Данная теория получила название теории демократического плюрализма или плюралистической демократии. Ее появление не только привело к пересмотру вопроса о роли групп в политическом процессе: в свете данного подхода из неизбежного зла они превратились в конструктивный фактор. В основе плюралистической теории демократии лежало мнение о том, что индивиды смогут быстрее передать свои требования и желания правительству посредством групповой активности.
Процесс формирования групп интересов протекает неравномерно. Исследователи отмечают периоды, когда политические организации возникают особенно интенсивно. В США пики гражданской активности приходились на 70-е гг. ХVIII в., когда шла борьба за независимость и 60-е гг. ХIХ в., знаменовавших развитие рабочего движения, формирование первых профессиональных союзов, а затем и организаций предпринимателей. Но “золотой век” возникновения ассоциированных групп интересов пришелся на начало ХХ века, когда были созданы такие крупные организации, как Торговая палата, Национальная ассоциация промышленников, Американская медицинская ассоциация, Городская лига, Американское федеральное бюро по вопросам социального обеспечения, Национальная организация содействия развитию цветного населения, Антидиффамационная лига и т.д.
Новый всплеск роста численности организаций, отстаивающих групповые интересы, наблюдается после 70-х годов ХХ века. Их удельный вес составляет примерно 2/3 от всех ныне действующих групп интересов. Причем если до 60-х гг. наиболее интенсивно возникали и действовали лоббистские организации корпораций, профсоюзных и торговых организаций, то в настоящее время наиболее активно проявляют себя в политике группы защиты окружающей среды, прав потребителей, группы по социальному обеспечению и охране гражданских прав. Поэтому ассоциированные группы интересов часть характеризуются как “приводной ремень демократии” и индикатор развития гражданского общества и степени зрелости демократических институтов.
Косвенным подтверждением данного положения является, с одной стороны, рост их числа и активности в демократических странах. По данным статистики, в США по крайней мере в одной из групп состоят около 2/3 населения страны, в Великобритании и Германии – 1/2, в Италии – менее 1/3. Представители среднего и высшего классов особенно склонны вступать в группы. Причем в США большую роль играет образование (менее 1/2 окончивших только начальную школу участвуют хотя бы в одной группе интересов).
Активный процесс формирования гражданских ассоциаций в России начался на рубеже 80-х – 90-х гг., на волне перестройки и либеральных реформ. По данным Министерства юстиции РФ, на начало 1999 г . в России насчитывается около 100 000 общественных объединений разного уровня государственной регистрации — от общероссийских и международных, до межрегиональных, региональных и местных. Но результаты опросов показывают, что пока рядовые россияне не рассматривают негосударственные организации в качестве сколь-нибудь влиятельной силы. По результатам исследований, проводимых Российским независимым институтом социальных и национальных проблем, 7% респондентов воспринимали деятельность ассоциаций по интересам и подобным им организаций как эффективный канал связи между обществом и властью (см.: Камакин, 1999).
С другой стороны, политический процесс в недемократических политических системах – авторитарных и тоталитарных – также может быть рассмотрен с точки зрения взаимодействия групп интересов, однако в них наибольшую политическую активность проявляют неассоциированные и институциональные группы. В период кризисов возможна активизация протестных групп, а ассоциированные группы интересов либо отсутствуют в политическом спектре групповой активности, либо обозначены чисто формально.
Так, по мнению Ж. Блонделя, эффективность политической системы в коммунистических странах во многом определяется политической инфраструктурой, которая конституируется коммунистической партией и множеством вспомогательных органов, таких, как профессиональные союзы и молодежные организации. Подобные органы указывают направление деятельности и осуществляют общее руководство, они могут иметь внешнее сходство с соответствующими органами в либерально-демократических политических системах. Отличие заключается, в первую очередь, в том, что коммунистическая партия не имеет четко очерченной сферы деятельности, каковой обладают партии в либерально-демократических политических системах. За политической инфраструктурой, представленной партией и официально признанными группами существует иной уровень, всецело неофициальный, с более традиционными организациями (в частности, этническими или религиозными), либо с более современными (протестными). Деятельность этих групп, по мнению автора, в немалой степени способствовала системному кризису 1989-1991 гг. в СССР и других восточноевропейских странах (см.: Blondel, 1995, р. 97).
О параллельных структурах или второй реальности пишут, характеризуя специфику политической системы советского общества, и другие авторы. Например, М.Ханкок полагает, что в советском обществе группы складывались не по социально-политическим основаниям, а по отраслевому и региональному признакам или по принципу землячества. Наряду с официальным, в политике существовало “параллельной пространство”. Ключевым для положения индивида было не владение собственностью, а фактическое, как правило, юридически не оформленное право распоряжения. В параллельном мире складывались “теневые” группы интересов, распределявшие между собой сферы влияния по территориальному и отраслевому принципу (см.: Hancock, 1989, р. 46).
Другая характеристика авторитарных и тоталитарных политических систем давалась с позиций институционального подхода. В этом случае исследовали делали акцент на корпоративные структуры власти и участия.
Корпоратизм как форма государственного устройства и разновидность политической культуры ассоциируется с фашистскими и авторитарно-этатистскими режимами. Классическим примером традиционно принято считать корпорации ( Corporazioni ) фашистской Италии. В соответствии с реформой 1934 г ., на основании правительственного декрета в Италии было создано 22 корпорации, охватывающие все сферы экономической и общественной деятельности. В отдельные корпорации были объединены работники и владельцы предприятий, занятых непосредственно в сфере материального производства как аграрного, так и индустриального секторов экономики. В особые корпорации входили работники непроизводственной сферы – банков и страховых компаний, лица свободных профессий и деятели искусства, работники театра и люди, занятые в туристическом бизнесе. Место высшего законодательного органа в стране занял Совет Корпораций, состоящий их 832 членов, 66 из которых представляли Фашистскую партию, а остальные члены представляли предпринимателей и служащих вышеназванных корпораций.
Созданную политическую систему пытались представить как практическую реализацию классового мира и гармонии интересов. Ее ядром являлся особый тип ассоциаций – промышленные и профессиональные корпорации, выполнявшие двойную функцию – с одной стороны, они были органами политического представительства, а с другой – органами широкомасштабного контроля за деятельностью, в том числе и политической, членов корпораций, обеспечивая тем самым их лояльность политическому режиму. В действительности сложившаяся система была ориентирована не столько на представительство интересов, сколько на обеспечение политической централизации и мобилизационного участия путем жесткого проведения в жизнь воли диктатора.
После второй мировой войны черты корпоративной модели просматривались в некоторых европейских странах с авторитарными режимами – Португалии при Салазаре или Испании при Франко. Термин “государственный корпоратизм” закрепился также за авторитарными режимами, сложившимися во многих латиноамериканских странах после 1964 г . – Бразилии, Мексике, Перу. Отличительной чертой этих режимов было создание лицензированных ассоциаций в качестве посредников между государством и экономическими производителями и ограничение независимой организационной активности других групп интересов.
Корпоративные структуры обеспечивают высокую степень управляемости, но отнюдь не демократичности. Особенно если принять во внимание, что развитие корпоративных структур с неизбежностью ведет к росту влияния профессиональных представителей специализированных интересов (в частности, институциональных групп) в ущерб гражданским, отстаивающим более общие интересы, к возникновению организаций, построенных на иерархических принципах, вплоть до всеобъемлющих национальных ассоциаций, получающих привилегированный, если не эксклюзивный доступ к процессу принятия важных стратегических решений, подрывая тем самым один из основополагающих принципов демократического политического процесса – принцип состязательности или конкуренции, основанный на равном доступе всех участников политического процесса к властным ресурсам.. В конечном счете корпоратизм ведет к возвышению групп-монополистов над конкурирующими друг с другом группами, представляющими частные интересы, усугубляет обозначившийся еще в начале века процесс подмены индивидов как основных участников политической жизни организациями и возрождает, казалось бы, уже давно забытое в модернизированных обществах явление – клиентелизм.