Мы уже рассматривали выше взгляды коммунистов на этот вопрос, теперь попробуем выяснить мнение анархистов, Бакунин говорит «о трех формах человеческих объединений: об ассоциации рабов, об ассоциации полурабов и об ассоциации свободных людей». «Полурабами» он называет наемных работников в связи с тем, что «им нисколько не разрешено пользоваться тем, что они производят. Они трудятся для незначительного числа привилегированных, а не для самих себя, так как находятся в положении эксплуатируемых и рабов и так как, согласно экономистам и другим либеральным публицистам, этот замаскированный вид рабства –основное условие свободы этого привилегированного меньшинства». Бакунинскую мысль развивает Каддафи: «Наемные работники, как бы ни велик был их заработок, – это те же рабы. Наемный работник находится в полурабской (заметим: у Бакунина тоже «полурабы») зависимости от нанявшего его хозяина. Более того, он временный раб, и в основе его рабства – работа, за которую он получает плату от работодателя, независимо от того, является ли работодателем частное лицо или государство».
Взамен этого Каддафи выдвигает лозунг «партнеры, а не наемные работники», о чем уже говорилось выше. Эта идея несомненно близка к идее Бакунина о кооперации. В своем фундаментальном труде «Государственность и анархия» он, в частности, писал, что «кооперация, во всех ее видах, есть, несомненно, рациональная и справедливая форма будущего производства». То же самое имел в виду и Кропоткин, когда писал, что члены анархического общества «не будут более вынуждены продавать свой труд и свою мысль тем, которые теперь нанимают их по своему личному усмотрению. Они смогут прилагать свои знания и способности к производству на пользу всех; и для этого они будут складываться в организации, так устроенные, чтобы сочетать наличные силы для производства наивозможно большей суммы благосостояния для всех, причем в то же время личному почину будет предоставлен полнейший простор».
Таким образом, мы можем уверенно констатировать, что Каддафи неспроста заказал переводы русских анархистов на арабский язык. Он внимательно изучил их работы и по–своему применил их при разработке своей собственной политической модели.
Одним из главных расхождений коммунистов и анархистов является то, что все анархисты, начиная с Прудона, являются приверженцами федерализма, а все коммунисты, наоборот, называют себя «централистами» (термин Ленина). Рассмотрим обе точки зрения, Ф. Энгельс считает, что «два пункта отличают союзное государство от вполне единого государства, именно: каждое отдельное государство, входящее в союз, имеет свое особое гражданское и уголовное законодательство, свое особое судоустройство, а затем то, что рядом с народной палатой существует палата представителей от государств». А это, по мнению коммунистов, является помехой развитию и процветанию общества. Анархисты, напротив, считают всякую централизацию помехой развитию, трактуя ее как нарушение свободы. К этому необходимо добавить то, что анархизм отрицает любое государственное закодательство, считая, что «с государством должно погибнуть все, что называется юридическим правом, всякое устройство сверху вниз путем законодательства и правительства, устройство, никогда не имевшего другой цели, кроме установления и систематизирования народного труда в пользу управляющих классов». Но не будем акцентировать наше внимание на том, что анархизм отрицает государство как таковое, а заострим его лишь на вопросе федерализма. Бакунин, например, в работе «Революционный катехизис» утверждает, что «нация должна представлять лишь федерацию провинций, желающих добровольно к ней принадлежать; она обязана уважать автономию каждой провинции, но в то же время она вправе требовать, чтобы строй и сепаратное законодательство провинций, принадлежащих к федерации и желающих пользоваться гарантиями, предоставляемыми нацией, соответствовали в существенных пунктах национальному строю и законодательству».
Встает вопрос, к какой же из этих двух групп, к централистам или к федералистам, можно отнести Каддафи? Надо сказать, что вряд ли можно дать однозначный ответ. На первый взгляд, ливийский лидер – чистой воды централист, ведь все ливийские народные комитеты объединены во Всеобщий народный конгресс. Однако все не так просто: согласно «Третьей мировой теории», Всеобщий народный конгресс не является законодательным органом, на нем лишь обсуждаются решения местных народных собраний, что ставит под сомнение целесообразность существования Всеобщего народного конгресса. Вот почему в этом видится близость джамахирийской модели власти обществу, о котором писал Кропоткин, обществу, которое «будет состоять из множества союзов, объединенных между собою для всех целей, требующих объединения, – из промышленных федераций для всякого рода производства...; и из потребительских общин... Возникнут также федерации общин между собою и потребительских общин с производительными союзами. И наконец, возникнут еще более широкие союзы, покрывающие всю страну...». Вот почему разумнее говорить о близости Каддафи к федерализму, а не к централизму. Однако прежде чем делать такой вывод, попробуем найти корень разногласий между федералистами и централистами.
Обе рассмотренные выше точки зрения в общем–то по–разному трактуют один и тот же вопрос. Несмотря на то, что коммунисты говорят о централизации государства, а анархисты о федерализме нации, обе точки зрения подчеркивают, что местное самоуправление не должно противоречить государственному (по коммунистам) или национальному (с точки зрения анархизма) законодательству. Таким образом, корнем в их споре является вопрос закона.
Каддафи своеобразным образом решает проблему, стоящую между этими двумя истинами. Он предлагает свое понимание закона. Ливийский лидер говорит, что «неправомерно и недемократично поручать выработку Закона общества комитету или парламенту. Столь же неправомерно и недемократично допустить, чтобы Закон общества изменялся отдельными лицами, комитетами или парламентами». Действительно, любая конституция, любой свод законов, если он придуман одним человеком или даже группой людей, будет не просто навязыванием своего мнения другим людям, а диктатурой и подавлением большинства населения. Именно на это обращал внимание Бакунин, говоря о подмене государственного законодательства национальным, которое будет отвечать интересам нации. Каддафи просто развивает эту анархическую идею, когда говорит о том, что «подлинным законом общества является либо обычай, либо религия». Оставим на время в стороне религию, которая, кстати, является основным источником законодательства в джамахирийском обществе, и обратимся к обычаю как к единственному верному законодательству. Действительно, единый для всей нации обычай, будучи единственным законом, снимает вопрос противоречия местного законодательства национальному. А если закон один для всей нации, то отпадает и само разногласие между централизмом и федерализмом. Просто необходимость централизации исчезнет. Причем под обычаем понимаются не «придуманные» общественные ценности, а веками формировавшиеся менталитет и культура той или иной нации.
Единственное, о чем не стоит забывать, – это о добровольной принадлежности провинций к нации и их готовности соблюдать этот обычай, иначе опять будет иметь место принуждение, что на практике мы наблюдаем повсеместно и по сей день. Не стала исключением и руководимая Каддафи ливийская джамахирия.
Подытоживая выше сказанное, напомним, что в истории становления и развития ливийской общественной мысли в XX в. так и не нашлось места ни коммунистическим, ни анархическим идеям, как и не были созданы ни партии, ни даже кружки, придерживающиеся этих взглядов. Каддафи, задумав создать собственную политическую модель страны, отличную от капиталистической и коммунистической, не мог не изучить того, что было до него. В западных странах он досконально проработал и решительно отверг те модели государственного устройства, которые называются сейчас европейской, а на американском континенте – североамериканской демократией, восточные азиатские модели, к которым он также обращался тоже не вызвали у него большого интереса. И наконец, в 1970–х годах, когда он разочаровался в насеровской модели построения арабского социализма, Каддафи решил изучить еще один пласт мировой культуры, с которым почти не был знаком, – наследие русских радикал–революционеров. Он обратился к трудам Ленина (через них, кстати, ознакомился с идеями Маркса и Энгельса), а затем изучил работы Бакунина и Кропоткина, которые и произвели на Каддафи неизгладимое впечатление. По существу, в произведениях русских радикал–революционеров он нашел то, что искал, и то, что, по его мнению, могло быть применимо к ливийской действительности. Некоторые из этих идей, указанных выше (решение проблемы демократии, отрицание государства, отрицание эксплуатации человека человеком и др.), он развил в своей «Зеленой книге», другие истолковал по–своему. Это и дает основание сделать вывод об определенном влиянии идей русских радикал–революционеров на формирование мировоззрения Каддафи,
Говоря о том, что Каддафи кооптировал многие концепции русских мыслителей в свою «теорию», было бы неверным не указать на определенные различия в их идеях и воззрениях ливийского лидера. Дело в том, что, несмотря на огромное количество мыслей, схожих по своему характеру с идеями русских радикал–революционеров, мы не можем назвать Каддафи ни коммунистом, ни анархистом, потому что, соглашаясь с этими мыслителями в одном, он расходится с ними в другом. Поэтому, на наш взгляд, нельзя говорить о полном повторении Каддафи ленинских идей или идей русских анархистов, так как есть ряд пунктов, по которым ливийский лидер расходится вышеупомянутыми теоретиками и высказывает свою точку зрения.