Наталия Нарочницкая
Когда Россия выходила из-за железного занавеса, весь мир ждал, что же скажет страна Достоевского в ответ на вызовы XXI столетия. Устами идейных гуру перестройки она прорыдала: 'Рынок, PEPSI'. Успех незамысловатого исторического проекта можно легко объяснить: цель - привычно материалистична, тезис либералов о переходе от тоталитаризма к демократии - копия постулата научного коммунизма: 'главное содержание нашей эпохи - переход от капитализма к социализму'. Через десять лет нация пытается нащупать духовно-историческое задание за пределами хлеба насущного, а те же гуру настаивают, что только либерализм, несмотря на ошибки, может дать ответ на вопросы 'что делать?' и 'кто виноват?'.
Давно пора без гнева и пристрастия развенчать несколько мифов.
Во-первых, постсоветское западничество не является подлинным либерализмом. Тем более не является оно правым. Философия правых и либералов - это воинствующее левое либертарианство. Калька с марксизма. Оно исповедует ту же истматовскую доктрину линейного прогресса: мир движется к единому цивилизационному образцу, есть страны, которые в этом преуспели, а другие надо подтолкнуть.
На ранней стадии, как и любое оппозиционное учение, классический либерализм развенчивал грехи и несовершенства абсолютизма и сословного общества. В ходе этого противоборства родилось так называемое первое поколение гражданских прав и свобод - свобода слова, совести, собраний, равенство перед законом. И это имеет бесспорную и непреходящую ценность.
Однако либерализм - мировоззрение, производное от идеи Просвещения об автономности человека от Бога, которая неизбежно приводит к утверждению автономности человека от всех высших ценностей - сначала религиозных, затем вытекающих из них нравственных, далее - национальных, наконец, семейных. В течение последнего десятилетия в России именно против них направлялась проповедь совершенно ложной интерпретации гражданского общества. Само же это понятие означает неполитическую сферу реализации личных интересов граждан и есть важный фактор гармонического взаимодействия в обществе 'Я' и 'Мы', которое было извращено при коммунизме.
В идеологии постсоветских либертариев центральным стал тезис: демократическое гражданское общество - это не нация, то есть преемственно живущий организм с общими ценностями и историческими переживаниями, а сумма индивидов, объединенных отметкой в паспорте. Мерилом цивилизованности стало кредо: 'ubi bene - ibi patria' ('где хорошо, там и отечество'), а образцом демократа - 'гражданин мира', который в Совете Европы демонстрирует 'как сладостно Отчизну ненавидеть' и желает поражения собственному правительству в войне. Ленин именно это и провозглашал в 1914 году. Но вот почему-то Антон Деникин не отождествлял даже ненавистное ему большевистское государство с отечеством и, отказавшись благословить генерала Андрея Власова, воскликнул: 'Дали бы должность генерала Красной Армии, я бы немцам показал!'
Марксизм и либертарианство - кузены, версии безрелигиозного, безнационального глобального сверхобщества, соперничавшие в XX веке за лидерство в глобальном управлении униформным миром. По сравнению с либертарианцами великие либералы прошлого - консерваторы, готовые взойти на эшафот за идеи. Для них, выросших в христианском, а не в коммунистическом мире, был чужд тезис о том, что физическая жизнь - высшая ценность. Вера, отечество, честь, долг, любовь для человека всегда были выше жизни. Ведь человек без когтей и клыков встал над природой вовсе не потому, что взял палку, как учил Фридрих Энгельс, а потому, что был способен к самопожертвованию за идеалы.
Мифом российского либертарианства является и их монополия на учительство свободе. Но гражданские и политические свободы - есть производное от свободы внутренней, создающей у личности постоянный спрос на реализацию этой внутренней свободы во взаимоотношениях с другими личностями и обществом в целом. Свобода - глубоко христианская категория, дар Святого Духа вместе с умением различать добро и зло, грех и добродетель. В этом триединстве и развивалась человеческая культура, порожденная грандиозным испытанием свободной воли человека соблазнами зла и долгом перед Богом и людьми в отношении добра. Иначе бессмысленны монологи и злодеев, и праведников и слова: 'Двум смертям не бывать, а одной не миновать'.
Кто оспорит важность гражданской свободы? Однако чтобы вносить потребность свободы в общественную жизнь, нужно ею предварительно обладать. Рождается же она в области духовно-религиозной, независимой от материального. А проповедники либеральной свободы с большевистской ненавистью обрушиваются на религиозное сознание, особенно на христианство, которое составляет незаменимый источник развития духовных сил личности и ее способности к самообузданию, без чего невозможна истинная гражданственность.
Нынешнее отечественное либертарианство отрицает национальные чувства как реликт архаичного общества. Однако именно классический либерализм родил идею суверенитета нации, которая создала современные национальные государства. Вряд ли можно найти что-либо общее у хрестоматийного либерала и пламенного патриота Италии Джузеппе Гарибальди и 'либерала', сочувствующего в чеченской войне террористам и сепаратистам.
Еще один миф, будто истинная демократия может быть только либеральной, что абсурдно в отношении термина Аристотеля и Полибия, описанного двадцать два столетия назад. Российская 'политология' даже не различает эти понятия. Демократия - это форма организации общества через всеобщее представительство. Она не требует единства мировоззрения и может осуществляться с участием разных идеологий. Только поэтому демократия и стала оптимальным механизмом в плюралистическом обществе без единого идеала. Либерализм - это философия, мировоззрение. На ранней стадии он восставал против сословных и внеэкономических основ общественной иерархии и выступал под флагом плюрализма и демократии. Только тогда средний класс и был опорой либералов.
При вырождении либерализма в либертарианство он становится нетерпимым к иным мировоззрениям, к любой традиции. Опять калька с истмата. Вспомним: культура должна была быть лишь по форме национальной, по содержанию - социалистической!
Средний класс перестает поддерживать либертариев. Сетования 'политологов' на 'российскую загадку', на то, что средний класс не голосует за правых, отражают лишь удручающую неосведомленность 'экспертов' в политических учениях. Средний класс консервативен. В отличие от либертарных интеллигенции и богемы он национален, причем на Западе - более агрессивно, чем где бы то ни было. Как только Французская революция сломала сословные перегородки, третье сословие провозгласило себя нацией: 'Le Tiers Etat - c'est la Nation' - и стало опорой наполеоновских амбиций. В XX веке средний класс поддержал идею превосходства исторической нации над 'неисторичными народами'.
В России же вообще никогда не было бюргера европейского типа. Средний класс в России - это 'Лето Господне' Ивана Шмелева. Недаром Ленин, которому не откажешь в политическом чутье, отрезал: 'Русская буржуазия реакционна'. Она и сегодня не будет голосовать за тех, кто говорит, что патриотом может быть только негодяй, что ее родина - Россия - неудачница мировой истории, что транссексуалы и содомиты - проявление свободы.
Еще один миф - о том, что либерализм, тем более в его стадии вырождения, относится к явлению правому. Даже классический либерализм всегда квалифицировался как мировоззрение левого толка. Уже в XIX веке левее либералов считались только 'марксиды' (Герцен). Либерализм и марксизм - двоюродные братья, две ветви одной философии прогресса. У марксистов субъект истории не нация, а класс; у либералов - не нация, а индивид. От обеих доктрин христианское мировоззрение отстоит далеко.
Похоже, ни так называемые правые, ни их 'политологи' не знают, что термины 'левый' и 'правый', означающие во всех языках христианского мира 'лукавый', 'нечестный' и, наоборот, 'праведный', 'должный', 'справедливый' происходят из описания Страшного Суда в Евангелии (Мф. 25), когда Господь 'поставит овец по правую Свою сторону, а козлов - по левую'. Но за что же наградит праведников Судия? За то, что 'алкал Я и вы дали Мне есть, был странником и вы приняли Меня... Вы сделали это одному из ближних своих, а значит, сделали Мне'. Левыми же названы те, кто ничего не сделал ближнему, значит, не сделал Господу. Так что учение о социальной роли власти неоспоримо вытекает из правого духа - христианского. Христианское братство - есть нравственный солидаризм. Он не имеет ничего общего ни с либертарианскими демонами индивидуализма, ни с бесами принудительного коллективизма и зудом 'творить' нового человека и новое общество.
Только курьез постсоветской политической семантики сделал правыми левых либералов - атеистов и рационалистов, даже воинствующее либертарианство, воплощенное в гротескных сентенциях Валерии Новодворской. В правые попали 'граждане мира' Андрей Сахаров, Елена Боннэр, Сергей Ковалев, из культуры - талантливые последователи большевистской эстетики Пролеткульта - Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Василий Аксенов с их жаргоном советского андеграунда. Но эти явления общественного и культурного сознания и формы эстетики относятся к философской левизне и к левацкой субкультуре.
Правое мировоззрение - это охранительный консерватизм во всем: от государства до личной жизни, это философский антиэгалитаризм, происходящий из суждения религиозного канона о противоположности, а не относительности добра и зла, порока и добродетели и иерархичности всех ценностей. На уровне политического сознания - это вера, отечество, нация, держава, примат духовного над материальным, национальных интересов над универсалистскими проектами. В культуре - это разграничение красоты и уродства, нормы и извращения. На уровне бытового сознания - это церковь, семья, целомудрие. Кто забросал камнями Рокко Бутильоне, осмелившегося признать, что считает содомитов грешниками? Не правые, а левые всех мастей, от либералов до коммунистов.