П. Рейно был хорошо известен в политических кругах Франции. Это был честолюбивый и тщеславный человек, который всегда стремился к власти. Энергичный и упрямый, Рейно умел защищать свою позицию. Однако за ним, в отличие от Даладье, не стояло организованной и влиятельной политической партии. Критикуя политику своего предшественника, П. Рейно в палате депутатов заявил о своей решимости энергично вести войну: «Правительство, которое представляется вам, не имеет и не хочет иметь других задач, кроме как возродить, объединить и направить всю энергию французов на то, чтобы сражаться и победить, раздавить предательство, где бы оно не возникло». Парламентарии были готовы поддержать курс П. Рейно и призывали правительство взять «реванш за поражение в Финляндии». Для П. Рейно, по словам Ф. Бедарида, встала необходимость «любой ценой отвести обвинения в свой адрес в пассивности». Однако изменить коренным образом ход войны П. Рейно не мог.
В середине марта 1940 г. возник инцидент, который еще больше обострил отношения между Москвой и Парижем.
15 марта полпредство СССР во Франции отправило в Москву телеграмму за подписью Я. З. Сурица. Это была поздравительная телеграмма в адрес правительства в связи с окончанием войны в Финляндии. В телеграмме говорилось: «Советская колония в Париже, собравшаяся по случаю заключения мирного договора с Финляндией, единодушно одобряет и горячо приветствует руководимую гениальным Сталиным мирную политику Советского Союза, которая обеспечивает безопасность Ленинграда и наших северо-западных границ. Благодаря мудрости советского правительства и нашей доблестной Красной Армии, планы англо-французских поджигателей войны, которые старались разжечь очаг войны на северо-востоке Европы, снова потерпели неудачу. Советский Союз, главная надежда всех трудящихся, остается неприступной крепостью, о которую разобьются темные замыслы врагов социализма против трудящихся всего мира». Далее следовали здравицы в честь Сталина, Молотова, Ворошилова и Красной Армии.
Казалось бы, в телеграмме не было ничего необычного. Такие приветствия почти каждый день можно было встретить в советской печати. В тексте также не было прямого упоминания французского правительства и какой-либо критики в адрес Франции.
Телеграмма Сурица послужила поводом для дипломатической конфронтации между Парижем и Москвой.
Французскими властями телеграмма была конфискована.
Сам по себе инцидент с телеграммой мелкий, но он выглядел весьма странно, если учесть очень строгие правила, установленные НКИД для советских дипломатов, работавших за границей. Я. З. Суриц был одним из опытных советских дипломатов и пользовался полным доверием не только М. М. Литвинова, с которым у него сложились дружеские отношения, но и нового наркома В.М.Молотова.
В своих мемуарах И. Эренбург пишет, что ему в полпредстве сказали, что «вышла, так сказать, промашка». Суриц был болен. Правительственная телеграмма была принята на собрании сотрудников полпредства. Суриц ее подписал. Но молодой неопытный сотрудник отнес ее не к шифровальщику, а прямо на почту. «Для политиков, считавших, что нужно воевать не с фашистской Германией, а с Советским Союзом, это было нечаянной находкой», - писал И.Эренбург.
Правительство Парижа воспользовалось этой телеграммой для того, чтобы продемонстрировать свою твердость по отношению к СССР. Незначительный инцидент был искусственно раздут до масштабов международного скандала. По этому поводу даже состоялись консультации между Парижем и Лондоном, и было получено согласие британского правительства на дипломатической демарш Франции в Москве.
По указанию из Парижа поверенный в делах Франции Пайяр 19 марта на приеме в НКИД заявил наркому В. М.Молотову протест в связи с телеграммой Сурица. Он обратил внимание наркома на такие выражения как «планы англо-французских поджигателей войны», «темные замыслы врагов социализма» и подчеркнул, что французское правительство рассматривает передачу подобной телеграммы из-за указанных выражений как «недопустимое вмешательство во французскую политическую жизнь». Пайяр заявил, что своими действиями Суриц «лишил необходимого элемента корректности свои отношения с французским правительством» и не может более считаться «персоной грата». В связи с этим французский дипломат изложил просьбу французского правительства «положить конец миссии г-на Сурица при французском правительстве». Пайяр в конце своей речи подчеркнул, что речь не идет о пересмотре отношений между Францией и СССР, вопрос имеет персональный характер и касается лишь советского полпреда Сурица.
Молотов ответил, что заявление Пайяра принято к сведению, ответ будет дан французскому посольству позднее, после обсуждения этого вопроса в советском правительстве.
Москва не хотела разрыва отношений с Францией. 26 марта заместитель наркома иностранных дел СССР С.А.Лозовский передал временному поверенному в делах Франции Пайяру официальный ответ. Он заявил, что советское правительство не находит достаточных мотивов для того, чтобы французское правительство могло больше не считать Сурица «персоной грата» на основании телеграммы, в которой не содержится упоминание о французском правительстве. Однако поскольку Париж поставил в отношении Сурица формальный вотум недоверия, правительство СССР приняло решение освободить Сурица от обязанностей полномочного представителя Советского Союза во Франции.
Как видно, Москва проявила сдержанность. Военно-воздушный атташе Франции в Москве подполковник Люге в телеграмме в Париж сделал обоснованный вывод: «Дело Сурица положено в «ящик» как и дело об обыске в советском торгпредстве в Париже... Москва не хочет разрыва с Францией и Великобританией...».
Во Франции инцидент с телеграммой, получивший название «дело Сурица», был использован для раскручивания нового витка антисоветской истерии. И это не было случайностью. Именно в марте месяце активно разрабатывались планы нападения на СССР, а французская пресса готовила общественное мнение к конфликту с Советским Союзом. По словам Р. Жиро, «никогда еще война против СССР не была столь близка». 28 марта в газете «Тан» было опубликовано официальное сообщение о «деле Сурица». Редакция газеты, известная своей близостью к правительственным кругам, поместила обширные комментарии, которые по существу сводились к требованиям подлинного антикоммунистического крестового похода. «Тан» ставила вопрос об отзыве советского полпреда в общие рамки франко-советских отношений. «С этой точки зрения, - писала газета, -ситуация предельно проста. Мы находимся в состоянии войны с Германией, Россия - фактически союзник рейха. Никто не сомневается в существовании тесной солидарности между сталинским и гитлеровским режимами, ныне объединившийся «на жизнь и на смерть» в их общем деле порабощения Европы огнем и кровью... Россия - друг нашего врага, хотят этого или нет, является нашим врагом. И следует обращаться с ней как с врагом.Для этого надо кое-что другое, чем жалкое лукавство, которое вызвало отзыв советского посла в Париже в связи с конфиденциальной телеграммой».
Этот всплеск враждебности по отношению к СССР во французском общественном мнении, подогреваемый прессой, конечно, не был случайностью. Все «дело Сурица», безусловно, было начато по указанию самых высоких правительственных инстанций Франции.
Однако такая откровенная враждебная линия в отношениях с Россией вызывала возражение некоторых высокопоставленных чиновников министерства иностранных дел Франции, которые считали, что необходимо проводить во взаимоотношениях с СССР твердую, но в то же время гибкую политику. В служебной записке политического департамента МИД Франции от 20 марта 1940 г. подчеркивалось, что советско-германский пакт не создал подлинного союза между СССР и Германией, «Позиция Кремля, -писали авторы документа, - после подписания пакта о ненападении и вступления рейха в войну не отражает политику сближения с Берлином, а свидетельствует о желании использовать для своей выгоды определенное совпадение интересов СССР с Германией. Об этом достаточно убедительно свидетельствует вступление Красной Армии в Восточную Польшу. По отношению к СССР следует проводить жесткую политику с тем, чтобы не допустить трансформацию совпадения интересов этих двух стран в подлинный альянс».
29 марта 1940 г. на сессии Верховного Совета СССР с докладом о внешней политике советского правительства выступил В. М.Молотов. Народный комиссар иностранных дел, представляя на ратификацию советско-финляндский мирный договор, осветил политику СССР и дал оценку военно-политической ситуации в Европе после прекращения войны в Финляндии. Нарком подчеркнул, что позиция Франции и Англии по отношению к СССР в период войны с Финляндией, объясняется совсем не защитой малых народов и не защитой прав членов Лиги наций. Поддержка правительства Хельсинки объясняется тем, что «в Финляндии у них был готовый военный плацдарм на случай нападения на СССР». Молотов подчеркнул незыблемость политики СССР, который строго сохраняет позиции нейтралитета в войне. Нарком иностранных дел коснулся также создания на Ближнем Востоке группировки англо-французских войск. «Мы должны быть бдительными в отношении попыток использования этих... войск во враждебных Советскому Союзу целях. Всякие попытки такого рода вызвали бы с нашей стороны ответные меры против агрессоров, причем опасность такой игры с огнем должна быть совершенно очевидна для враждебных СССР держав и для тех из наших соседей, кто окажется орудием этой агрессивной политики против СССР».
Речь В.М.Молотова на сессии Верховного Совета СССР стала предметом внимательного анализа французских дипломатов в Москве. Поверенный в делах Франции в СССР Ж. Пайяр в своем донесении в Париж отметил, что, несмотря на обычную фразеологию советских лидеров об англофранцузском империализме, в речи наркома иностранных дел можно заметить некоторые новые нюансы, отражающие сущность внешней политики СССР. Пайяр подчеркивает, что Молотов проявил определенную сдержанность в оценке политики Парижа и Лондона и в то же время воздерживался от одобрения политики Берлина. По мнению французского дипломата, советское правительство считает главной задачей обеспечение своих собственных интересов и в первую очередь - нейтралитета.