Известная истина: русский крестьянин –коллективист, поборник общины. Понятия крестьянской общины и частной собственностина землю в принципе исключают друг друга. Русские крестьяне мечтали о «черномпеределе», то есть переделе земли между собой, а не об индивидуальнойсобственности на нее. В соответствии с настроениями крестьянства, одна изорганизаций народнического толка называла себя «Черный Передел». Русскаякоммунистическая революция и совершила этот «черный передел», она отобрала всюземлю у дворян и частных владельцев.
Народную массу можно было условно разделитьна две группы: общинное крестьянство и жестоко эксплуатируемый пролетариат скрестьянским прошлым. Организованное меньшинство и большинство, чья истиннаяидеология – коллективизм. Что еще нужно было русским марксистам?
Марксизм в России возник как крайняя формазападничества (2). Первые поколения русских марксистов боролись со старыминаправлениями революционной интеллигенции, то есть с народничеством,находившемся к тому времени в кризисе.
Первоначально народническое движение 70-х неносило революционно-политического характера. Однако неуспех «хождения в народ», связанный не только с правительственными репрессиями, но и с тем, чтонарод не принял интеллигенцию. «Народ увидел барскую затею в народническомхождении в народ. Это вплотную поставило перед сознанием интеллигенцииполитическую проблему и привело к выработке новых методов борьбы» (2). Политическаяцель свержения самодержавия террором свидетельствовала о разочарованииреволюционной интеллигенции в крестьянстве и о решении «опереться насобственный героизм», словами А. Н. Бердяева (2).
Убийство Александра II вызвало сильнуюреакцию в правление Александра III --- не в правительстве только, но и вобществе. Оказалось, что у революционного движения не оказалось социальнойбазы. Оставалось бы уповать на будущее, на индустриальное развитие России,которое приведет к развитию рабочего класса, «класса-освободителя», если бы не«пролетаризации крестьянства», за идею которой выступали марксисты и чего нехотели допустить народники. «Единственная реальная социальная сила, накоторую можно опереться, это образующийся пролетариат. Нужно развиватьклассовое революционное сознание этого пролетариата» (2), -- писал Бердяев,философ с марксистским прошлым.
Недовольство крестьян, их ненависть кчиновникам и помещикам стала опорой революции. В крестьянстве не исчезливоспоминания об ужасах крепостничества. Мир господствующих привилегированныхклассов, преимущественно из дворянства, их культура, чужд крестьянству,воспринимался как иностранное. Аграрная революция, будучи более чемсоциально-экономическим переворотом, по словам Бердяева, «прежде всегореволюция моральная и бытовая» (2), сделала в России возможной диктатурупролетариата, вернее, диктатуру идеи пролетариата, так как «диктатурыпролетариата, вообще диктатуры класса быть не может» (2). Однако диктатура этаоказалась также и диктатурой над крестьянством, совершившей жестокое насилиенад ним, как в случае коллективизации, или создания колхозов. Но насилие надкрестьянами совершалось людьми, вышедшими из низов; цивилизация же,основанная на господстве дворян пришла к концу.
Определенные круги левых народников сразупризнали большевиков как русскую национальную силу. Значительное число левыхэсеров, руководствуясь народническим радикализмом, влилось в большевистскуюпартию, принеся с собой вполне сознательный русский национализм. Левые эсеры,как и большевики, считали себя интернационалистами, но их интернационализмносил мессианский характер, в дальнейшем Советская Россия стала для них«авангардом передового человечества, зажегшего факел свободы всему угнетенномумиру» (1). Кстати, статистика показывает, что в большевистской партии былобольше выходцев из правых эсеров, чем из левых (впрочем, эта разница составляетнесколько процентов 12,7 % бывших левых эсеров и 17,5 % -- правых). Правыеэсеры в целом не были враждебны большевикам, их борьба против большевизмавсегда имела существенные самоограничения и почти никогда не была последовательной.
«Народничество есть столь же характерноерусское явление, как и нигилизм, как и анархизм» (2). Чувство оторванностиинтеллигенции от простого народа, главным образом, крестьянства, лежало воснове учения и русских революционеров, и Герцена, и Толстого, и Достоевского.«Интеллигенция всегда в долгу перед народом, и она должна уплатить свой долг».Культура создана за счет народного труда, следовательно, приобщенные ккультуре несут ответственность перед народом. «Революционное народничество(славянофилы, Достоевский, Толстой) верили, что в народе скрыта религиознаяправда, народничество же безрелигиозное и часто антирелигиозное (Герцен,Бакунин, народники-социалисты 70-х годов) верило, что в нем скрыта социальнаяправда. Но все русские народники сознавали неправду своей жизни» (2). Чуждаяиндивидуализму народническая идеология могла возникнуть лишь в аграрнойстране; народничество, предопределившее русский марксизм, внесло в негоспецифически национальную черту. Борьба марксистов плехановского толка снародническим движением не может служить тому опровержением. Революция былапорождена своеобразием русского исторического и культурного процессов; большевистскаяреволюция возможна была только в России, а западный коммунизм—явление другогорода.
Как пишет Николай Бердяев, русскийнарод—«народ государственный, он покорно согласен быть материалом для созданиявеликого мирового государства, и он склонен к бунту, к вольнице, к анархии».Как и народничество, анархизм есть «порождение русского духа», один из полюсовв душевной структуре русского народа (2). Центральная фигура русского (да,пожалуй, и мирового) анархизма—Бакунин. Подразумевая под анархией бунтарство,он верил, что революционный «мировой пожар» будет зажжен русским народом иславянством. В своем «революционном мессианстве» Бакунин -- предшественниккоммунистов, анархизм—одни из их истоков.
Основы тоталитаризма государствакоммунистов—в самих коммунистах и в гражданах этого государства. Раболепие ибунтарство, вероятно, были свойственны основной массе русского народа какамбивалентное качество, и, следовательно, нет противоречия в смене анархиижесткой деспотией, окончательно сложившейся к третьему десятилетию нашеговека.
Двуликость русской революции как несущейнароду гражданские свободы, но и новое иго, отразилась в представлении о том,что большевики и коммунисты—не одно и то же, бытовавшем на ранних этапахстановления советской власти. Н. А. Бердяев заметил характерность этойлегенды: «Для народного сознания большевизм был русской народной революцией,разливом буйной, народной стихии, коммунизм же пришел от инородцев, он западный,не русский, и он наложил на революционную народную стихию гнет деспотической организации,... рационализировал иррациональное» (2). Большевики—это русские, давшиенароду землю, а коммунисты стремятся навязать народу новое иго. Бунин передаетразговор между красноармейцами в Одессе 1919 года: «Вся беда от жидов, они всекоммунисты, а большевики все русские» (4). Как пишет Михаил Агурский в книге«Идеология национал-большевизма», такой взгляд был распространен очень широко вразных слоях общества, и невозможно определить его единственный источник,скорее всего, он возник стихийно (1).
По мнению Н. А. Бердяева, заслугойкоммунизма перед русским государством является остановка анархического распадастраны. Процесс высвобождения и сковывания хаотических сил в ходе революциизакономерен. Интересна точка зрения Бердяева, согласно которой народноевосприятие «коммунистов» как инородцев свидетельствует о «женственной природерусского народа, всегда подвергающейся изнасилованию чуждым ей мужественнымначалом» (2). Впрочем, есть и другое объяснение. Михаил Агурский полагал, чтотаким образом проявился национализм, инстинкт толпы, всегда желающей найтивиновного в собственных ошибках. Это, заметим в скобках, симптоматично, -- показатель нездорового общества.
Главным врагом большевиков до революциисчиталась русская буржуазия и русская политическая система, самодержавие.После 1917 года главным врагом большевиков становится мировой капитализм. «Посуществу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад», как пишетАгурский (1). Эта тенденция предсказуема, так как заложена самим марксизмом,который бессознательно локализует «мировое зло», то есть капитализм, географически,так как капитализм был достоянием нескольких высокоразвитых стран. Борьба скапитализмом стала отрицанием самого Запада (еще раз открывается столкновениероковых «восточного» и «западного» в русской душе). Борьба противагрессивного капитализма превратилась в национальную борьбу. «Как толькоРоссия осталась в результате революции одна наедине с враждебнымкапиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбунациональную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россияпротивостояла западной цивилизации» (1).
Как уже было сказано, факт того, чтореволюция произошла именно в России, не мог не оказать влияния на большевистскуюпартию и идеологию, вне зависимости от интернационализма, который онадекларировала. Прежде всего, для большинства членов партии такие целиреволюционной борьбы, как диктатура пролетариата, борьба с империализмом да имировая революция связывались с гегемонией Советской России. Агурскийподчеркивает, что в этом контексте такое отождествление не имело«сколько-нибудь выраженного национального характера» (2). Собственнонациональные интересы, под которыми понимают интересы отдельного государства,заслонены более масштабной идеей мировой революции и новой эпохи в историичеловечества, которая должна была открыться ею. Россия, страна не пролетарская,следовательно, «пролетарского мессианства» в марксистском смысле нельзя наблюдатьв данной тенденции, здесь мессианство иного рода—именно русское, значит, национальное.Опять давнишние русские чаяния о «свете со славянского Востока», который озаритзападную цивилизацию и спасет ее. Своего рода, самопожертвование, подобиехарактерных самосожжений.