достоевский и Зюскинд последовательно раскрывают душу своего героя через взаимодействие их с двойниками, потому что каждый из названных героев отражает какую-то часть главного героя.
Хотя любой психиатр вряд ли будет спорить с тем фактом, что преступник, совершая очередное преступление, рисует в своем мозгу только ему понятную картину, и весь трагизм ситуации заключается в том, что его «искусство» приносит счастье только ему одному, и только поэтому конфликт с обществом, которое вполне допускает смерть тысяч других живых существ, кроме смерти существа, из которого это общество состоит, приводит его в расстрельную камеру или на виселицу… Но Жан-Батист Гренуй хотел любви и счастья для всех. И счастье это прописано Зюскиндом, Только вот счастье – есть Любовь, а Любви, основанной на горе, по идее, быть не может. Разгневанные жители Грасса во главе со Святой Церковью заочно приговаривают неизвестного убийцу к отлучению от Церкви и мучительной смерти на кресте от ударов железной палкой по телу. Преступник схвачен, но результат его жизни был бы нивелирован, если бы не один замечательный аккорд Зюскинда, который расставляет все по своим местам… Как только Жан-Батист открывает духи и лишь слегка смачивает в них свой платок, люди начинают рыдать от счастья, забыв о тех страшных преступлениях, которые он совершил. На коленях даже отец последней жертвы, который теперь называет его… сыном.
Гренуй смотрит на толпу людей, которые, обнажившись, начинают заниматься сексом, и вспоминает на секунду свою первую жертву, прекрасную девушку, торговавшую сливами, к которой, несмотря ни на что, он испытывал благоговейное чувство непорочной Любви. Крах Гренуя как личности наступает секундой позже, когда в его воображении возникает сцена, которой не было в жизни: Гренуй занимается Любовью с той самой первой девушкой и понимает, что ее чудесный запах мог принадлежать только им двоим… Понимает, глядя на форменное скотоложство, которое происходит на площади, где должна была состояться его казнь. Вот она – обратная сторона человеческой любви, вот он «бисер» Жана-Батиста Гренуя, рассыпанный перед… людьми.
Затем люди начинают обожествлять Гренуя, находясь под воздействием чудесного аромата, который он создал. И Парфюмер, который для достижения своей цели пошел по трупам, просто ошибся, посчитав, что в мире возможно счастье, замешанное на страданиях. (Но на чем построена любая религия, смысл которой в достижении Божественного через благоговейно принятые страдания и лишения? Это уже тема для разговора с компетентными в этом вопросе лицами).
Освобожденный Парфюмер, равного которому не видел свет, идет в Париж, не нужный никому в этом мире, даже самому себе, идет для того, чтобы вернуться на тот же вонючий рынок, где он родился много лет назад… и где найдет свою смерть, растерзанный толпой бродяг, которые в этом поступке увидят акт высочайшей Любви…
Глава 2. ОБРАЗ ПРЕСТУПНИКА В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» И В РОМАНЕ П.ЗЮСКИНДА «ПАРФЮМЕР»
2.1 Родион Раскольников
Осмысливая тему преступления, необходимо проследить, как создан образ преступника. Здесь стоит поговорить о самом Родионе Раскольникове, его личностных свойствах, человеческих качествах. Интерес представляет даже имя и фамилия, которые автор дал своему герою. Сама фамилия героя указывает на двойственность, внутреннюю неоднозначность образа. Родион Раскольников — человек, рождённый расколотым и порождающий раскол, наследник суровых, непримиримых борцов против “антихриста” в русской истории — раскольников — старообрядец.
История русского церковного раскола началась с собора 1666-1667 годов и свержения патриарха Никона, запретившем переход русской православной церкви в лоно “государства”, когда анафеме были преданы восьмиконечный крест, двуперстие и другие символы и порядки старой византийской православной церкви. С этой даты начинаются гонения на старообрядцев, гонения, породившие протопопа Аввакума, самосожжения целых старообрядских деревень, не желавших признать власть “государевой” церкви, уход раскольников-бегунов в поисках “святого Белогорья” в далёкие неизвестные земли Сибири, Алтая, камчатки, Аляски. Это был путь подвижничества, борьбы, отречения от “благ мира сего” во имя “света любви Христовой”.
Не зря Порфирий Петрович в своём последнем разговоре с Раскольниковым признаётся: “Я ведь вас за кого почитаю? Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей, — если только веру или бога найдёт” (318). Это признание его антипода, человека закона и власти.
В чем заключается внутренняя противоречивость Раскольникова? В мировой литературе Достоевскому принадлежит честь открытия неисчерпаемости и многомерности человеческой души. Писатель показал возможность сочетания в одном человеке низкого и высокого, ничтожного и великого, подлого и благородного. Человек это тайна, в особенности русский человек. “Русские люди вообще широкие люди... широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фанатическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особой гениальности” (259), говорит Свидригайлов. В словах Аркадия Ивановича заключается ключ к постижению характера Раскольникова. Здесь следует вспомнить характеристику, которую дает Родиону Романовичу Разумихин: “Полтора года я Родиона знаю: угрюм, мрачен, надменен и горд; в последнее время... мнителен и ипохондрик... Иногда, впрочем, вовсе не ипохондрик, а просто холоден и бесчувственен до бесчеловечия, право, точно в нем два противоположных характера, поочередно сменяются... ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то” (286).
Мучительная внутренняя борьба ни на минуту не утихает в Раскольникове. Родиона Романовича мучает не примитивный вопрос «убивать или не убивать», а всеохватная проблема: “Подлец ли человек, весь вообще род, то есть человеческий” (15). Рассказ Мармеладова о великости Сониной жертвы, письмо матери о судьбе Дунечки, сон о Савраске все это вливается в общий поток сознания героя. Встреча с Лизаветой, воспоминания о недавнем разговоре в трактире студента и офицера об убийстве старухи-процентщицы подводят Раскольникова к роковому для него решению. Внимание Достоевского приковано к уяснению первопричин преступления Раскольникова.
Слова “убить” и “ограбить” могут направить мысль читателя по ложному пути. Дело заключается в том, что Раскольников убивает совсем не для того, чтобы ограбить. И совсем не потому, что живет в нищете, что “среда заела”. Разве не мог бы он, не дожидаясь денег от матери и сестры, обеспечить себя материально, как сделал это Разумихин? Человек у Достоевского изначально свободен и сам совершает свой выбор. В полной мере это относится и к Раскольникову. Убийство результат свободного выбора. Однако путь к “крови по совести” довольно сложен и длителен. Преступление Раскольникова включает в себя создание арифметической теории “права на кровь”. Внутренняя трагичность и противоречивость образа заключается именно в создании этой логически почти неуязвимой теории. Сама же “великая идея” является ответом на кризисное состояние мира. Раскольников явление отнюдь не уникальное. Схожие мысли в романе высказывают многие: студент в трактире, Свидригайлов, даже Лужин... Основные положения своей бесчеловечной теории герой излагает в исповедях перед Соней, в разговорах с Порфирием Петровичем, а до этого, намеками в газетной статье.
Родион Романович комментирует: “...необыкновенный человек имеет право... разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной для всего человечества) того потребует... Люди, по закону природы, разделяются, вообще, на два разряда: на низший (обыкновенных)... и собственно на людей...” (151) Раскольников, как мы видим, обосновывает свою идею ссылкой на благо всего человечества, исчисленное арифметически. Но может ли счастье всего человечества основываться на крови, на преступлении? Впрочем, рассуждения героя, мечтающего о “свободе и власти... над всей дрожащей тварью”, не лишены и эгоизма. “Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил”, признается Раскольников. “От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!”(154) – с ужасом говорит Соня.
Нравственные и психологические последствия преступления прямо противоположны тем, которых ожидал Раскольников. Распадаются элементарные человеческие связи. Герой признается самому себе: “Мать, сестра, как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить...” Одновременно Родион Романович решительно переоценивает масштабы собственной личности: “Старушонка вздор!.. Старуха была только болезнь... Я переступить поскорее хотел... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался... Эх, эстетически я вошь, и больше ничего!” (382)
Заметим, что Раскольников не отказывается от теории вообще, он лишь себе отказывает в праве на убийство, лишь себя выводит из разряда “необыкновенных людей”. Индивидуалистическая теория источник постоянных страданий героя, источник незатухающей внутренней борьбы. Последовательного логического опровержения “идеи-чувства” Раскольникова в романе нет. Да и возможно ли оно? И все же теория Раскольникова имеет ряд уязвимых мест: как разграничить обыкновенных и необыкновенных людей; что будет, если все возомнят себя Наполеонами? Несостоятельность теории обнаруживается и в соприкосновении с “реальной действительностью”. Будущее нельзя арифметически прогнозировать. Та самая “арифметика”, о которой говорил в трактире незнакомый студент, терпит полный крах. Во сне Раскольникова об убийстве старухи удары топора не достигают цели. “Он... тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже не шевельнулась от ударов, точно деревянная... Старушонка сидела и смеялась...” (395) Бессилие Раскольникова, не подвластность окружающего его воле выражается сложной образной символикой. Мир далеко еще не разгадан, он и не может быть разгадан, привычные причинно-следственные связи отсутствуют. “Огромный, круглый, медно-красный месяц глядел прямо в окно”. “Это от месяца такая тишина, подумал Раскольников, он, верно, теперь загадку загадывает” (398). Таким образом, теория не опровергается, а как бы вытесняется из сознания и подсознания героя. Суть духовного воскресения Раскольникова заключается в обретении через страдания “живой жизни”, любви, веры в Бога. Острожный сон о моровой язве знаменует собою выход из тьмы лабиринта. Уменьшается пропасть между героем и простыми каторжанами, расширяются горизонты личности героя.