М. С. Зайцев
Обладатель многомиллионного состояния Гаврила Гаврилович Солодовников отличался патологической скупостью. Про "бедного" миллионера рассказывали, что жил он в небольшом домике, в убогих комнатках, среди изодранной мебели, из которой торчали пружины, ел на двугривенный в день. Владелец огромного пассажа, на месте нынешнего сквера, заставленного ларьками, между ЦУМом и Кузнецким мостом, вынуждал арендаторов-торговцев привозить ему домой пустые тарные ящики, которые использовал вместо дров. При прокладке городской канализации просил "сделать скидочку" для своего пассажа, выторговывая каждый рубль. Собственный выезд миллионера представлял собой древние, подвязанные веревочками дрожки, запряженные парой тощих и замученных одров. И вдруг...
Над владетелем пассажа
Разразился страшный гром:
Этот миленький папаша
Очутился под судом...
Так в 1880-х годах пел знаменитый В.И.Родон в оперетте "Бокаччио", которую поставил М.В.Лентовский. И вся Москва валом валила в "Эрмитаж": "Гаврилу Гавриловича под орех разделывают". Куплет про папашу зрители требовали повторять по несколько раз.
Именно в это время прогремел чуть ли не на всю Россию судебный процесс: Куколевская против Солодовникова. Купец прожил с этой женщиной много лет, имел много детей, а затем бросил. Сейчас подобное стало чуть ли не нормой, а в те времена, как писали газеты, "Солодовников отстаивал законное право бросать женщину, с которой жил, необыкновенно мелочно и гадко". Суду были представлены все счета, по которым купец платил за нее, перечень подарков, которые он дарил ей. Защитником Солодовникова был знаменитый Лохвицкий, талантливый, но беспринципный адвокат, выступление которого строилось на мысли: "Раз госпожа Куколевская жила в незаконном сожительстве, какие же у нее доказательства, что дети от Солодовникова?" Эта речь легла несмываемым пятном на известного адвоката и была началом заката его карьеры, а за Солодовниковым, с легкой руки Родона, на всю жизнь утвердилась кличка "папаша".
Владела Солодовниковым единственная страсть, вступавшая в противоречие со скупостью, - любовь к театру. Сначала он открыл в своем пассаже небольшой театрик. Первый блин получился комом. Зал снимали второстепенные, в основном зарубежные, труппы. Положение изменилось, когда "московский маг и чародей" М.В.Лентовский открыл здесь свой театр "Буфф", в котором ставил комические оперы и оперетты.
Любовь к театру подвигла Солодовникова к сочинению пьес, о достоинствах или недостатках которых мы вряд ли узнаем, на сцене они никогда не ставились. Но, видимо, театрик в пассаже не удовлетворял честолюбия купца, и он решил построить в своем владении на Большой Дмитровке новый театр "феерий и балета", где, наверное, предполагал ставить свои пьесы.
В мае 1893 года Солодовников обратился за разрешением построить концертный зал с театральной сценой, но его не устроил первоначальный скромный проект архитектора К.В.Терского. Новоиспеченному "генералу" (незадолго до этого Солодовников получил за благотворительность чин действительного статского советника, соответствующий генерал-майору) хотелось размаха, и он заставил Терского переделать проект, который в новом варианте предусматривал строительство 6-этажного здания для театра и перестройку примыкающего к нему 3-этажного жилого корпуса с увеличением до 4-х этажей. Проект был одобрен городской управой и строительным отделом Московского губернского правления с учетом сделанных ими замечаний. Постройка была завершена за рекордный срок - 8 месяцев, а на Рождество 1894 года ожидали открытия театра.
Страницы справочника "Вся Москва" украсила реклама: "Устроен театр по последним указаниям науки в акустическом и пожарном отношениях. Театр, выстроенный из камня и железа, на цементе, состоит из зрительного зала на 3100 человек, сцены в 1000 кв.сажен, помещения для оркестра в 100 человек, трех громадных фойе, буфета в виде вокзального зала и широких, могущих заменить фойе, боковых коридоров. Репертуар: опера, комедия и оперетта". И так хотелось Гавриле Гавриловичу затмить императорский Большой театр, что он напечатал служебные бланки с грифом: "Дирекция Большого Частного Театра Солодовникова". Знай наших! К слову сказать, "большим", согласно "Обязательному постановлению по устройству и содержанию театров, цирков и зал для общественных собраний", назывался в те времена любой театр, имеющий, кроме партера, "более одного яруса лож и галерей или могущий вместить более 700 зрителей".
Но увы! Реклама мало соответствовала действительности. 21 декабря 1894 года театр был осмотрен приемной комиссией. Ничего не решив, комиссия собралась вторично 14 января 1895 года, но вновь не смогла выработать единого мнения. Воспротивились начальник полицейского резерва полковник Шебуев и бранд-майор Лихтанский. Последний потребовал устройства на сцене металлического занавеса и "устройства аппарата, противодействующего тяге воздуха в зрительный зал". Приемная комиссия, отметив, что "внутренняя отделка носит характер неоконченности и неряшливости", что в театре плохая вентиляция, отсутствуют аварийные лестницы и выходы, не подписала акт приемки. Были отмечены тесные фойе и коридоры, асфальтовые полы, неблагоустроенные туалеты, множество неудобных мест в зале с плохой видимостью. Сказал свое слово и московский бранд-майор: лестницы в удручающем состоянии, а улица слишком узка для такого количества народу.
Солодовников, встревожившись не на шутку, потребовал созыва новой комиссии. Третий осмотр состоялся в присутствии владельца и архитектора Терского. Новая комиссия из четырех архитекторов, трех санитарных и двух полицейских врачей, электротехника правительственных телеграфов пришла к тому же выводу: театр может быть открыт лишь после устранения недоделок.
Газеты раздули это событие. Досталось не только Солодовникову, скупость которого хорошо знали в Москве, но и автору проекта - Терскому, строительным подрядчикам - Силуянову и Александрову. Терский опубликовал письмо, в котором опроверг домыслы газетчиков о деревянных несущих балках и единственном выходе. Дверей действительно было больше, но все они выходили или в переулок, или в тесные дворовые пространства, а на Дмитровку вела лишь одна. Строительство здания, по утверждению проектировщиков, велось "согласно проекту, утвержденному строительным отделением губернского правления", где служил и сам Терский.
В это время в Москве проходил архитектурный съезд, и Терский пригласил для осмотра здания свыше 40 видных зодчих, среди которых были - К.М.Быковский, В.П.Загорский, Р.И.Клейн, Б.В.Фрейденберг, А.Л.Обер и другие. Почти два часа архитекторы исследовали здание, сверяя натуру с чертежами и планами. Профессор К.Быковский подытожил впечатления, но ушел от прямого ответа о пригодности здания, предложив составить и обнародовать протокол осмотра после съезда. В это время предстояло открытие университетской клиники кожных и венерических болезней, которую строил К.Быковский на деньги Солодовникова. Потому, наверное, профессор не захотел сказать прямо в глаза купцу, что театр не пригоден для эксплуатации.
А тем временем скандал разгорался все более. Немецкая антрепренерша А.Виардо, собрав большую труппу на родине, готовилась начать сезон в январе 1895 года, но оказалась на грани разорения, умоляя выплатить ей хотя часть неустойки. Но от нее просто отмахнулись. Солодовников обвел вокруг пальца и такого опытного антрепренера, как Герман Парадиз, заключив с ним устный договор, а затем найдя более дешевого режиссера - некоего И.П.Артемьева, служившего бухгалтером в банкирском доме братьев Джамгаровых, где Солодовников проводил свои финансовые операции. Артемьев обещал заплатить купцу на 2000 рублей больше. Как ему удалось уговорить неискушенного Артемьева на эту авантюру? Договор был заключен устно, в присутствии одного свидетеля - художника А.А.Малевича. Впрочем, за глаза Солодовников об Артемьеве высказывался довольно нелестно: человек честный и дурак, которым можно вертеть. В течение года купец постепенно менял условия договора с выгодой для себя.
Артемьев набрал артистов, обслуживающий персонал, взял соответствующие залоги. Но письменные договоры были заключены с немногими. Всякое новое дело требует больших первоначальных расходов. В расчете на будущие прибыли Артемьев растратил часть денежных залогов. В результате люди, введенные в заблуждение "известным именем архимиллионера Солодовникова", не только не получали денег (поскольку весь сезон не работали), но и теряли "те скромные трудовые крохи, которые накоплены самыми тяжелыми лишениями".
Вокруг театра ежедневно собирались люди. "И мрачны их лица, и гневны их взоры". Эта группа людей напоминала картину Маковского "Крах банка" - те же позы, те же застывшие в немом отчаянии лица. Обслуживающий персонал, рабочие сцены, артисты - всего 241 человек, сидели на голодном пайке, не получая ни копейки. Ни антрепренер, ни Солодовников не приняли мер, чтобы помочь несчастным. На помощь пришли собратья по творчеству. Блюменталь-Тамарин устроил литературно-музыкальный вечер, в котором участвовали видные деятели искусств. Выступила даже перешедшая на ниву предпринимательства балерина Гейтен. Весь сбор пошел в пользу труппы.
В конце концов Артемьев понял, что добром из сквалыги денег не выжмешь, и подал в суд. Любопытно, что интересы Солодовникова представлял присяжный поверенный Н.П.Шубинский, муж великой М.Н.Ермоловой. Воистину, деньги не пахнут. Наконец, дело передали в Петербург, в технико-строительный комитет МВД, который, рассмотрев ситуацию, предложил сократить число мест, увеличив расстояние между рядами, сделать дополнительные двери, ликвидировать торговлю, улучшить вентиляцию. Пожелания носили рекомендательный характер, поэтому исправления были незначительны.