Смекни!
smekni.com

Политический вопрос в России (стр. 2 из 4)

Таким образом, очевидно, что результаты деятельности по системной трансформации страны привели ее к откату назад, подтверждая вывод о том, что модернизация в виде вестернизации в корне ошибочна. Глубинный порок такого подхода к социальным новациям кроется в методологии догоняющего развития, когда «продвинутые, экономически процветающие и в политическом плане относительно стабильные нации Запада берутся за критерий», а история других народов, в том числе российского, рассматривается с позиций тех или иных отклонений от «магистрального» пути. Такая абсолютизация западно-центристского подхода не обеспечивает органического заимствования про­грессивных элементов социального опыта и не создает готовности населения воспринимать навязываемые ему рецепты социального спасения.

Исходя из этого, можно согласиться с выводами многих отечественных историков-исследователей, что опыт России XX века показал: определенные достижения, связанные с реализацией модернизации догоняющего типа, ра­но или поздно приводили к новому витку все более существенного отката во всех сферах жизнедеятельности и жизнеобеспечения, а сама страна каждый раз оказывалась на обочине общемирового прогресса1. Таким образом, мо­дель модернизации догоняющего типа, реализуемая на протяжении XX века тремя разными по своей природе политическими режимами, не оправдала себя и не была воспринята социальной средой. И до тех пор, пока не будет найден собственный национальный органический тип модернизации, Россия будет обречена на отставание и очередные системные кризисы, чреватые самыми се­рьезными и непредсказуемыми последствиями.

2.2. Политический режим современной России

Кризис вызывает стремление «пассивной» массы к новому времени, лучшему порядку, к более высокой легитимации. Ожидания в преодолении кризиса связываются с более твердым режимом, который идет на смену утратившим доверие властям и прежним правителям. Именно на вол­не массовых ожиданий порядка и укрепления закона в стране, возрождения национальной государственности Путин пришел к власти и до сих пор сохраня­ет высокий рейтинг.

Практически все аналитики согласны, что современный российский по­литический режим есть результат завершения демократической революции постсоветского периода. В то же время способы консолидации новой власти заставляют принять в расчет новую логику отношений общества и государства, роль бюрократии в осуществлении планируемых социальных изменений.

__________________________________________________________________

1 Шелохаев В.В. Модернизация как теретико-методологическая проблема. В сб.: Куда идет Россия? Кризис институциональных систем. – М.: Голос, 1999. – С.30.

В последнее время среди исследователей-политологов, историков и со­циологов крепнет мнение, что ряд особенностей и тенденций путинского режима позволяет сравнить его с некоторыми проявлениями классического бонапартизма. Эмпирически это верифицируется как «гибридная политика»: в экономической области пытаются восстановить в правах скомпрометирован­ный радикал-либеральный курс с присущим ему игнорированием социальных аспектов; в политической – усилить властную вертикаль, не посягая, однако, на демократический антураж, сохранившийся с ельцинского времени; в идеоло­гической – реанимировать советскую символику, вроде старого советского гим­на и многих ценностей советского прошлого; в области внешней политики – сделать акцент на восстановлении державных позиций России, не обостряя при этом отношений с западными странами, прежде всего с Западной и Централь­ной Европой; в методах – лавировать, дистанцируясь и от левых, и от пра­вых, демонстрируя отсутствие явной публичной позиции при активизации административно-бюрократических, закулисных, скрытых механизмов приня­тия решений. Таким образом, современный российский политический режим с очевидностью лавирует между силами старого порядка, жаждущими реванша, и силами, выступающими за модернизацию по либеральному образцу. Начавшаяся фактическая перестройка основного законодательства и высших институтов власти идут в том же направлении. Цель реформ очевидна:найти приемлемый исторический синтез старого и нового, революции и контрреволюции, модерниза­ции и консерватизма. Для этого стремятся создать национальное авторитарное государство, новую политическую элиту, ориентированную на интересы власти.

По своей социально-политической сути бонапартизм (в той или иной исторической форме) выступает как завершающая фаза крупных исторических циклов, связанных, как правило, с радикальными социальными изменениями. Сущность бонапартизма состоит в том, что он позволяет совместить демократи­ческую легитимность (в виде всеобщего избирательного права) и возможности для исполнительной власти активно вмешиваться в процесс модернизации об­щества. В условиях расколотого общества данный тип политического режима становится системной реакцией на процесс социального распада.

Стремясь встать над враждующими партиями, выражающими и укрепля­ющими линии социального раскола, бонапартизм повсюду выступает как сто­ронник единства и ищет его источники в интегрирующих идеалах, символах, исторических прецедентах. Ими могут стать идеи национализма, патриотизма, религиозной аутентичности, но в равной мере социального прогресса, реформ, модернизации. На этой основе делается попытка радикального пересмотра су­ществующего режима партий (с целью добиться господства одной из них – правительственной) и системы административного регулирования и управле­ния. В условиях кризиса или угрозы государственного переворота приоритетное значение имеет опора на армию и силы госбезопасности, которые являются постоянными опорами режима.

Складывающийся русский вариант бонапартизма нисколько не противо­речит тенденции усиления бюрократизации российского государства, превра­щения государственной бюрократии в самостоятельную опору политического режима.

2.3. Бюрократия и олигархия

Концепция бюрократии, выдвинутая Максом Вебером, имела одной из сво­их причин преодоление господствующего в современной ему науке консерва­тивного направления (Г. Шмоллер), рассматривающего бюрократию как поли­тически нейтральную силу, возвышающуюся над партийными и классовыми интересами. В отличие от классов и партий со своекорыстными устремления­ми, бюрократия выражала, согласно этому взгляду, интересы общества в целом и была наделена особой политической мудростью. Вебер же заявляет, что за­частую за фасадом официальной власти скрывается бесконтрольное правление бюрократии. Почему так происходит? Для чиновников характерна вера в то, что, благодаря своей специальной подготовке и компетентности, они обладают превосходством над публичными политиками (членами парламента, предста­вителями общественности), лишь они одни понимают, в чем состоят истинные потребности государства. Но под видом интересов государства, отмечает иссле­дователь, бюрократы во многих случаях отстаивают свои собственные интересы. Последние включают в себя прежде всего заинтересованность в уменьшении власти и значения парламента, а также других неподконтрольных бюрократии социальных сил и, напротив, – в расширении сферы влияния самого бю­рократического аппарата. Индивидуальный чиновник прежде всего разделяет общий интерес всех функционеров в сохранении аппарата и продолжении его рационального господства.

Поэтому совершенно не удивительно, что решающим субъектом эко­номической и политической трансформации в 90-е гг. в России, который до поры до времени находился в тени, стала именно партийно-государственная бюрократия, а результаты ее деятельности сегодня однозначно обозначаются как «номенклатурно-чиновничья революция». «Номенклатура, – подчеркивает в этой связи Р. Г. Пихоя, – в значительной своей массе смогла разменять свое политическое влияние на социально-экономический статус, завершив, таким образом, сложный и противоречивый процесс превращения из про­фессиональной группы в сословие». Ряды «новых русских», как это сегодня уже подтверждено документально, формировалось в основе своей из наибо­лее циничной и хваткой части партийно-советского «истеблишмента», вовремя сумевшего подчинить массовые надежды и ожидания на демократизацию об­щества целям своего превращения из управленцев в собственников. Уйдя в ходе модернизационного процесса от сословного строя в начале XXвека, мы к его исходу парадоксально возвращаемся к реставрации в извращенной форме от­дельных ее элементов. Не случайно политологи и социологи констатируют «тенденцию квазифеодализации» процесса элитообразования в нашей стране. «В России 90-х гг., – утверждает в этой связи О. В. Гаман-Голутвина, – про­изошла реконструкция европейской модели элитообразования феодального, а не современного Запада...»1. Характерные черты этой модели – подмена го­сударственных интересов кланово-корпоративными: «Источниками политического влияния стала собственность, причем прежде всего собственность на институты государства и гражданского общества»2.

Начав стремительно и смело с реформирования политико-государственной власти, Путин скоро понял, что главная проблемы, которая потребует от него политической воли, смелости и решительности – это проблема «укрощения» верховной бюрократии.

Государственная бюрократия способствовала концентрации собственности в руках узкой, «прикормленной» и «своей» группы предпринимателей, крепко связанной с ней. «Разжиревшие» финансовые группировки (олигархи) стали претендовать на политическую субъектность и демонстрировать абсолютную независимость от интересов страны. К середине 90-х гг. степень политического влияния кланово-корпоративньгх структур и масштаб «приватизации» ими ин­ститутов гражданского общества и государства (а также функций последнего) оказались столь высоки, что эксперты рассматривали их, на фоне тотальной десубъективации других участников политического процесса (включая государ­ство), в качестве ведущих субъектов современной российской политики.