Как уже было отмечено, Н.М. Коркунов не разделял позицию правового этатизма, связывавшего право только с установлениями государства и отождествлявшего, таким образом, право и закон. Если отличительной особенностью права считать его государственно властную установленность, то хотя это и дает возможность различать юридические и нравственные нормы, но зато, как справедливо полагал ученый, слишком суживает понятие права, выводя за его рамки, например, право обычное. Поэтому закон понимался Коркуновым лишь как одна из форм права, содержание же закона, отмечал наш автор, уже раньше его издания существует как требование общественного мнения или как установившаяся судебная практика.9
Этими исходными посылками определяется и другое важное теоретическое положение правового учения Н.М. Коркунова. Как уже было отмечено, он выступал решительным противником определения права как принудительных норм. Ученый был убежден в том, что реализация права вполне возможна и без принуждения - например, если члены общества добровольно исполняют возлагаемые на них обязанности. Поэтому, по мысли Коркунова, даже с позиций правового этатизма в лучшем случае следовало бы говорить не о том, что право всегда реализуется через принуждение, а о том, что в отношении права должна существовать возможность его принудительного осуществления. Но и такое предположение не решает проблему. Как отмечает наш правовед, принудительно осуществляемы могут быть только такие нормы, которые заключаются в применении наказаний (санкций - в широком смысле слова). Но наказать - не значит заставить. Вполне возможны такие ситуации, когда человек предпочтет наказание исполнению обязанности, и право субъекта в таком случае останется неудовлетворенным.
Говоря о невозможности связать право и принуждение в качестве его неотъемлемого признака, Коркунов имел в виду принуждение физическое. Но если под принуждением понимать и психическое принуждение, то необходимо признать, что такое принуждение сопутствует каждому правовому явлению, а поэтому, нет никаких оснований видеть в принуждении отличительный признак одного только права. Сказанное не означает, что Н.М. Коркунов недооценивал роль физического принуждения в праве. "…С прогрессом общественной жизни, - писал он, - право стремится к возобладанию над силой и пользуется ею, насколько она является пригодным средством для осуществления права. Но право может обойтись и без принуждения, и не всякое право осуществимо через принуждение".10
Н.М. Коркунов признавал близость своего варианта правопонимания концепции Р. Иеринга, но относился к учению немецкого правоведа достаточно критически. Так, если Иеринг определял право как охрану интересов, то Коркунов настаивал на том, что право интересы лишь разграничивает. Он был убежден, что утилитарное определение права как охраны интересов приводит в последовательном своем развитии к безграничной правительственной опеке. Дело в том, что идея охраны интереса предполагает и выбор лучшего способа его осуществления. Поэтому, если задача права - охранять интересы, оно должно обязать граждан держаться в осуществлении своих интересов способов, признанных наилучшими, и, следовательно, "совершенно подавит личную инициативу, необходимый фактор общественного развития". Разграничение же интересов, по мысли ученого, напротив, только устраняет взаимные столкновения интересов, не вмешиваясь в выбор лучших способов осуществления каждого интереса в отдельности. "Насколько осуществление данного интереса не мешает осуществлению других интересов, оно определяется только требованиями целесообразности и нравственности, не регулируясь юридическими нормами. Таким образом, право как разграничение интересов, представляет середину между двумя крайностями: индифферентизмом формального понимания права и безусловным уничтожением всякой индивидуальной самостоятельности".11 Тем не менее, в таком подходе как раз и можно усмотреть теоретическую слабость предлагаемой ученым правовой конструкции. Определяя право как разграничение, а не охрану интересов, Коркунов опирается опять-таки на определенное "мнение" или, по другой терминологии, на идеологию. Ведь он говорит о желательном варианте развития права (сохранение личной инициативы), а не о том, чем является право в своей онтологии. (Для решения этого вопроса, по-видимому, вообще необходимо покинуть почву интересов и способов их разграничения и обратиться к правовой структуре12).
Исходя из исторического подхода к праву, ученый критиковал естественно-правовую гипотезу. Как было отмечено выше, Коркунов полагал, что право, в отличие от нравственности, не дает масштаба для оценки интересов с точки зрения этических требований. Оно лишь определяет границы осуществления интересов, устанавливает определенные права и обязанности субъектов правоотношения. Такой подход предполагает признание релятивности (относительности) права. К праву, по Коркунову, нельзя подходить с точки зрения абсолютных критериев (как это имеет место у сторонников естественного права). То, что у одних народов признается правовым, не признается таковым у других. Следовательно, утверждал ученый, не может быть абсолютной противоположности права и бесправия. Исходя из этого, Коркунов утверждал, что понятие права охватывает собой всякое разграничение интересов, независимо от того, справедливо оно, или несправедливо и кем установлено: обычаем, законом, судебной практикой или просто субъективным правосознанием.13
По Коркунову, право отнюдь не есть неизменное установление природы, но оно не есть и произвольное установление людей. Право в трудах мыслителя предстает как закономерно развивающийся и потому необходимый продукт общественной жизни. "Оно создается не произволом отдельных личностей, а необходимым ходом человеческой истории. Не будучи ни естественным, ни произвольным, право есть историческая необходимость".14 При этом Коркунов предостерегал против того, чтобы видеть в праве общественный порядок, которому пассивно подчиняются человеческие личности. Можно сказать, что Коркунов заложил основы психологической теории права.15 Так, основу права ученый усматривал в индивидуальном сознании. В субъективном сознании отдельными людьми обязательности сложившегося в обществе права заключается и последнее основание его силы и действия. "Право действует, подчиняет себе деятельность отдельных личностей не потому, чтобы само по себе было объективно существующим порядком общественной жизни. Действительный ход жизни общества никогда не совпадает вполне с действующим в нем правом… Значение и сила права лишь в том, что оно сознается отдельными личностями как должный порядок общественных отношений. Поэтому право выражает собою не объективно данное подчинение личности обществу, а субъективное представление самой личности о должном порядке общественных отношений".16 Но образование представлений о должном порядке общественных отношений, подчеркивал Коркунов, не есть дело "сознательное и произвольное". Личность невольно и бессознательно приходит к сознанию своих идеалов и потому склонна видеть не свое субъективное творчество, а воспроизведение объективного порядка общественных отношений. Поэтому вырабатываемые личностью представления не только не имеют произвольного характера, но и не являются вполне индивидуальными. "Бессознательный процесс их образования определяется, кроме субъективных свойств личности, окружающей ее средой, да и самые субъективные свойства личности слагаются частью под влиянием наследственности, частью под влиянием той обстановки, среди которой живет человек. Поэтому идеалы, вырабатываемые отдельными личностями, принадлежащими к одному и тому же обществу, представляются в общем одинаковыми и только в подробностях замечаются в них индивидуальные различия".17
Среди разнообразных форм человеческого общения первенствующее значение Н.М. Коркунов признает за государством. История человечества творится главным образом государственной деятельностью. Теоретические представления Н.М. Коркунова о государстве также отличаются своеобразием. По его мнению, большинству из существующих в науке определений государства присущи те же недостатки, что и определениям права. Так, многие правоведы, определяя государство, указывают каким оно должно быть согласно их воззрениям, вместо того, чтобы выявлять те признаки, которые присущи всем государствам. Для Коркунова основополагающим признаком государства является власть. В этом, конечно, нет ничего оригинального. Но ученый отвергает такой традиционный признак государственной власти как ее суверенитет, если под последним понимать безусловную и безграничную власть. Такой власти, по Коркунову, просто не существует. В действительности власть каждого государства ограничена и обусловлена извне. Подлинная же отличительная особенность государства заключается в том, что оно одно осуществляет самостоятельно принудительную власть. Все другие союза, как бы они ни были самостоятельны в других отношениях, осуществляют функцию принуждения только по полномочию государства и под его контролем.18 Государство есть монополист принуждения. Но самостоятельность власти, подчеркивает профессор Коркунов, не предполагает ее неограниченности или полной независимости. Поэтому, хотя отдельные государства, входящие в состав союзного государства, и подчинены союзной власти и ограничены ею в своей компетенции, они все-таки, по Коркунову, остаются государствами до тех пор, пока в пределах своей компетенции остаются самостоятельными. "Их самостоятельность, - подчеркивал ученый, - практически выражается в том, что они сами организуют органы для осуществления собственной власти, вне всякого воздействия союзной власти на личный их состав. Напротив, общины и области единого государства, даже при самой широкой постановке самоуправления никогда не пользуются полной свободой в определении личного состава своих органов".19 Таким образом, по Коркунову, любые федерации представляют собой "государства в государстве": образуя из себя федеративное целое - союзное государство - субъекты федерации не перестают сами быть государствами, хотя и лишаются при этом суверенитета. Таковы Северо-Американские штаты или Швейцарские кантоны.20